Возможен и третий вариант: заставить проходимца жениться и развести их сразу после рождения ребенка. Чем больше Петр Афанасьевич размышлял, тем больше этот вариант ему нравился. Не будет сплетен в институте, и это даже придаст ему на первых порах дополнительную значимость в глазах дирекции. А что будет потом, это можно будет обдумать на досуге спокойно. Но теперь задача, как узнать у дочери имя отца ребенка. Просто так она не скажет, ясно, что ребенок случайный, иначе она бы пришла к отцу не одна. На жену надежды нет – Галя ее мнение не уважает, раскрываться не будет.

Придется пойти на поклон к старухе. Петр Афанасьевич недолюбливал свою тещу, впрочем, и она отвечала ему взаимностью. Когда-то неотесанный парень с Урала, только что окончивший институт и работающий мастером на заводе, увлек девушку из семьи ленинградских интеллигентов. Семья была в шоке, но обычно мягкая Лидочка проявила вдруг твердость и не поддавалась ни на какие уговоры. Пришлось сыграть свадьбу. Муж Варвары Игнатьевны, Федор Тимофеевич Пушков, в свои шестьдесят пять лет был еще крепкий мужчина, в прошлом начальник отдела в ленинградском горкоме партии. Оба души не чаяли в своей единственной поздней дочери, родившейся осенью 1945 года, когда они уже не надеялись иметь ребенка. Сначала было все некогда, потом были две войны, и Федор Тимофеевич честно отслужил все это время в танковых войсках: всех бывших кавалеристов Первой конной армии переучивали на танкистов. Только однажды, по дороге из госпиталя на фронт, подполковник Пушков встретился со своей женой, вернувшейся из Куйбышева в Ленинград. А в результате, на радость обоим, родилась дочка.

Брак оказался на удивление удачным. С помощью тестя, сохранившего часть прежних связей, Петр Афанасьевич попал в аспирантуру и быстро прошел путь до заведующего кафедрой. Но Варвара Игнатьевна так и не смогла изменить свое отношение к зятю, тем более что до нее пару раз доходили слухи, что в редких командировках на заводы он позволяет себе некоторые вольности. Лидии Федоровне тоже нашептывали об этом на ухо «доброжелательницы», но она отказывалась верить – так было легче жить, тем более что в Ленинграде муж вел себя безукоризненно, проявляя большое уважение к супруге.

На следующий день Петр Афанасьевич после лекции сказал на кафедре, что не очень хорошо себя чувствует, и отправится домой отдохнуть. На своей машине он добрался до дачного поселка старых коммунистов минут за сорок. У Варвары Игнатьевны сидели две сверстницы – подружки, неторопливо обсуждая политические новости, прочитанные во вчерашней «Правде». Несмотря на свои семьдесят восемь лет, Варвара Игнатьевна была еще довольно крепкая и решительная женщина. Схоронив несколько лет назад мужа, она не захотела жить в городской квартире и постоянно, даже зимой, жила на даче. Увидев зятя, она немного изменилась в лице, ведь он никогда не приезжал к ней без жены, да и приезжал-то лишь на день рождения или поздравить в большие праздники.

– Что, с Лидочкой что-то случилось? Где она, в больнице?

– Да нет, с Лидой все в порядке, я хотел посоветоваться с тобой насчет Галки.

Варваре Игнатьевне настолько непривычно было услышать от зятя слово «посоветоваться», что она от неожиданности села на стул.

– А что с Галочкой?

– Рожать собралась.

– Что? Она же еще совсем молоденькая! И куда вы с Лидой смотрели? Кто отец?

– Если бы я знал. Галка молчит. Лида еще не в курсе, а я к тебе поэтому и приехал. Может быть, ты сумеешь разобраться: она с тобой обычно делится. Не может же человек долго держать такое в себе.

– И что ты собираешься делать, если узнаешь, кто он? – Не знаю, Варвара Игнатьевна, слава богу, пока не был в такой ситуации. Но и не знать тоже тяжело. Может быть, вместе придумаем, чем ей помочь.

В свои мысли о третьем варианте Петр Афанасьевич пока никого не хотел посвящать.

– Хорошо, я приеду завтра. Но обещай, что ничего не будешь делать без меня.

– Не хочешь поехать со мной сейчас?

– Нет, сейчас нельзя, она поймет, что ты меня специально привез, и замкнется. Пусть пока немного покопается в себе. Потом сильнее захочется высказаться.

Обсуждать больше было нечего, да и не такая была Варвара Игнатьевна женщина, чтобы охать и ахать, даже по такой беде. Петр Афанасьевич распрощался и отправился домой.

Действительно, на следующий день к обеду Варвара Игнатьевна приехала к дочке, привезла гостинцев домашнего приготовления и сказала, что ей скучно стало на даче и она поживет несколько дней у них. Вечером она угостила внучку чаем с домашним вареньем, попросила рассказать, что нового в институте, и потом они долго о чем-то шептались в Галиной комнате за закрытыми дверями.

В общем, Варвара Игнатьевна сообщила Петру Афанасьевичу мои имя и фамилию, и после долгих споров они решили, что сначала он все разузнает обо мне, а уж потом решит, что делать дальше. Петр Афанасьевич навел справки о Михаиле Юрьевиче Рогозине в деканате, в комсомольской организации и первом отделе, но ничего особенного не узнал. Учится нормально, хвостов никогда не было, но и повышенную стипендию не получает. В общественной жизни участвует мало, но в противоправных действиях или в диссидентской деятельности замешан не был. Правда, в комитете комсомола сказали, что одевается явно не по средствам, практически стиляга; но не пойман – не вор.

Они еще раз обсудили все с Варварой Игнатьевной и решили, что пора поговорить с «отцом» серьезно. Через день, после очередной лекции, которую Петр Афанасьевич читал всему курсу, он неожиданно попросил меня остаться в зале на минутку. Я оторопел:

– Что, Петр Афанасьевич, кто-то жалуется на меня?

– Почему жалуются, я ведь не декан. У меня к вам, Рогозин, личный вопрос. Давайте сходим куда-нибудь, посидим, поговорим.

– Хорошо, Петр Афанасьевич, почему не поговорить. Я решил, что до Волобуева дошел слух о моих возможностях в доставании дефицитных вещей. Странно только, кто ему мог сказать, ведь я старался не посвящать институтских знакомых в систему своих связей. Мы вышли вместе из института, и Петр Афанасьевич начал озираться, куда бы пойти для разговора. Но я, конечно, сориентировался скорее.

– Петр Афанасьевич, тут в соседнем квартале есть тихое кафе, там никто не помешает нам обсудить все.

В кафе Петр Афанасьевич долго не мог решиться, как начать разговор. Заказал бутылку белого вина, чтобы протянуть время. Пока официант собирал на стол, помолчали. Я тоже не хотел начинать разговор первым. Наконец Петр Афанасьевич не выдержал.

– Собственно, я отец Гали.

Я начал понимать, что разговор пойдет совсем в другом направлении, и лихорадочно пытался вспомнить, о какой Гале может идти речь. В голову ничего путного не приходило.

– Да?

И снова молчание. Еще через пару минут Петр Афанасьевич продолжил.

– Галя беременна, будет рожать, и ты отец ребенка.

– Петр Афанасьевич, это Галя сказала?

Я просто тянул время, пытаясь понять, о какой Гале он говорит. В тот вечер я не удосужился спросить фамилию своей подруги и, конечно, не предполагал, что она дочь уважаемого заведующего кафедрой. Знал бы – на три шага не подошел. Обычно я предпочитал простых, но опытных девушек, с которыми не нужно беспокоиться о последствиях.

– Да нет, она мне не говорила, но это точно. Вы были вместе на какой-то чертовой даче. И ведь никуда не ходит обычно, а тут…

Я вдруг понял, о ком речь. Вот это да, попал как кур в ощип. В двадцать два года – и быть отцом? Наверное, я изменился в лице, так как Петр Афанасьевич сразу сказал:

– Вы, Михаил, не волнуйтесь, у меня и у Гали к вам требований никаких нет. Просто я хотел посмотреть вам в лицо. Все-таки какой-никакой, а вы отец моего внука. Ребенка мы вырастим без вас. И как она на вас наткнулась?..

– Петр Афанасьевич, я даже не знаю что сказать.

Честное слово. Можно, я к вам зайду завтра на кафедру?

– Зачем? Чтобы все на кафедре потом судачили? Если хочешь, приходи завтра после обеда ко мне домой. Галя будет в институте, а жена на работе. Если хочешь, поговорим, вот адрес.