Я увидел, как один из тех трех военных двинулся ему навстречу, и увидел выражение его лица. К нему присоединилось еще несколько человек, они теснили мужчину назад между двух столов слева от входа, мужчина бешено отбивался, и когда раздался выстрел, я схватил решительную девицу за руку и потащил к кухонной двери.

Дверь оказалась заперта и не поддалась, когда я навалился на нее плечом.

– Лезьте за угол стойки и ложитесь на пол, – сказал я.

Она спряталась и встала на колени.

– Плашмя, – настоял я и толкнул ее.

Она разозлилась.

Все мужчины, кроме немца, который залег под столом, и молодого человека, похожего на школьника, который стоял в углу, вжавшись в стену, уже выхватили оружие. Три блондинки с отросшими у корней темными волосами взобрались на скамейку у стены и, стоя на цыпочках, беспрерывно визжали.

– Я не боюсь, – храбрилась решительная. – Это же смешно.

– Хотите схлопотать шальную пулю в пьяной перестрелке? – поинтересовался я. – Если у этого шута здесь есть друзья, все может очень плохо обернуться.

Но друзей у него, очевидно, не оказалось, потому что мужчины начали прятать свои револьверы, кто-то снял со скамейки визжащих блондинок, и все, кто бросился к месту драки, когда раздался выстрел, потянулись обратно, оставив мужчину с флитовым распылителем неподвижно лежать навзничь на полу.

– Никому не покидать помещения до приезда полиции! – крикнул кто-то от дверей.

Это были два вооруженных полицейских из уличного патруля, которые уже охраняли вход, и сразу после этого объявления я увидел, как шестеро посетителей выстроились в затылок друг другу, словно футбольная команда перед выходом на поле, отделились от толпы и свободно проследовали на выход через дверь. Трое из них были теми, которые в первый раз вышвырнули короля-«Флита» из бара. Один из них и убил его. Они проходили мимо полицейских с карабинами, словно рабочие, выносящие оборудование и не имеющие никакого отношения к случившемуся. Когда все шестеро покинули бар, один из полицейских перегородил дверной проем карабином и крикнул:

– Всем оставаться на местах! Всем до единого!

– А этих почему выпустили? Если им можно, почему нам нельзя?

– Это авиамеханики, им нужно вернуться на аэродром, – сказал кто-то.

– Но если кто-то уже ушел, глупо держать остальных.

– Всем ждать представителей службы безопасности. Все должно быть по закону и в соответствии с установленным порядком.

– Но разве вы не понимаете: если ушел хоть один человек, глупо задерживать остальных.

– Никто отсюда не выйдет. Всем ждать.

– Комедия, – сказал я решительной девице.

– Это не комедия. Это ужас.

Теперь мы снова стояли, и она с возмущением смотрела туда, где лежал убитый, широко раскинув руки и согнув одну ногу в колене.

– Я пойду помогу раненому бедняге. Почему никто ему не помогает и вообще ничего не делает?

– Я бы оставил его в покое, – посоветовал я. – Держитесь-ка лучше подальше от происходящего.

– Но это же просто бесчеловечно. Я прошла сестринскую подготовку и должна оказать ему первую помощь.

– Я бы не советовал, – настаивал я. – Не приближайтесь к нему.

– Почему? – Она была страшно взволнована, близка к истерике.

– Потому что он мертв, – произнес я.

Прибывшая вскоре полиция продержала всех часа три. Начали они с того, что обнюхали все пистолеты – хотели таким образом установить, из какого недавно стреляли. После примерно сорокового им это, похоже, надоело, тем более что запах мокрой кожи все равно перебивал все остальные запахи. Потом они уселись за стол прямо за покойным, который лежал на полу с восковыми серыми руками и восковым серым лицом, напоминая серую восковую статую себя самого, и принялись проверять документы.

Было видно, что под его разорванной на груди рубашкой нет нижнего белья, а подошвы на туфлях стоптаны чуть не до дыр. Лежа на полу, он выглядел маленьким и жалким. Чтобы подойти к столу, за которым двое в штатском проверяли документы, приходилось переступать через него. Муж решительной девицы, разнервничавшись, несколько раз свои находил и снова терял. У него был пропуск, но он положил его куда-то не в тот карман и долго, покрывшись испариной, искал, пока не нашел. После этого он снова сунул его куда-то не туда, и опять пришлось долго искать его. От этих поисков с него градом катился пот, волосы взмокли и завились колечками, а лицо покраснело. Сейчас ему бы очень пошел не только школьный галстук, но и кепочка, какие носят мальчики в младших классах. Обычно потрясения делают человека взрослее. Его этот выстрел сделал лет на десять младше.

Пока мы ждали своей очереди, я сказал решительной девице, что, с моей точки зрения, это отличный сюжет для рассказа и когда-нибудь я его напишу. Например, очень впечатляющим был эпизод с теми шестерыми, которые выстроились цепочкой и беспрепятственно проследовали через дверь. Она была шокирована и настояла на том, что я не должен описывать случившееся, потому что это компрометирует дело Испанской Республики. Я заметил, что езжу в Испанию с очень давних пор и знаю, что неслыханное количество перестрелок случалось и в старые времена, при короле, вокруг Валенсии, что за сотни лет до Республики в Андалусии люди резали друг друга огромными ножами, которые называются navajas, и что, если мне довелось стать свидетелем нелепого убийства в баре Чикоте во время войны, я имею право описать его так же, как если бы это случилось в Нью-Йорке, Чикаго, Ки-Уэсте или Марселе. Это не имеет к политике никакого отношения. Она произнесла, что я все равно не должен об этом писать. Вероятно, и многие другие скажут то же самое. А вот немец, похоже, считал, что это очень забавная история, и я отдал ему последнюю пачку своего «Кэмела». Как бы то ни было, часа три спустя полиция наконец решила, что мы можем разойтись.

В отеле «Флорида» обо мне уже тревожились, потому что в те дни, при постоянных обстрелах города, если человек шел домой пешком и не приходил до того момента, когда в половине восьмого закрывались все бары, о нем начинали тревожиться. Я был рад, что добрался наконец до дома, и, пока мы готовили ужин на электрической плитке, рассказал свою историю, она имела успех.

За ночь дождь прекратился, и наступил ясный, солнечный холодный день, какие бывают здесь в начале зимы; без четверти час я толкнул вращающуюся дверь бара Чикоте с намерением выпить джина с тоником перед ланчем. В это время посетителей было очень мало, и к моему столику подошли сразу два официанта и управляющий. Они улыбались.

– Ну что, поймали убийцу? – спросил я.

– Какие могут быть шутки в столь ранний час, – ответил управляющий. – Вы сами видели, как он стрелял?

– Да, – кивнул я.

– Я тоже, – сказал он. – Когда это случилось, я стоял рядом. – Он указал на угловой столик. – Он приставил пистолет прямо к груди того человека и выстрелил.

– И как долго вас здесь еще держали?

– О, до начала третьего ночи. А за fiambre, – он назвал труп испанским жаргонным словом, которым в меню обозначают холодное мясо, – приехали только в одиннадцать утра. Да ведь вы наверняка еще всего не знаете.

– Конечно, не знает, – подхватил официант.

– Это очень необычное дело, – заметил другой официант. – Muy raro.

– И печальное к тому же, – покачал головой управляющий.

– Так расскажите.

– Очень необычное дело, – повторил управляющий.

– Ну, рассказывайте же, давайте, рассказывайте.

Управляющий доверительно склонился над столом.

– В этой флитовой пушке, знаете ли, – произнес он, – у него был одеколон. Вот бедолага.

– Это вовсе не было такой уж оскорбительной шуткой, понимаете? – поддержал официант.

– Он просто веселился. Нечего было обижаться на него, – подтвердил управляющий.

– Ясно, – сказал я. – Он просто хотел поразвлечь народ.

– Да, – грустно улыбнулся управляющий. – На самом деле произошло досадное недоразумение.

– А что с флитовой пушкой?

– Ее забрала полиция, чтобы вернуть его родным.