Сегодня истекает 25 лет со дня смерти[1] плодовитейшего польского беллетриста И. И. Крашевского. Через три дня будет сотая годовщина со дня его рождения, – таким образом текущий год собрал конец и начало этого 75-летия трудовой, упорной жизни, сыгравшей крупную роль в истории польской литературы и общественности.

Сотни томов – романы, повести, стихи, критические статьи, исторические монографии – вот богатый вклад Крашевского в польскую литературу. Но главные его заслуги две: вытеснение из обывательского обихода французского романа и введение в художественное творчество героев из непривилегированной среды.

Еще в одном из первых своих романов Крашевский спрашивает: «Почему никто из авторов не пишет для низших классов людей?». И он сам начинает писать так, чтобы сделаться доступным этим низшим классам. Его ранние повести, например, «Большой свет маленького местечка» или «Дважды два – четыре» кишат мещанами, ремесленниками, безродной интеллигенцией. Шляхта, привилегированная часть общества, перестает быть монопольным объектом романиста, а потому и самый роман делается доступнее и ближе непривилегированным слоям. И это общение писателя с среднемещанским слоем остается прочным на всю его жизнь. Сколько ни колебался он в своих политических взглядах, сколько ни делал ошибок в своих шагах ка общественном поприще, здесь, в литературе, у себя дома, он был последовательным проводником того гуманизма, который так свойственен эпохам «органического груда», когда каждый человек оценивается по его трудоспособности и полезности, и всякие кастовые перегородки, основанные только на родовитости, на привилегиях рождения или родства, кажутся вредными и подлежащими уничтожению. И Крашевский всю жизнь, и чем дальше, тем энергичнее, боролся с непроизводительными, тунеядными классами польского общества. Разложение и вырождение аристократии, упадок шляхетства, противопоставление им трудового мещанства и крестьянства – вот вечно повторяющаяся тема его повестей. Естественно было, что по мере разложения старого общества – а при жизни Крашевского польское общество успело коренным образом переродиться – жизнь давала все более яркий материал для обличительного творчества писателя.

На ряду с художественной деятельностью, Крашевский все время не переставал заниматься и деятельностью общественной, то как сотрудник политической газеты, то как редактор или издатель, то даже как «земец». В непрекращающейся борьбе двух течений: реакционно-шляхетского и демократически-прогрессивного, Крашевский старался занять «золотую середину». Это ему не всегда удавалось. Постоянно боясь «крайностей» демократов, он невольно попадал в лапы реакционеров. 1 f-к, он сближается к началу 40-х гг. с реакционером Г. Ржевусским, с католиком М. Грабовским, Головинским и др. и основывает журнал «Атеней». Но по своим основным взглядам Крашевский не мог прочно связаться с мертвецами старо-шляхетской Польши. Уже в 1844 г. он рвет с реакционной компанией и, хотя в 1849 г. встречается с Ржевусским в «Петербургском Еженедельнике», но уже в 1 850 г. опять уходит из этой газеты.

Когда со вступлением на престол Александра II поднят был крестьянский вопрос, Крашевский в качестве волынского помещика представил Волынскому комитету свою докладную записку. Она очень характерна для умеренно-мещанского мировоззрения его. Он разделяет два вопроса: о личном освобождении крестьян и о наделении их землей. Первый вопрос он считает бесспорным, но советует производить освобождение осторожно, постепенно, не выпуская крестьянина из-под опеки «ради его собственного блага». По второму вопросу он находит, что «земля есть собственность помещика, а крестьянки есть свободный работник на ней». Если бы не хватило работников на земле, шляхта погибла бы, а с ней и цивилизация, ибо она – единственная носительница цивилизации. Ему неясно еще, следует ли наделить крестьян только усадебной землей или же дать им в аренду также и часть пахоты, несомненно только, что то, что им отрежут, должно сделаться их бесспорной собственностью после нескольких или нескольких десятков лет опеки и надзора. При этом он рекомендует учредить для крестьян «принудительный прием» на работу. «Крестьянину немного надо, – говорил он, – но необходимо религиозное просвещение, христианское образование, проникновение духом любви, труда и самопожертвования. Это типичная точка зрения новомодного помещика, жаждущего от «великой реформы» получить и землю и дешевые рабочие руки. Но характерно, что волынским зубрам записка Крашевского показалась чересчур либеральной.

Накануне восстания 1863 г. Крашевский жил в Варшаве, где редактировал «Польскую Газету». В период манифестаций, предшествовавших восстанию, он опять попал в критическое положение человека «золотой середины». К счастью для него в январе 1863 г., т. е. за несколько дней до открытой борьбы, правительство Велепольского частным образом посоветовало ему уехать за границу. Он уехал в расчете на путешествие в несколько месяцев, но уже больше не вернулся на родину.

Крашевский поселился в Дрездене. События в 1864 г. еще больше разочаровали его в жизнеспособности дворянства, и он все сильнее склонялся в своих симпатиях к средним классам. Вместе с тем чисто моральная тенденция захватила его полке и стала доминирующей в его повестях. На ряду с целым рядом новых романов, он занялся громадной работой – изображением в повестях всей истории Польши, от Пяста до XVIII века. Но эта работа имела меньше успеха. Принижение исторических личностей, которое вытекало из всего его миропонимания, и мрачные краски, которыми он рисует прошлое, не соответствовали настроению польского общества, только вынесшего поражение в борьбе и склонного к «нас возвышающему обману».

В 1879 г. Крашевский пережил то, что выпадает в удел редкому писателю – по крайней мере, при жизни. Польское общество праздновало его золотую свадьбу с литературой. Это торжество наглядно показало, насколько близок был Крашевский «массе» общества, именно «среднему классу», тому мещанству, которое народилось из развалин шляхетства и новообразований капитализма. Апофеоз певца «золотой середины» был инсценирован в Кракове, в историческом зале «суконных рядов». Но, увы, совершенно неожиданно «кончился пир бедою». Когда Крашевский, утомленный чествованиями, пробыл лечебный сезон во Франции и возвращался оттуда к себе в Дрезден, он был в Берлине арестован и заключен в тюрьму Моабит. Против него было возбуждено следствие по обвинению в государственной измене. Это известие ошеломило польское общество.

Дело было в следующем: Крашевский, очень далеко стоящий от военного мира, попал в руки шантажиста, некоего Адлера, который доставлял через него военные корреспонденции во французские газеты. Когда Крашевскому объяснили, что это предприятие может быть истолковано превратно, было уже поздно. Тот же Адлер донес на него, и Крашевский был отдан под суд, который приговорил его к трем с половиной годам крепости. Хлопоты влиятельных лиц, даже итальянского короля Гумберта, не могли смягчить участи 72-летнего старика. Только в 1886 г. удалось получить, под залог в 22 тыс. марок, 6-месячный «отпуск» Крашевскому для поправления здоровья. Но готовые уже разрешения протянули с мая до октября, а 19 марта 1887 г. Крашевский умер в Женеве. Гакатистская[2] политика Бисмарка не могла обойтись без этого удара ослиным копытом по больному, умирающему старику.

Крашевский не был гением, не был и выдающимся. пламенным талантом. Это был умный, способный, даровитый писатель-труженик, распахивавший, в меру сил своих, тяжелую новь польского романа. Своей работой он подготовил в умах почву для течения, которое под именем «органического труда» развилось особенно сильно после 1864 г., – течения, вызванного явной победой капитализма в польском хозяйстве.