Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

У бен-Раби вдруг возникло ощущение – предвестие, можно сказать, – что у этого человека на уме не только урожай. Какое-то беспокойство или даже страх вертелись у него в мозгу. Он был наполовину одержим мыслью о чем-то большом и страшном.

За что адмирал Бэкхарт любил использовать бен-Раби – за его озарения.

И еще в голосе оратора Мойше ощущал разочарование и одновременно сильное недовольство наземниками. Он говорил, будто чувствуя на языке кислый вкус предательства.

Было неоспоримо, что эти сейнеры в отчаянном положении. Иначе никогда они не стали бы нанимать техников со стороны.

Бен-Раби ощутил прилив сочувствия.

Дом говорившего был на траулере где-то в Великой Тьме. Для выживания ему нужен был массивный приток умелых техников. Человек явно был недоволен, что из миллиардов населения Конфедерации пришло всего двести человек. И из них большинство следует рассматривать как подозрительных.

Рыбак покопался в карманах своего антикварного твидового пиджака. Бен-Раби подумал, не архаист ли он. Образ сейнеров, составленный до знакомства с ними, не учитывал, что у них тоже могут быть свои пунктики.

Человек вытащил какую-то непонятную маленькую штучку и вставил себе между зубами. Потом сжал ее большим и указательным пальцами правой руки и запыхтел, одновременно поднеся к чашечке этого прибора небольшой огонек. И лишь когда человек начал выдыхать ядовитые облака, бен-Раби понял, что это.

– Трубка! – буркнул он про себя. – Что за черт? – В ноздри ударила табачная вонь. – Не могу поверить, что еще существует такой плохой вкус.

Его передернуло.

Так отреагировал не он один. Аудитория загудела, одна женщина встала и бросилась было к выходу, потом зажала рот рукой и села на место. Даже у Мауса был шокированный вид.

А сколько еще таких ужасов затаилось впереди? Это был архаизм, доведенный до степени хамства.

Но насколько бен-Раби была отвратительна эта трубка, настолько же он восхитился лежащим в основе этой сцены психологическим ходом. Все же этот человек облегчил им вхождение в чужую культуру. Теперь дальнейший культурный шок будет слегка ослаблен.

– Как я уже сказал, – продолжал сейнер, выждав паузу, пока слушатели утихли, – здесь среди вас есть шпионы. Да, я знаю, это нехорошее слово. И шпионаж – нехорошее дело. Но реалист признает существование шпионажа, а мы все здесь реалисты. Так ведь? В наши дни шпионаж повсюду. Мы тонем в нем по самую задницу. Потому что почти всякий, обладающий хоть какой-нибудь властью, делает все, чтобы захватить контроль над стадом звездных рыб.

Человек изобразил улыбочку – издевку над ними над всеми. Он устраивал спектакль, изображая надутого дурака, провоцируя реакцию. За этим представлением бен-Раби ощущал спокойствие и уверенность профессионала. На самом деле в этом человеке было что-то, громко объявлявшее: «Офицер безопасности».

– Вы, шпионы, не узнаете ничего. До конца вашего контракта вы не увидите ничего, кроме внутренностей корабля. И даже там вы будете видеть лишь то, что мы сочтем нужным, чтобы вы увидели, и тогда, когда мы сочтем это нужным. Каждый из вас. Запомните: правила безопасности будут соблюдаться постоянно и неукоснительно. Это одиннадцатая заповедь. Вырежьте ее у себя в душе – у кого она есть. Даже мелкое нарушение может вызвать с нашей стороны немедленную реакцию. Поскольку мы не знаем, какую информацию считают ценной ваши хозяева, мы сделаем все, чтобы не дать никакой.

Бен-Раби состроил гримасу. Этот дурак пытается произвести на них впечатление, расписывая паранойю и ксенофобию сейнеров? Он может вопить еще неделю, но профессионалов ему не запугать.

– Повторяю еще раз: агентам просто не будет предоставлено ни одного случая вступить в контакт с кем бы то ни было, кто может знать важную информацию. За попытку контакта с такими людьми предусмотрено наказание. Я достаточно ясно говорю?

Кто-то сделал какое-то ехидное замечание. Оратор тут же ответил:

– Вам придется понять, что мы считаем себя нацией. Мы не входим в Конфедерацию. И не имеем желания входить. Нам на нее в высшей степени наплевать. Все, что нам от нее нужно, – чтобы нас оставили в покое. То же самое, чего мы хотим от любой бандитской шайки. Для нас архаизм – это образ жизни, а не придурь чудака. Так, например, у нас время от времени приводятся в исполнение смертные приговоры.

Эта информация упала в океан молчания. «Интересно, – подумал бен-Раби, – сколько раз пыталась Конфедерация затащить этот странный и отчаянно независимый народ под крыло правительства. Уж не меньше десятка. Луна-Командная – организация настойчивая. Это собака, которая никогда не выпускает из зубов кость».

А звездоловы уже полтора столетия умудрялись уклоняться от «защиты» Луны-Командной – главным образом тем, что их чертовски трудно было найти, но также и тем, что ясно давали понять, что будут драться до последнего.

«Луна-Командная никогда от своих намерений не отказывалась. И не откажется. И даже этим людям придется это признать, – подумал бен-Раби. – Им придется ощутить бульдожью хватку правительства».

Зал ожидания заполнила нервозность, клубясь, как неожиданно вызванный демон. Проводивший беседу офицер поочередно смотрел в глаза каждому. Романтики ежились под его взглядом. Оказалось, что у их легенды есть клыки и когти. Смертной казни больше нигде не было. Даже варвары за пределами Конфедерации утилизировали человеческий мусор, пусть даже в виде вычислительных киборгов.

Сейчас гражданские узнавали то, что коллеги бен-Раби знали давно. Приключения куда интереснее, когда начинку вытряхивают не из твоего брюха, а из чужого.

– В свете того, что я только что сказал, и понимая, что вас ждет не совсем такое будущее, какое вы себе рисовали, подавая заявления, – сказал офицер, – каждый, кто хочет, может отказаться прямо сейчас. Расходы будут компенсированы, как было сказано в объявлении.

Бен-Раби улыбнулся, наклонив голову.

– Так я и думал, что ты к этому ведешь, – шепнул он про себя. – Пытаешься отпугнуть слабаков?

По залу прошло движение, но желающих отправиться домой не оказалось. Очевидно, слабаки не хотели выглядеть дураками. Звездолов пожал плечами, собрал свои записки и объявил:

– Ладно. Увидимся наверху.

И вышел.

Оставалось сидеть и ждать шаттла. Бен-Раби вернулся к блокноту и «Иерусалиму».

Работа шла не гладко. У него был слишком упорядоченный и приземленный ум, чтобы создавать хаотически-символистский поток сознания в стиле Мак-Гугана и Потти Уэлкина. Нарочито нагоняемая неясность отказывалась оставаться неясной. Может быть, потому, что он слишком точно знал, что хочет сказать.

«Может быть, и надо было делать в простом повествовательном стиле», – подумал Мойше. Он еще мог побороться за то, что архаисты называли «освежающий привкус анахронизма». И на рынке архаистов, где ценилось неизощренное искусство прошлого, это вполне могло пройти.

«Станция Икадабар шесть месяцев в длину и два года в ширину, пятнадцать минут в высоту и четверть девятого навсегда; песни в ее небесах и фанфары в стенах ее. Никогда не бывает конца у Дорог…»

Или он ошибся? Или только у него есть чувство, что люди – изгнанники во времени? Но это не важно. Что он может с этим сделать? Ни черта. Сюжет должна двигать страсть. Гневное бессилие.

Люди возбужденно зашевелились, разговоры стали громче. Бен-Раби заставил себя вернуться к реальности.

– Небось шаттл готов, – пробормотал он себе под нос.

Именно так. Его спутники уже цепочкой потянулись на поле. Эти скупердяи сейнеры не стали арендовать присоединенный ангар.

Наружный воздух был прохладен, дул ветерок. На щеку бен-Раби упала капля дождя и растеклась слезой. По небу летел потрепанный партизанский отряд облаков, отстреливаясь шальными водяными пулями, взметавшими грязевые шарики из покрывавшей гудрон пыли. Знамение? В Блейк-сити дождливой погоды не бывает практически никогда. В этой части Карсона воды катастрофически мало.

Он засмеялся нервным смехом. Знамения! Да что это с ним стряслось?

6
{"b":"61937","o":1}