Зина популярно объяснила мне, что говорить про "просто дружбу" между старым развратником и пятнадцатилетним пацаном - это, по меньшей мере, несерьезно, в такое никто не поверит, а уж они-то с Олегом - тем более. Мало этого, она, Зина, точно знает, чем, как, где и когда мы с Кириллом "этим самым" занимались, и что это у нас с ним продолжается уже давно. Тут она рассказала мне о таких деталях наших с ним мифических отношений, что мне было даже интересно ее слушать, ибо о предложенных ею способах совокуплений я и не слышал прежде никогда. Хотя вру я, конечно: не любопытство испытывал я, слушая ее, а грязь, мерзость безмерную!
Затем она сделала гениальный пассаж в сторону Олега, который до этого времени молча тянул что-то алкогольное из бумажного стакана. Она сказала, что, конечно, это не ее сын, хотя она и растит, и кормит, и поит его, и одевает-обувает, и не для того она все это делает, чтобы он вырос извращенцем и подстилкой под меня. И что если бы это был ее сын - о, тогда она знала бы, что делать! Она, как минимум, подала бы на меня в суд по соответствующей статье, а кроме того, сообщила бы эту новость всем на свете - и прежде всего моему школьному начальству, чтобы, не дожидаясь суда, меня, развратника, поперли с треском с работы, подальше от невинных юных душ и тел. Однако поскольку она всего-навсего мачеха, то пусть этим занимается родной отец несчастного мальчика.
Воспользовавшись паузой, пока бразды правления этой экзекуцией передавались ею в руки мужа, я попытался что-то сказать. Нет, не в оправдание свое, мне оправдываться не в чем было. Я попытался взывать к рассудку (к Зинкиному рассудку, представляешь!?), спрашивал, понимает ли она, какую грязную чушь она несет, и даже апеллировал к молчавшему Олегу, призывал его, которого считал до сих пор своим другом, обуздать его свихнувшуюся фурию-жену. Мне же в голову тогда не пришло, что я участвовал в заранее подготовленном и отрепетированном спектакле, и любое мое трепыхание не имело в принципе никакого значения. Злой гений, Зинка-режиссерша, вела свою сюрреалистическую бредовую линию твердо и неуклонно, и Олег, которого она лучше любого гипнотизера накрутила заранее, просто-напросто отрабатывал спектакль до конца.
Она, Зинка, картинно фыркнув, отвалила - но только убедившись, что Олег "вступил". А он действительно "вступил"! И взгляд его был нехорош. Клар, ты не знаешь случайно, не употреблял ли он чего-нибудь позлее водки: травки там какой, порошка какого? Потому что мне казалось, что он не был пьян. Но что точно - был он невменяем. Так вот, пригласил он меня в палатку. Ты помнишь ведь, палатка у них большая - хоть стол накрывай и гостей созывай. Пригласил меня внутрь, зашел следом с фонарем, и я увидел Кирилла. Он сидел в углу, поджав ноги и обняв себя за колени, с распахнутыми глазами. И дрожал - как будто ему холодно. Я понял, что мальчика здесь все это время держали для участии во второй серии спектакля и что ничего хорошего он от этой второй серии не ждет. Проще говоря, ему страшно. А может, и холодно тоже - ночь все-таки...
Клар, ты уже поняла, что я врал тебе, говоря, что Кирилла на полянке не было. Точнее, что я его там не видел. Врал, каюсь... Не только тебе - всем врал. И на похоронах, и после. Всем, кто спрашивал. Видел я его на полянке. Еще как видел! А зачем врал? А затем, что думал, что это самый простой и надежный способ защитить парня от расспросов. И со стороны следствия, и вообще. Потому что если его там просто-напросто не было, какие к нему могут быть вопросы? Самое что ни на есть железное алиби. Его действительно, надо полагать, кроме Мишки, никто или почти никто и не видел: до случившегося он сидел безвылазно в палатке, а после, сама понимаешь, ему было не до игрищ с друзьями и не до песен у костра. И гляди: моя маленькая ложь во спасение сработала, и Лэрри твой Кирилла не дергал.
Теперь рассказываю дальше (прости, что длинно получается). Все последующее заняло несколько минут (сколько именно - не скажу даже на этом твоем Страшном Суде: я как-то не следил за временем). Олег каменным голосом велел Кириллу встать и спустить штаны. Кирилл встал, но со штанами не торопился, а только бормотал и хлюпал что-то вроде "Папа, зачем?" и "Папа, не надо!". Он весь буквально трясся, а плакал или нет - я не видел, света фонаря на такие детали не хватало. Олег еще более твердокаменно повторил свое требование насчет штанов. Кирилл продолжал трястись, но стоял не двигаясь. Тогда Олег сгреб его руками и стал рвать на нем ремень, приговаривая черт знает что, когда "подстилка", "ублюдок" и "шлюха" были самыми невинными словами. И тут не выдержал я - и оттолкнул его от мальчишки. Что именно я орал в тот момент, когда он упал, сейчас не вспомню. Клар, не вру, а действительно не помню. Ну, ты же фантазерка, додумай мой текст за меня: не ошибешься. В ответ Олег, встав и отдышавшись, объяснил, что, дескать, почему все достается этому маленькому подонку, этому сопливому ничтожеству? И что он, Олег, как бы не совсем посторонний. И что, может, он сам, Олег то есть, всю жизнь мечтал такое вот попробовать, однако же, дожив пристойно до сорока четырех, себе этого ни разу не позволил, а этот паршивый щенок!.. И что именно этого он никогда мне не простит. И что, как минимум, он имеет право посмотреть наш разврат в действии. И снова, как бык на корриде, ринулся сдирать с сына штаны. И снова я отталкивал его. Тут по ноге мне ударило что-то тяжелое, и я на мгновение отпустил Олега. А Олег встал в проеме палатки, на фоне звезд, и сказал, что он хочет, чтобы было как в настоящем театре, то есть со зрителями, и что он сейчас всех созовет сюда, всю компанию от костра, на бесплатное порно-шоу. И чтобы я не думал увиливать. Поскольку если покажу себя красиво в этом шоу, на радость людям, то, может быть, он и не пойдет ни в суд, ни в мою школу. А если нет, то пенять мне только на самого себя. И повернувшись к выходу, сквозь зубы поинтересовался у сына, подмылся ли тот заранее? И сплюнул. И шагнул в проем палатки, сложил руки рупором и крикнул "эй!" в темноту. Тут Кирилл шевельнулся (я все это время смотрел не на него, а на Олега), быстро нагнулся и поднял с моей ноги то тяжелое, что упало на нее только что из безразмерных его "бэгги"-штанов. Я увидел, что Кирилл, закусив губу, целится обеими дрожащими руками в спину Олегу. Целится из того самого, злосчастного моего пистолета (надо полагать, заранее из рюкзака моего стащил: знал ведь, подлец, что я его с собой повсюду таскаю). А Олег продолжал громко взывать в сторону костра, а у Кирилла так тряслись руки, что курок он бы в жизни не нажал. И тогда я легко, как мороженое, забрал у него пистолет и, не целясь, выстрелил. С полутора шагов даже такой стрелок, как я, не может промахнуться. Олег прервал свое очередное "эй!", выпрямился медленно, как был - на фоне звезд - обернулся, удивленно посмотрел на нас с Кириллом, стоявших плечо к плечу...
Ладно. Договорились же: без эмоций. Олег упал. Я уронил пистолет и сбежал. Просто и примитивно сбежал, не зная даже, жив Олег или нет. Шлялся по лесу. Тихо выл. Блевал. Снова шлялся, выл и блевал. В темноте набрел на сортир, собрался в очередной раз проблеваться, но наткнулся на парочку (теперь я знаю, что это были Сюська с Йоськой), извинился (не уверен, впрочем, что они меня заметили: делом были заняты!) и отвалил блевать в другое место, подальше.
За этим занятием я провел довольно много времени. Впрочем, опять-таки сколько - не скажу. Не до циферблата мне было. Даже моего знаменитого, с подсветкой. У костра продолжали петь, а мне туда не хотелось. Даже ради алиби. О котором я просто в тот момент не думал. А подумал я о нем позже. И о часах тоже. Когда набрел в темноте на стол Йоськи с семейством, когда принял из его рук стакан с чем-то крепким (то-то он такой щедрый был!), когда был уже не в состоянии держаться на ногах, когда ты, наконец, пришла и стала настаивать, чтобы мы поехали домой - вот тогда меня осенило, и я элементарно перевел стрелки на пару часов назад (из детективной литературы помню, что при современных методах аутопсии два часа разницы есть железное алиби). То есть вел себя так, как будто я профессиональный убийца и готовил это убийство всерьез и задолго, перечитывая твою любимую Агату и других классиков жанра. Но ведь сработало же!
