Конечно, я видела члены, и понимаю, как они устроены. Впрочем, как и все остальное у мужчин.

Я хочу его. Хочу его.

Но боюсь дать себе волю. Боюсь того, что произойдет. Не с моим телом, а с сердцем. И боюсь, что в последнюю секунду запаникую и все испорчу.

О боже, он трогает меня везде. Бедра, грудь, соски, ребра. И говорит, что хочет прикоснуться ко мне и целовать меня везде, все тело, и осознаю, что хочу этого и больше не могу сдерживать плохие слова из-за охватившего меня желания и страха.

— Боже.

— Говорю же тебе, это не мое имя, — снова шутит Адам, ухмыляясь своим прекрасным, талантливым ртом.

— Адам..., – выдыхаю я.

— Лучше, — говорит он, накрывая мою дрожащую руку своей.

Я прикрываюсь. Никто никогда не видел меня в таком виде, нагой, оголенной, открытой, уязвимой. И то, как он смотрит на меня, будто я что-то вкусное, что он хочет съесть, и головокружительно прекрасно, и пугающе одурманивает.

— Теперь посмотри мне в глаза и скажи, что ты хочешь, чтобы я остановился.

Он знает, что это невозможно. Я позволила этому зайти слишком далеко, и нет пути назад.

— Не могу, — признаю я.

— Знаю, что не можешь, — говорит он, надменная ухмылка бродит на его губах. — Ты знаешь, что хочешь этого. Знаешь, что хочешь позволить мне прикасаться к тебе.

Как, бл*дь, он может читать меня так хорошо? Откуда Адам знает, чего я хочу, так безошибочно? Это нервирует.

Я не могу отвести от него взгляд. Нет ни малейшего желания оторваться от его светлых, зеленых глаз. Его взгляд греет меня, заставляет что-то трепетать внутри. Проницательный, настойчивый, голодный блеск в его глазах даже больше, чем слова и уверенные прикосновения заставляет согласиться с моими собственными желаниями.

Хочу, чтобы он смотрел на меня, касался, поэтому… пусть так и будет. Заставляю себя убрать руки и цепляюсь за его широкие плечи. Чувствую, как мышцы перекатываются под кожей, как Адам не сводит с меня глаз, как самоуверенная ухмылочка касается его губ и как он проводит большим, указательным пальцем по моей щелочке.

Я чувствую, словно острие горячего ножа пронзает меня глубоко внутри, внизу живота. Жар влажный, густой, всепроникающий. А затем его палец медленно движется от края киски вниз, замирает и скользит наверх. Двигаясь вверх, Адам пальцем чуть раздвигает складочки, и стон срывается с моих губ. Глаза закрываются, но я не позволяю. Заставляю себя смотреть. Заставляю глаза оставаться открытыми и смотреть, как его палец скользит вверх и вниз, раскрывая медленно, медленно, снова и снова, продвигаясь чуть дальше с каждым движением. А потом он во мне, его палец внутри киски аж до второй фаланги. Ладонь обращена вверх, палец согнут. Глаза смотрят на меня, наблюдая за каждой моей реакцией. Мой взгляд тяжелеет, трепещет от болезненной наполненности его пальцем, внутри я вся горячая и мокрая, и становлюсь еще более влажной от его прикосновений. Влага стекает, уверена, что с меня уже капает, и мне стыдно, но Адам, кажется, не замечает этого.

Или, может быть, замечает. Он вынимает палец из меня, и я вдруг чувствую себя такой пустой. А потом, убедившись, что я смотрю, он кладет свой указательный палец в рот - палец, который только что был внутри меня. Я вытаращилась на него в недоумении, не в силах сказать ни слова. Это унизительно и эротично в равной мере, и не знаю, как реагировать, поэтому, не показывая своего отношения, просто смотрю на него. Его палец, блестящий от слюны и смазки, скользит в меня снова, медленно входя, и я, боясь вторжения, выдыхаю стон.

Сладкая боль во всем теле. Напряжение внутри увеличивается и увеличивается, растет с каждым благодарным, полным горячего желания взглядом, охватывающим мое тело, с каждым нежным, умелым прикосновения его рук и рта на моей коже. Все внизу ноет, и знаю, что только Адам может снять это напряжение, может в конце концов дать облегчение, которое мне необходимо.

Он скользит пальцем вверх и находит причину терзающего меня напряжения: клитор. Жар, влажность, напряжение и потребность, все находится там: он это знает, и, нащупав, нажимает пальцем на твердый, как алмаз, комочек нервов, и мне приходится прикусить губу, чтобы не стонать слишком громко.

— Тебе нравится это, Дез? — его голос, как низкий рокот, идущий из глубины груди.

— О да.

— Хочу услышать, как ты это говоришь.

— Мне это нравится, — говорю я.

Он снова кружит вокруг клитора, не трогая меня прямо там, и я не понимаю даже, хуже это косвенное давление или лучше. Все, что осознаю, это кружение и потирания пальцем, что заставляет меня извиваться, а бедра двигаться; жар и напряжение закручиваются спиралью все выше и перемещаются ближе к поверхности.

Тогда он ударяет клитор кончиком пальца, и мне приходится заглушить очередной стон.

— Не сдерживайся, — рычит он. — Дай мне услышать тебя.

Он хочет, чтобы я была шумной? Зачем?

Все мысли стираются, как только Адам снова начинает выписывать пальцем круги, и мои бедра начинают двигаться, независимо от контроля. Я не могу остановить их. Должна. Понимаю, что должна. Схожу с ума, и мне стыдно. Но не могу больше контролировать себя.

Адам управляет мной прикосновениями.

Слишком поздно сдерживать громкий стон, когда он снова бьет по клитору и одновременно, наклонившись вперед, берет затвердевший сосок в рот. Стон громкий и неприлично хриплый, но это, кажется, только заставляет его прикасаться ко мне быстрее, сосать грудь все более жадно.

Затем он подталкивает меня назад, и я падаю на матрас. Мои ноги свешиваются с края кровати, и я понимаю, что обнажена, еще и бедра широко раскрыты для него. Ощущаю его пристальный взгляд и чувствую, как его палец движется внутри меня, опускаясь с клитора к входу, скользя внутрь, а потом выходя. Глаза непроизвольно закрываются, и я чувствую себя переполненной всего лишь от одного пальца, а потом как-то даже более наполненной, раскрытой почти до боли, я с усилием открываю глаза, приподнимаюсь на локтях, чтобы увидеть, что Адам уже ввел в меня два пальца. Они не двигаются, и мне интересно, чувствует ли он преграду, если, конечно, можно почувствовать девственность пальцами. Если и чувствует, то ничего не говорит. Адам просто вкручивает пальцы в меня и двигает ими. Это так хорошо ощущается, что я падаю на кровать, закрываю глаза, и бедра поднимаются в такт движениям его руки.

Веки закрыты, поэтому не вижу, что он делает. Не осведомлена о многом, но постоянно увеличивающееся, словно надувной шарик, болезненное напряжение нарастает внутри меня; я так потрясена, что захожусь в безмолвном крике, когда чувствую что-то влажное, жесткое, скользкое и горячее у щелочки. Чувствую, как Адам всасывает клитор, потом поглаживает его языком, отчего постанываю, хнычу и даже не могу вспомнить наши имена. Я осознаю, что ничего, ничего подобного никогда не чувствовала.

Открываю глаза, оглядываю тело и вижу его лицо, зарывшееся между моими бедрами и двигающееся из стороны в сторону, его язык ударяет по моему клитору все быстрее и быстрее. Дерьмо, дерьмо, дерьмо... этого я никогда не забуду: широкие плечи Адама, изгиб мощной спины, короткие колючие черные волосы и ощущение языка в своем самом чувствительном, самом личном, самом деликатном месте; меня опаляет пламенем, и стон вырывается сквозь сжатые зубы. Я двигаю бедрами у его рта, задыхаюсь в безудержной страсти; язык щелкает по клитору с голодной истовой скоростью. Обхватив мою задницу руками, Адам приподнимает меня с кровати, будто ничего не вешу, и подтягивает меня к себе, и, о боже, черт подери, закидывает одну ногу, затем другую к себе на плечи, пока сам дико движется вместе с языком, отчего мои бедра вращаются, благодаря энергии беспощадного жара.

Это нереально.

Это не происходит на самом деле.

Этого не может быть.

Однако, это так.

И тогда я издаю дикий звук, кричу, стиснув зубы, мир вокруг сжимается, мое тело разрушено, все внутри трясет и взрывается. Я выгибаюсь, и Адам рычит в киску, его пальцы двигаются внутрь и наружу и задевают что—то глубоко внутри меня, что делает взрыв еще горячее и жар пронзает еще более остро.