Илай наполнил бокалы и пригласил меня в гостиную. Он сел рядом, я же наслаждалась мягким комфортом его дивана.

— Когда-нибудь, когда у меня будет квартира побольше, я куплю себе такой же диван.

— А ты все еще используешь свою квартиру, как временную студию?

Он отправил первый кусочек еды в рот и воскликнул:

— Это потрясающе вкусно!

— В вопросах еды никто не разбирается лучше Стиви. На ее свадьбе еда была восхитительной, не правда ли?

— А я думал, ты ненавидишь рыбу.

— Это было раньше. Я отношусь предвзято к рыбе не из дома, даже не знаю почему. — Я тоже попробовала кусочек.

— Ты скучаешь по Сайпресс?

Я кивнула в ответ.

— В некоторые дни сильнее, чем в другие. А вообще я люблю Нью-Йорк. Прожив тут некоторое время, трудно не полюбить этот город, но я скучаю по просторам и природе. Однажды, когда мне было девять, мы наткнулись на стадо оленят, и я помню, как мне жутко хотелось забрать одного из них домой. Я плакала горючими слезами, пока папа объяснял мне, что не нужно их трогать. В качестве основного довода он сказал, что сильно расстроится, если кто-то, посчитав меня хорошенькой, захочет забрать к себе домой. Теперь, когда я вспоминаю этот эпизод своей жизни, понимаю, что вела тогда себя ужасно.

— Фотографии, которые ты показывала на свадьбе Стиви, прикольные. Точно такой я и представлял тебя в детстве. Уверен, малышкой ты доставила родителям немало хлопот. — Он улыбнулся.

— Не совсем. Мои родители никогда ничего мне не запрещали всерьез, и я старалась рядом с ними вести себя хорошо.

— Почему?

Поставив тарелку на кофейный столик, я посмотрела на Илая.

— Сейчас я расскажу тебе кое-что, только ты, пожалуйста, не думай, что я до сих пор страдаю. Со мной все в порядке. — Илай выглядел несколько растерянным. — И я расскажу тебе об этом только потому, что ты поссорился с братом. Итак, когда мне было двенадцать, мой брат вернулся из колледжа и сообщил родителям, что больше не чувствует себя мужчиной. Он говорил, что ненавидит свое отражение в зеркале, и это убивает его изнутри. Он хотел сменить пол, и тогда мой отец потерял его, — последнюю часть я прошептала. — Отец был так зол, что у него едва не случился сердечный приступ. Он выгнал брата из дома и велел ему не возвращаться до тех пор, пока тот не выбросит эти глупые мысли из головы. Брат пытался, как мог, переделать себя, стать таким, каким его хотел видеть отец, но только сильнее ненавидел себя. Никто не говорил об этом больше. А потом, год спустя, он покончил жизнь самоубийством. Через несколько дней после трагедии каждый из нас получил письмо от него. В письме ко мне он писал, как сильно любит меня и хочет, чтобы я стала самой лучшей Гвиневрой в истории всех Гвиневр и позаботилась о его щенке Тайги. Родителям он написал, что любит их, несмотря на то, что они оттолкнули его, и надеется, что когда-нибудь они смогут его простить. Отец неделями рыдал после случившегося, а мама не вставала с постели.

Я ненавижу рассказывать о своем прошлом! Никто не знает об этом, даже Себастьян.

— С тех пор каждый раз, когда я возвращаюсь домой и обнимаю отца, задаюсь вопросом — жалеет ли он о том, что тогда наговорил сыну? Предпочел бы он иметь двух дочерей вместо одной и мертвого сына? Я тебе это рассказываю только по одной причине, и прости, что этот вечер получился таким печальным: я слышала Логана, и в его словах слышала своего брата. Все то же самое, только Логан говорил о музыке. У всех нас одна жизнь, и нас убивает, когда любящие близкие люди мешают осуществить собственную мечту. Ты боишься, что Логан не состоится как музыкант? Конечно, это может случиться. Это происходит с миллионами, и уверена, найдется достаточное число умников, которые скажут ему, что как музыкант он — ничто, что он никогда не добьется успеха. Поверь мне, я знаю, о чем говорю, я сама встречала таких.

Многие из них до сих пор ждут моих неудач.

— Ему просто нужно, чтобы старший брат любил его в любом случае, всегда. Я знаю, ты любишь его и желаешь ему только счастья. Неважно, успешен он или нет, ему нужно, чтобы ты был на его стороне.

Закончив говорить, я протянула ему свой подарок. Не глядя на меня, он принял сверток.

— Я обманула тебя, твою маму и… весь мир. Картина «Шепот Востока» написана не из-за бабушки и дедушки, а из-за моего брата. Я никогда никому не рассказывала о нем, не хотела причинять новую боль своим родителям. День смерти моего брата — пятница. Твоя мама рассказывала, что ваш отец умер неделю спустя. Я нарисовала для нее большую картину и сделала две маленькие копии в рамочках для тебя и Логана.

Илай

Мои руки дрожали, пока я разворачивал сверток. Увидев подарок, мое сердце сжалось. Картина была настолько изумительна, что выглядела почти как фотография. На ней были изображены уже взрослые Логан и я рядом с молодыми мамой и папой. Мы смеялись над чем-то, и это выглядело так правдоподобно, будто бы отец до сих пор был с нами.

— Гвиневра….

Я не знал, что сказать, просто положил картину на столик и поцеловал ее. В голове пронеслись тысячи мыслей, и самая главная заключалась о том, что я хочу быть с ней… настолько долго, насколько она мне позволит.

Она пересела ко мне на колени и пригладила мои волосы, я обнял ее, прижавшись рукой к голой коже ее спины.

— Илай… — прошептала она, когда я поцеловал ее шею. — Я хочу тебя, но еще хочу, чтобы ты тоже желал этого, но не из-за картины.

Уложив ее на спину, я внимательно посмотрел на Гвиневру.

— Я хочу тебя больше всего на свете, потому что ты заставляешь меня чувствовать… мне трудно выразить это словами. Но если ты попросишь меня остановиться, я сделаю это.

Улыбаясь, она потянула меня за рубашку и порвала ее, обнажая мой торс.

— Твое тело говорит, что ты не зря занимаешься бегом.

Я вынул презерватив из заднего кармана, но она остановила меня.

— Я на противозачаточных. — Это была просто музыка для моих ушей.

Я поцеловал ее, прикусывая нижнюю губу. Улыбнувшись, в отместку я потянул и разорвал ее блузку, нежно поцеловал обе ее груди, а потом провел языком по животу, стягивая с нее джинсы и белье.

— О-о-о, — простонала она, держась за диван, когда мои пальцы вошли в нее. Она всем телом прижималась ко мне. — Илай!

По ее телу пробежала дрожь, когда я прикоснулся к ней языком. Устроив ее ногу у себя на плече, я вошел в нее языком, пробуя на вкус, и не прекращая двигать пальцами.

— Илай… Илай… Я… больше не могу…

Постанывая, она прижала мою голову к себе, чтобы я продолжал.

— Илай! — ее тело задрожало в оргазме.

Сев, я вытер уголок рта, наслаждаясь видом ее обнаженного тела подо мной, движением груди, поднимавшейся чаще из-за сбившегося дыхания.

— Поцелуй меня, — попросила она.

Как я мог отказать? Ее язык скользил вокруг моего языка, и я застонал. Легким толчком она опрокинула меня на спину и села сверху. Сняв бюстгальтер, она отбросила его в сторону. Чуть приподнявшись, я сжал ее груди, взял в рот один сосок и слегка прикусил его.

Она дышала с трудом.

— Илай… я… хочу тебя, — прошептала она, стаскивая с меня штаны, и взяла меня в свои теплые руки. Когда она медленно погладила меня, я задрожал, и все мысли вылетели из головы.

— Гвиневра! — выдохнул я, отпуская ее груди и наслаждаясь ее движениями.

— Я хочу, чтобы ты был во мне. — Она целовала мои губы.

Придерживая ее за талию и практически не дыша, я едва не кончил, когда она опустилась на меня сверху.

— Черт! — у меня голос захрипел от напряжения.

Она была невозможно узкой и сильно сжималась вокруг меня. Опершись руками мне на грудь, она объезжала меня. Ее волосы свесились на бок, полуоткрытые губы шептали мое имя снова и снова. Я не мог больше сдерживаться. Перевернув ее на спину и приподняв ногу, я резко вошел в нее. С каждым моим толчком ее груди тяжело подпрыгивали.