– Милорд, это вопрос жизни и смерти, – сказал священник. – Позвоните в колокольчик и сделайте объявление. Тогда посмотрим, придет ли к вам Мальволи или кто-то еще.
Лорд позвонил в колокольчик, лежавший на столе; на его лице неожиданно проступило любопытство. Он обратился к секретарю, почти немедленно показавшемуся в дверях:
– Вскоре я должен сделать серьезное объявление для зрителей. А пока что будьте добры, сообщите обоим чемпионам, что бой будет отложен.
Секретарь вытаращился на него, как на видение из преисподней, и ретировался.
– Чем вы можете подкрепить свои слова? – резко спросил лорд Пули. – С кем вы советовались?
– С эстрадной трибуной, – ответил отец Браун и почесал затылок. – Нет, прошу прощения, я посоветовался и с книгой. Я приобрел ее на книжном лотке в Лондоне, кстати, очень задешево.
Он достал из кармана маленький пухлый томик в кожаной обложке. Фламбо, заглянувший ему через плечо, увидел, что это книга о старинных путешествиях; уголок одной страницы был загнут, чтобы не искать нужное место.
– Единственной разновидностью вудуизма… – начал читать отец Браун.
– Разновидностью чего? – осведомился аристократ.
– Единственной разновидностью вудуизма, имеющей широкую организацию за пределами Ямайки, – повторил чтец, как будто смаковавший каждое слово, – является культ Обезьяны, или Бога Гонгов, обладающий большим влиянием во многих частях обоих американских континентов, особенно среди мулатов, многие из которых по виду не выделяются среди белых людей. Он отличается от большинства других форм дьяволопоклонничества и человеческих жертвоприношений тем, что кровь проливают не на алтаре, а путем ритуального убийства в толпе. После оглушительного удара гонга двери храма распахиваются, и обезьяний бог является своей пастве, не сводящей с него восторженных глаз. Но после…
Дверь внезапно распахнулась, и в проеме возник давешний негритянский модник с выпученными глазами. Шелковый цилиндр по-прежнему залихватски сидел набекрень на его голове.
– Эй! – крикнул он, продемонстрировав зубы в обезьяньем оскале. – Что такое? Ха! Ха! Хотите украсть у цветного джентльмена приз, который он уже выиграл, или что? Хотите спасти этого белого итальяшку или что?
– Матч всего лишь будет отложен, – тихо сказал Пули. – Через минуту-другую я все вам объясню.
– Да кто ты… – завопил Черный Нед, наливаясь яростью.
– Меня зовут Пули, – с похвальным спокойствием ответил лорд. – Я председатель организационного комитета и советую вам немедленно покинуть эту комнату.
– А это еще что за тип? – фыркнул чернокожий чемпион и презрительно указал на священника.
– Меня зовут Браун, – ответил тот. – И я советую вам немедленно покинуть эту страну.
Огромный боксер несколько секунд сверлил его горящим взором, а потом, к удивлению Фламбо и остальных, вышел из комнаты и с грохотом захлопнул дверь.
– Что вы думаете об этом Леонардо да Винчи? – поинтересовался отец Браун, взъерошив свои жидкие пегие волосы. – Превосходная итальянская голова, не правда ли?
– Послушайте, – сказал лорд Пули. – Я взял на себя большую ответственность, положившись только на ваше слово. Полагаю, вы должны подробнее рассказать об этом.
– Вы совершенно правы, милорд, – согласился Браун. – Мой рассказ будет недолгим.
Он убрал томик в кожаной обложке в карман своего пальто.
– Мы узнали все необходимое из этой книги, но вы можете изучить ее, если захотите убедиться в моей правоте. Негр, который только что вышел отсюда – один из самых опасных людей на свете, потому что европейский разум сочетается в нем с инстинктами каннибала. Он превратил обычную ритуальную бойню, принятую у его соплеменников, в очень современное и даже научное тайное общество убийц. Он не знает, что мне известно об этом; впрочем, я и сам не могу это доказать.
После небольшой паузы священник продолжил свой рассказ:
– Если бы я хотел кого-то убить, какой наилучший способ можно найти, чтобы остаться наедине с жертвой?
Глаза лорда Пули холодно блеснули, когда он посмотрел на маленького священника.
– Если вы хотите кого-то убить, то я бы посоветовал сделать это, – язвительно произнес он.
Отец Браун покачал головой, словно убийца с гораздо более обширным опытом.
– Фламбо говорил то же самое, – со вздохом отозвался он. – Но подумайте вот о чем. Чем более одиноким человек себя чувствует, тем меньше вероятность, что он окажется в полном одиночестве. Он окружен пустыми пространствами, и как раз это делает его более заметным. Разве вы никогда не видели одинокого пахаря с вершины холма или одинокого пастуха посреди долины? Приходилось ли вам прогуливаться вдоль прибрежных утесов и видеть одинокого человека, бредущего по песку? Если бы он раздавил краба или, скажем, убил своего кредитора, разве вы бы не узнали об этом? Нет, нет и нет! Для умного убийцы, такого, как вы или я, такой план совершенно не подходит.
– Но какой другой план можно придумать?
– Только один, – ответил священник. – Нужно сделать так, чтобы все остальные смотрели в другую сторону. Человека задушили рядом с большой трибуной в Эпсоме. Каждый мог видеть это, когда трибуна была пустой, – любой бродяга в кустах или проезжающий мимо автомобилист. Но никто бы этого не заметил, когда трибуна набита до отказа, болельщики ревут, а их фавориты забивают – или не забивают – победный гол. Затянуть удавку на горле и затащить тело за створку ворот можно в несколько мгновений, при условии что время выбрано правильно.
Он повернулся к Фламбо.
– То же самое, разумеется, произошло с беднягой, который лежал под эстрадой. Его опустили в пролом (то был не случайный пролом) в кульминационный момент представления, когда смычок великого скрипача или голос великого певца выводил чарующие рулады. Точно так же и здесь нокаутирующий удар оказался бы не единственным. Этому грязному трюку Черный Нед научился у старого Бога Гонгов.
– Кстати, о Мальволи… – начал было лорд Пули.
– Мальволи не имеет к этому никакого отношения, – сказал священник. – Осмелюсь предположить, они привезли с собой нескольких итальянцев, но те милейшие люди, о которых вы говорили, – вовсе не итальянцы. Это октероны[1] и всевозможные африканские полукровки разных мастей. Боюсь, что мы, англичане, считаем всех иностранцев похожими друг на друга, если они смуглые и грязные. Кстати, – с улыбкой добавил он, – у меня есть подозрения, что англичане не смогут провести тонкое различие между нравственным характером моего вероисповедания и культом вуду.
Яркие краски весны расцветили побережье Сивуда, наводненное отдыхающими семьями и душевыми кабинками, бродячими проповедниками и негритянскими музыкантами, прежде чем друзья снова увидели его, но задолго до окончания разбирательства по делу странного тайного общества. Почти повсюду знание об их загадочной цели умирало вместе с ними.
Труп человека из отеля был найден в море, где он дрейфовал вдоль берега, словно масса спутанных водорослей. Его правый глаз навеки закрылся, но левый был широко раскрыт и блестел как стекло в лунном свете. Черного Неда настигли в нескольких милях от городка, но он смог уложить трех полисменов своим ударом с левой. Оставшийся в живых офицер был настолько поражен и огорчен этим обстоятельством, что негру удалось уйти. Но этого было достаточно, чтобы зажечь энтузиазм всех английских газетчиков, и около двух месяцев главная цель Британской империи заключалась в том, чтобы помешать «отчаянному негру» выбраться из страны морским путем. Людей, чье телосложение хотя бы отдаленно напоминало его мощную фигуру, подвергали тщательнейшим допросам и заставляли тереть лицо, как будто белую кожу можно было имитировать с помощью меловой маски. Каждый английский негр попал под особый контроль и был вынужден регулярно являться в полицию, а суда, выходящие из английских портов, скорее приняли бы на борт василиска, чем темнокожего человека. Люди узнали, какой ужасной, огромной и безмолвной была власть жестокого тайного общества, и к апрелю, когда Фламбо и отец Браун прогуливались по набережной вдоль парапета, Черный Человек означал для Англии почти то же самое, что некогда означал для Шотландии[2].
