– Заперто, – пробормотал он после нескольких секунд напряженной тишины.

С одной из декоративных елей внезапно упало черное перо, задевшее край его шляпы. Это встревожило его больше, чем тихий отдаленный хлопок, прозвучавший за секунду до этого. Потом раздался другой приглушенный хлопок, и дверь, которую он пытался открыть, вздрогнула под ударом пули. Фламбо налег на нее и снова напряг свои могучие плечи. Три петли и замок подались одновременно, и он вылетел на пустую тропу впереди вместе с выломанной дверью, словно Самсон, сокрушивший врата Газы.

Фламбо отбросил дверь к стене сада как раз в тот момент, когда третья пуля взметнула облачко снега и пыли у его ног. Тогда он бесцеремонно схватил маленького священника, усадил его к себе на плечи и побежал в сторону Сивуда так быстро, как только позволяли его длинные ноги. Лишь мили через две он наконец остановился и опустил своего спутника на землю. Их бегство трудно было назвать достойным отступлением, несмотря на античный прецедент, когда Анхиз вынес своего престарелого отца из горящей Трои, но на лице отца Брауна играла широкая улыбка.

– Хорошо, – сказал Фламбо, когда они возобновили более привычную прогулку по улицам на окраине города. – Не знаю, что все это значит, но если я могу доверять собственным глазам, вы никогда не встречались с человеком, которого так точно описали.

– В некотором смысле, я встретился с ним, – отозвался Браун и принялся нервно грызть ноготь. – Это правда. Было слишком темно, чтобы как следует рассмотреть его, потому что дело происходило под эстрадной площадкой. Но боюсь, я не совсем точно описал его, потому что пенсне было сломано, а длинная золотая булавка не торчала у него из шарфа, а была воткнута ему в сердце.

– И я полагаю, что парень с остекленевшим взглядом был как-то причастен к этому, – сказал его спутник, понизив голос.

– Я надеялся, что лишь косвенно, – озабоченно произнес священник. – Но, по-видимому, я ошибался. Я поддался минутному порыву, но боюсь, это темное дело имеет глубокие корни.

Некоторое время они в молчании шли по улице. Желтые фонари один за другим зажигались в холодных синих сумерках, и друзья постепенно приближались к центральной части города. На стенах появились красочные афиши с анонсами боксерского поединка между Мальволи и Черным Недом.

– Я никогда не убивал людей, даже в преступную пору моей жизни, – сказал Фламбо, – но в этом безотрадном краю я почти готов проявить сочувствие к убийце. Самые унылые из всех Богом забытых свалок – такие места, как пляжная эстрада, которая была предназначена для веселья, а теперь заброшена. Могу себе представить психопата, убежденного в том, что он должен убить своего соперника в уединенном месте под пустующей сценой. В этом есть мрачная ирония. Помню, однажды я гулял по славным холмам вашего родного Суррея, не думая ни о чем, кроме можжевельника и пения жаворонков, и вдруг оказался посреди огромного песчаного круга, а вокруг меня возвышалось громадное безгласное сооружение – ярус за ярусом сидячих мест – такое же величественное, как римский амфитеатр, и пустое, как новый газетный стенд. Высоко в небе над ним парила птица. Это была большая трибуна стадиона в Эпсоме, и я почувствовал, что в этом месте больше никто не будет счастлив.

– Странно, что вы упомянули Эпсом, – сказал священник. – Помните дело, которое назвали «Саттонской загадкой», потому что два подозреваемых – кажется, они были мороженщиками – жили в Саттоне? Потом их отпустили на свободу. Говорят, какого-то человека нашли задушенным в Даунсе, примерно в той части города. Мне известно (от ирландского полисмена, моего хорошего знакомого), что его нашли у большой трибуны Эпсомского стадиона – фактически, тело спрятали под распахнутой створкой одной из нижних дверей.

– Зловещее совпадение, – согласился Фламбо. – Но оно лишь подтверждает мое мнение, что такие места для развлечений выглядят особенно уединенными и заброшенными в межсезонье, иначе человека бы не убили бы именно там.

– Я не уверен, что его… – начал Браун и замолчал.

– Не уверены, что его убили? – осведомился его спутник.

– Не уверен, что его убили в межсезонье, – просто ответил маленький священник. – Вам не кажется, Фламбо, что в этом уединении есть нечто обманчивое? Не думаете ли вы, что предусмотрительный убийца всегда хочет, чтобы место преступления имело уединенный вид? Человек очень редко оказывается в полном одиночестве. Кроме того, чем безлюднее вокруг, тем больше вероятность, что его заметят. Нет, здесь должна быть какая-то другая… Ну вот мы и пришли. Это дворец спорта, павильон, или как еще он тут называется.

Они вышли на небольшую, ярко освещенную площадь. Главное здание сияло позолотой и зазывало посетителей кричащими афишами, а вход был обрамлен двумя огромными фотографиями Мальволи и Черного Неда.

– Ого! – изумленно вскричал Фламбо, когда его друг начал подниматься по широким ступеням. – Я не знал, что кулачные бои стали вашим последним увлечением. Вы собираетесь посмотреть схватку?

– Не думаю, что она состоится, – ответил отец Браун.

Они быстро прошли через прихожую и внутренние комнаты, миновали зал для поединка с боксерским рингом на приподнятом помосте и бесчисленными сиденьями, но священник ни разу не помедлил и не оглянулся по сторонам, пока не подошел к секретарю, сидевшему за столом перед дверью с табличкой «Комитет». Здесь он остановился и спросил, можно ли переговорить с лордом Пули.

Секретарь ответил, что лорд очень занят, так как бой начинается с минуты на минуту, но отец Браун умел с вежливой настойчивостью повторять свои просьбы, и чиновничий разум, как правило, оказывался неготовым к этому. Минуту спустя слегка ошарашенный Фламбо оказался в присутствии человека, который выкрикивал указания своему подчиненному, выходившему из комнаты:

– Будьте осторожнее с канатами вокруг четвертого… Так, а вам что нужно?

Лорд Пули был истинным джентльменом, и, как большинство из немногих представителей его сословия, еще оставшихся в Британии, был постоянно озабочен денежными проблемами. Его волосы были наполовину седыми, наполовину соломенными, глаза лихорадочно блестели, а нос с высокой горбинкой выглядел отмороженным.

– Всего лишь несколько слов, – сказал отец Браун. – Я пришел, чтобы предотвратить убийство.

Лорд Пули вскочил с кресла, словно подброшенный на пружине.

– Проклятье, я больше не потерплю этого! – вскричал он. – Вы, вместе с вашими комиссиями, петициями и проповедниками! Где вы были со своими проповедями в добрые старые дни, когда боксеры дрались без перчаток? Теперь они выходят на ринг в мягких перчатках, и нет ни малейшей вероятности, что кто-то из них может погибнуть.

– Я не имел в виду боксеров, – сказал маленький священник.

– Ну-ну! – произнес лорд с оттенком холодного юмора. – Кого же собираются убить? Судью?

– Я не знаю, кто может погибнуть, – ответил отец Браун, твердо выдержав его взгляд. – Если бы я знал, то не стал бы портить вам удовольствие. Я мог бы просто открыть жертве путь к спасению. Поверьте, я не вижу ничего плохого в боксерских поединках, но в сложившихся обстоятельствах вынужден просить вас дать объявление о том, что матч откладывается.

– Что-нибудь еще? – процедил джентльмен с лихорадочно блестящими глазами. – И что вы собираетесь сказать двум тысячам человек, которые пришли посмотреть на бой?

– Я скажу, что если матч не будет отменен, лишь тысяча девятьсот девяносто девять человек досмотрят его до конца, – ответил отец Браун.

Лорд Пули посмотрел на Фламбо.

– Ваш друг сошел с ума? – спросил он.

– Ничего подобного, – последовал ответ.

– Послушайте, – продолжал Пули настойчивым тоном, – положение гораздо хуже, чем вы думаете. Целая толпа итальянцев явилась поддержать Мальволи – множество вспыльчивых смуглых типов с неотесанными манерами. Вы знаете, на что способны эти выходцы из Средиземноморья. Если я объявлю об отмене поединка, Мальволи ворвется сюда во главе целого корсиканского клана.