Тони позвонил ему. Именно ему, а никому другому. Теперь у него нет права на ошибку.

Он просто обязан успеть.

— Я и так еду максимально быстро!

— Блять, — стон отчаяния прокатывается по всему салону, — какого чёрта он там вообще забыл?!

— Мы почти приехали. Придержи лошадей, — Стив кожей ощущает страх и агрессию альфы и прекрасно осознает:

Лезть к нему не стоит.

Через несколько минут автомобиль останавливается и Алекс, вылетев из него, тут же несётся вглубь какого-то тёмного двора. Тишина давит на разум, застилая ещё большим неподдельным страхом.

Неужели не успел…

Но чей-то хриплый крик вырывает мужчину из своих ужасных мыслей и он резко поворачивается на шум.

Сука.

Он видит группу альф, которые плотным кольцом обступили кого-то, отрезая все пути к спасению. И альфа поклясться готов — зажатый возле старой обшарпанной и очень холодной стены — его омега. От Тони пахнет страхом. Страх загнанного зверя на охоте, который прекрасно понимает свою дальнейшую участь — ему не выжить в схватке с сильным охотником. Не медля больше ни мгновения, Алекс подлетает к одному из парней и сильно бьёт в спину чуть ранее занесенной ногой.

— Ты, блять, ебанутый?! — один из альф стремительно поворачивается, открывая вид на омегу и Алекса тут же током прошибает.

Что они сделали с его мальчиком…

— Вам не жить, ублюдки! — агрессия, страх за истинного и впервые в жизни такое сильное желание убить. Всё смешивается в такой яркий коктейль, что выпив всего один глоток, можно упасть навзничь. Мужчина не разбирается — бьёт невпопад. Даже не заметив, что Тони, которого резко бросили на асфальт постепенно теряет сознание.

— Остановись! Ты убьешь его! — голос, словно раздающийся через сто слоёв ваты не останавливает пыл ни капли, — блять, Алекс! Очнись!

— Ты мразь, на кого решился поднять свой грязный член?! Сука, я убью тебя! — кричит мужчина, но тут же его кулак перехватывают, заставляя обратить внимание на товарища, — не останавливай меня! Или тебя тоже ударить?!

— Ты ему сейчас намного больше нужен, чем этим ублюдкам, — Стив кивает в сторону лежавшего в углу мальчика, — а с этими я разберусь сам.

— Вызови кого-нибудь, — бросает Алекс, молниеносно вставая и срываясь в сторону своего чуда, — я ещё закончил с ними.

***

Альфа сидит на мягком диване и нервно кусает губы. Он привёз своего мальчик с самую лучшую больницу Нью-Йорка как тридцать минут назад, а врач, который сразу же принял Тони всё ещё не выходил.

— Мистер Джонсон, может кофе? — к нему в который раз уже подходит услужливый медбрат и уговаривает съесть или выпить хоть что-то.

Да, своим видом, Алекс только напрягает всех.

— Спасибо, не надо, — мужчина даже улыбаться не пытается.

Он так чертовски вымотан.

Через два часа не происходит ничего. Как и через три. Мужчина в сотый раз пытается прорваться в палату, в которую всё заходили и заходили какие-то люди.

Безрезультатно.

— Что происходит?! Почему вы меня не пускаете к нему?! — терпение кончается, и дверь громко стукается об стену, заставляя всех находящихся в палате, обратить на мужчину внимание.

— Мистер Джонсон, — спокойно произносит главный врач, и сразу же начинает что-то высматривать в своём планшете.

— Он ещё не проснулся? Почему он ещё не проснулся?!

— Мистер Джонсон, успокойтесь! — прикрикивает альфа и делает шаг к Алексу, — мы не можем его разбудить. У нас не получается.

— Как так? Почему вы не можете его разбудить?! Это называется самая лучшая больница штата?!

— Мы не можем его разбудить, потому что он не чувствует препарата. Он просто не чувствует запах нашатыря.

— Что… — но тут альфу перебивают.

— Ответьте мне, пожалуйста, на вопрос, мистер Джонсон: вы истинные? Я чувствую — да, — мужчина в ответ лишь тупо кивает головой, — тогда скажите мне пожалуйста, Вы знали что ваш омега страдает аносмией? *

— Чем? Простите, но я не понимаю о чем идет речь.

— Я почти на сто процентов уверен, что ваш истинный не чувствует запахи. Или чувствует, но только определенные из них. Скажите, он Вас ощущает?

— Нет… Не ощущает.

И пазл складывается воедино.

Теперь всё становится на свои места. Конечно, как же Тони мог довериться альфе, чей запах даже не чувствует.

И, в это мгновение, как будто сама судьба с ликованием закрывает последнюю страницу всех приторных сказок, и открыть их больше не получается. Как не старайся — не поддастся.

Все истории об чёртовой истинности, впредь не играют никакой роли.

***

— Я осмотрел Тони и могу с уверенностью сказать, что Ваш омега нигде не пострадал. Конечно же, я говорю о физическом аспекте. На счет морального… — вздох полный тяжести, что так ненавистен Алексу. Он эту интонацию узнает по щелчку, и она ему не нравится совершенно, — возможно, придётся нанимать психолога и месяцы не отходить от пострадавшего.

— Я готов к этому, — кивает мужчина и даже о работе не думает. Он обанкротиться готов лишь бы с Тони было всё в порядке.

— На самом деле, я поражаюсь Вашей выдержке и верности, мистер Джонсон.

— Что вы имеете ввиду? — Алекс настороженно хмурит брови.

— Вы знаете, что для нашего мира обоняние — это самый важный аспект. Что с помощью этого чувства мы находим истинных, ощущаем мир вокруг и вообще живём полной жизнью.

— Говорите прямо, если хотите мне что-то сообщить, доктор.

— Вы когда-нибудь очень сильно болели? Нет, не так. Мистер Джордан, у Вас во время сильной простуды когда-нибудь закладывался нос больше чем на три дня?

— Конечно.

— И каковы ощущения?

— Вы думаете я помню?!

Не тяни кота за хвост. Ну же!

— Я Вам напомню, что случается с человеком, когда у него на время пропадает обоняние, и всё равно омега Вы или альфа. Вы ничего не чувствуете. Не чувствуете запаха не только предметов вокруг, но и других людей, хотя на это рецепторы всегда откликаются молниеносно. Вам очень плохо, но через день это проходит. Наступает усталость, отрешенность от мира и Вы понимаете — поцелуи любимого человека никак Вас не спасают. Даже истинного, так как Вы его напросто не ощущаете. На этот период он — как и все остальные люди, просто обычный человек. Как бы сильно истинный не был любим — он никто. Если обоняние пропадает больше чем на пять-семь дней, то вместе с ним пропадает полное влечение к сексу, объятиям и поцелуям. Они Вам просто напросто больше не нужны. Тело отвыкает от этой потребности…

И Алекс медленно начинает понимать, к чему клонит доктор. От каждого нового слова становится так больно, так не по себе, что хочется закрыть уши, словно ты маленький ребенок и убежать долой из этого проклятого места,

— Тони уже восемнадцать лет, примерно пять из которых он болеет аносмией. Вы понимаете, что даже если мальчик и полюбит Вас, он, вероятнее всего, никогда Вас не захочет. У него даже ни разу течки не было. Вы это понимаете?

— Да… Понимаю, — голос до ужаса хрипит. Пить хочется неимоверно. Хочется утонуть в этой горькой пучине или забыть как страшный сон, — а можно… Можно как-нибудь вылечить эту болезнь?

— Официально — можно. Но это стоит безумных денег. Есть один препарат, который пить надо постоянно. Я имею в виду всегда. Всю жизнь.

— Я готов заплатить любые деньги и не только, — резко выдает альфа, — что за препарат? Где я могу его найти?

— Мистер Джонсон, не так быстро, — качает головой мужчина, — надо провести анализы. Узнать все изъяны организма и тела Вашего истинного и, возможно, если отторжения не будет, можно будет уже что-то делать.

— Сколько это займет времени?

— Никто не знает. Процедура неимоверно дорогая и забирает много сил. Почти никто не решается на это, — врач поправляет съехавшие очки, грациозным жестом возвращая их на место, — может неделя, может месяц, а может и несколько лет.

Но… надежда есть.

А дав даже крохотную надежду, человек загорается самой яркой звездой, и потушить эту звезду не под силу никому. Не под силу, пока та не перестаёт держаться за свою веру всеми силами. Похожее произошло и с Алексом, который пылал решительностью так, что любой другой бы с уверенностью мог заявить: у него должно всё получиться. У такого как этот альфа, провала быть не может.