Кто сказал, что самое сильное горе захлебывается в вое и рыданиях? Ложь. Беззвучные слезы – вот спутники отчаяния и боли, идущих из глубины души.

Перед глазами все плыло, когда я спускалась по лестнице. Туман застил глаза, а я искренне сожалела, что не умерла сегодня утром. Жить с пониманием предательства казалось гораздо тяжелее, чем вытерпеть пару мучительных секунд смерти.

Я поравнялась со строительными лесами, когда Престололикий услышал мои мольбы. Раздалось громогласное: «Па-а-аберегись» и сквозь пелену, что застила глаза, я увидела, как на меня падают здоровенные жерди.

– Сегодня день испытания, и вы, выпускники Оплота, должны доказать, что достойны стать ловцами – опорой и защитой нашей страны…

Слова, полные пафоса, перемежающиеся бессмысленными паузами раздражали Тэда почище, чем зубная боль. Он стоял, как и три дюжины нынешних выпускников, на корабельной палубе, которая неспешно наклонялась то в одну, то в другую сторону. Это вздыхало море, баюкая немалое судно на своих волнах. Происходящее было бы даже отчасти приятно: Тэд, в отличие от многих сокурсников, не страдал морской болезнью, и качка его даже успокаивала, если бы не то, что должно вот – вот случиться.

Испытание ловцов – не дань традициям ушедших эпох. Это проверка, которую не всем дано пережить. Молодые мужчины стояли со связанными за спиной руками. Плотная повязка на глазах, через которую не видно ни зги, давила немилосердно. Но самое худшее ждало их впереди: погружение на глубину.

Тот, кто претендует на звание ловца, должен был достать со дна свою собственную жизнь. Сейчас весь тот срок, что отмерен каждому из выпускников, был словно спряден в кудель, выдернут, как нитка из полотна судеб, и намотан на кристалл. На этот блеклый перламутровый камешек, что висел на шее у каждого из трех дюжин молодых мужчин на шнурке. Сожми его в ладонях – и впитаешь обратно все то время, что отпущено тебе Престололиким, но…

Речь мессира завершилась, и перед шеренгой выпускников прошел один из его помощников, бесцеремонно срывая с шей выпускников амулеты. Размашистое движение – и уже за борт летит гроздь кристаллов на шнурках.

Связанные сейчас были равны меж собою, как никогда прежде: каждому из них оставалось жить не больше пятнадцати минут. Именно такой срок оказался не «намотан» на амулет. А мессир, словно в издевку, оттягивая время, произнес то, что и так все знали:

– Вы должны достигнуть дна и найти свой кристалл, доказав тем самым, что способны не заплутать на сумеречных путях лабиринтах в поисках душ. Иначе какие вы ловцы, если не можете отыскать даже собственные жизни? – а потом говоривший все же дал отмашку: – Время пошло!

Три дюжины молодых мужчин в одних штанах попрыгали за борт.

Тэд тоже сиганул, не тратя время на разбег, в коротком прыжке оказался на кромке. Он, балансируя, ощутил под босыми ногами мокрое дерево, а потом… Короткий полет и холодная вода сомкнулась над его светлой макушкой.

Зимнее море с его седыми бурунами никогда не жаловало тех, кто стремился в его глубины. Это не теплые воды, что плескались за барьером вокруг столицы. Здесь, в Северном пределе, находился Оплот – место, огороженное от моря дамбой, высота которой была ничтожна – всего – то двадцать футов. Но никто из мирных жителей добровольно не спешил поселиться столь близко к поверхности вод: слишком уж ледяными они были.

Вот только тех, кому предстояло стать ловцами, это волновало мало. Особенно сейчас, когда грудь сжимали холодные обручи, перед завязанными глазами плыли разноцветные круги, а пальцы одеревенели. Казалось, еще краткий миг, и Тэд сдастся, откроет рот в бесплотной попытке вдохнуть, и его легкие заполнит соленая муть со дна.

«Только не сдаваться, только не сдаваться…», – последняя мысль на границе ускользающего сознания и… Тэд проснулся. Он открыл глаза, все еще судорожно глотая ртом воздух.

– Всего лишь сон. Тлен и пепел, опять этот сволочной сон! – ловец провел ладонью по лицу, стирая холодный пот.

Кошмар, сотканный из воспоминаний дня, которому минуло уже пять лет, посещал его редко. Порою Тэд с надеждой думал, что избавился от него вовсе. Ан нет, память, как садист – извращенец, подкидывала картины некогда пережитого в самый неожиданный момент. Вот как сейчас, когда под боком спала укрытая одной простыней девица.

Сегодня у Тэда выдалась жаркая ночка, и он не прочь был ее повторить. Всю, кроме этого растреклятого сна. А ведь тогда вынырнули на поверхность всего семеро. Семеро из трех дюжин! Мессир, помнится, обронил с сожалением, что в том году мало у кого дар полностью раскрылся… Напыщенную морду этого индюка Тэд, казалось бы, запечатлел в своем сознании навсегда. Но сейчас, по прошествии пяти лет, черты одутловатого лица уже расплывались перед мысленным взором, зато ненависть – ненависть была прежней.

Его, пацана, выросшего на улице, в одиннадцать лет поймали на краже. Уже тогда Тед был знатным щипачом. Беспризорника ждали исправительные работы на рудниках. И его бы отправили на хребет, чьи пики возвышались над морем на сотни футов, если бы не тот, у кого малой умудрился стянуть кошель. Тэд нарвался на стража Оплота – Хьюго Стоуна, чье лицо было изукрашено уродливым рисунком шрамов.

Тэд помнил того меченного стража, что пришел в тюрьму и долго стоял по другую сторону решетки, изучая воришку, сумевшего его обчистить. Пристально так смотрел, с прищуром. А потом повернулся к стражнику на посту и бросил:

– Этого, – он ткнул пальцем в Тэда, сидевшего на прелой соломе в углу, – забираю с собой.

Охранник не успел ничего возразить, как Хьюго сжал кулак, а когда его пальцы раскрылись, из ладони полилось сияние.

Стражам Оплота не нужны ключи от замков. Им не нужны и разрешения, подписанные полисменами. Они выше законов простых смертных. Они – сами закон. Закон магического равновесия. Стражи Оплота, ловцы душ, мессиры – три опоры и залог того, что сектора не захлебнутся в водах, что не падут барьеры, что самые страшные преступники из людей и магов понесут наказание даже после смерти.

Вот только самих будущих ловцов порою не спрашивали – хотят ли они участи вершителей высшего закона. Да, в Оплоте были и те, кто грезил стать ловцами. Некоторых с радостью отдавали родители, едва у дитя обнаруживался дар. Вот только мало кто знал, что творится за Северным пределом. В течение долгих десяти лет из мальчишек ковали клинки. А методы… Не все ли равно, если в итоге выходила ладная и верная сталь?

Тэда тоже «ковали». И наставник, «создавший» его, поставил свое клеймо – татуировку во всю длину позвоночника в виде скьявона. Этот меч – символ ловцов, отражение их предназначения: карать и защищать. Набитый рукой мастера клинок выглядел как настоящий: порою капли пота сверкали словно блики на кромке обоюдоострого меча, а защитная корзина на эфесе, что располагалась аккурат меж лопаток, была практически осязаемой. Иногда, когда позвоночник пронзала волна жара во время рейдов по сумеречному лабиринту, Тэду казалось, что он всего лишь причудливые ножны этого клинка.

Девица в постели сонно потянулась и что – то замурлыкала, но паршивые воспоминания уже взяли верх. Ловец попытался вытеснить их самым простым и действенным способом: подмял мягкое и податливое тело под себя.

Она была темненькая, с упругой грудью, привлекательная. Правда, лицо ее вчера Тэд не особо рассматривал. Его интересовало то, что пониже. А девочка попалась согласная на все. И это «все» он усердно вчера пробовал. И на подоконнике, и прижав ее к стене, пока они не добрались до кровати.

Сейчас, в утреннем сумраке, он удосужился взглянуть на ее мордашку. Ничего так. Высокие скулы, тонкие брови, чуть большеватый рот, которым девица вчера так усердно работала, что в уголках появились небольшие трещинки. Наверняка, сегодня ей будет не только больно сидеть, но и пить…

Впрочем, судя по тому, как она улыбнулась и раздвинула ноги, обхватив ими Тэда, чернявая ничуть не сожалела о проведенной ночи.