Дон-Кихот — это поднятый на смех Иисус Христос, которому нет места внизу, на среднежитейском уровне. То его поднимают на щит, то поднимают на смех, — в те редкие удачные времена, когда не поднимают на Голгофу…

Вот сколько ответственных лиц принимало участие в запрещении издания одной-единственной книги одного-единственного автора; Исполняющий должность начальника Главного управления по делам печати (подпись неразборчива),

Председательствующий член совета Главного управления по делам печати (подпись неразборчива),

Исполняющий должность отдельного цензора (подпись неразборчива),

Секретарь исполняющего должность правителя дел (подпись неразборчива),

И даже какой-то Верно (подпись неразборчива).

И все это — против одной книжки басен украинского поэта Леонида Глибова.

Некоторые подписи удалось разобрать:

«…Главное управление по делам печати уведомляет временное присутствие по внутренней цензуре в г. Одессе, что означенная рукопись должна быть запрещена к изданию. Временно исполняющий обязанности начальника Главного управления по печати М.Соловьев».

Временное присутствие, временные обязанности… Да, конечно, все это временное, но как быть, если живешь в это самое время?

О писателях иногда говорят, что они родились не в свое время. Но что было бы с литературой, если бы плохим временам не везло на хороших писателей? А она создавалась во все времена, несмотря на противодействие всех временно исполняющих обязанности, с неразборчивыми подписями, лицами и делами…

От чувства юмора следует отличать чувство сатиры. Обычно оно появляется там, где не хватает чувства юмора, словно компенсируя отсутствие его. И даже не обязательно, чтоб была сатира, сатиры может и не быть, но чувство такое есть: уж не сатира ли?

Люди, лишенные чувства юмора, обладают повышенным чувством сатиры. Им все кажется, что она направлена против них, а когда именно она направлена против них, они определить не могут.

Почему у нас в мозгу извилины?

Видно, слишком много преград встречается на пути мысли.

Некоторые полагают, что сатир — это автор сатирических произведений. Разъяснение, что это ленивое, беспутное существо, их не убеждает. Одно другому не мешает, считают они. Те, которые любят все критиковать, редко бывают образцами добродетели. Недаром сказано, что сатира — это зеркало, в котором видишь всех, кроме себя.

«Сатир» — слово греческое, а «сатира» — латинское. Сатир — лесное божество из свиты бога Диониса, то есть существо мифическое, отсутствующее в природе. Сатира — вещь вполне реальная, и хоть иногда кажется, что ее тоже нет в природе, но она существует, она существовала во все времена, даже самые для нее неблагоприятные.

Возникает вопрос: какое время было для сатиры наиболее благоприятным? Может быть, те шесть лет между 1547 и 53 годами, когда жили два великих сатирика — Сервантес и Рабле? Правда, первый был еще младенец, а второй уже старик, но разве не чудо, что им удалось встретиться в бесконечном времени?

Увы, Сервантес начал свой знаменитый роман в тюрьме, а Рабле, окончив свой знаменитый роман, вынужден был скрываться от преследования. Это были трудные времена для сатиры.

Может быть, благоприятными для нее были те три с половиной месяца между 1694 и 95 годами, когда жили одновременно Лафонтен, Свифт и Вольтер? Лафонтен умирал, Вольтер только родился, Свифт был в цветущем лермонтовском возрасте — 27 лет. Поэтому из трех великих сатириков в это время писал только Свифт, но писал не сатиры, а оды. Бывают времена, когда сатирики пишут оды, и для сатиры это не лучшие времена.

А может быть, три года — между 1826 и 29 — были для сатиры благоприятны? Грибоедов еще не убит, Салтыков-Щедрин уже родился, а кроме них — Гоголь, Гейне, Диккенс, Теккерей…

Это были годы жестокой реакции. Вряд ли они могли быть для сатиры благоприятны.

Приходится признать, что у сатиры не бывает благоприятных времен. Ей никто не кричит «ура», да и «караул» она никого кричать не заставит. Но она существует и борется — одинаково отчаянно как со щитом, так и на щите.

А точней без щита, потому что щит ее — в будущих поколениях.

В переводе с латинского слово «сатира» означает «смесь, всякая всячина». У древних римлян она обозначала десерт и происходила от слова «сатур», то есть «сытый».

Сатира, которую пишут сытые, обычно и бывает всякой всячиной, употребляемой на десерт.

Помните, как назывался журнал Екатерины Второй?

Ну, конечно: «Всякая всячина».

Обезьяна взяла в руки палку, чтоб развивать критическое направление, а потом потерла палкой о палку и стала воскурять фимиам.

Где только гвоздю ни приходилось сидеть, и всюду он сидел по-разному.

В дереве крепко сидел. Там его так зажало со всех сторон, что ни двинуться, ни пошевельнуться. Просил перевести его куда-нибудь, поскольку у него с коллективом трения.

Сунули его в стенку — и опять он крепко сидит. Правда, зажимают со всех сторон, почти так же, как в дереве.

Пришлось запроситься и из стены: и тут у гвоздя трения с коллективом.

Сунули его во что-то металлическое. Сам металлический, ну и сиди в металлическом. Свой своего затирать не станет.

Но не держится в металлическом гвоздь, хоть для него там готовая дырочка. «Вот когда, — говорит, — я работал в дереве… когда работал в стене…»

Сатира — тот же гвоздь. Для нее нужна стена, а не готовая дырочка. Для нее главное условие — трение с окружающей обстановкой.

На карте Юмора, в стороне от больших городов и столиц, — Лиона (Рабле), Дублина (Свифт), Таганрога (Чехов), — лежит маленький, но важный пункт Коломыя. Здесь жил Лесь Мартович, здесь он учился в гимназии и был исключен из нее за попытку связать литературу с политикой. Вечный конфликт: литература не может обойтись без политики, а политика не прочь обойтись без литературы.

Одним образованием не искоренить невежества, они развиваются параллельно, но при этом постоянно пересекаясь между собой. Образование изобретает колесо — невежество изобретает колесование, образование изобретает электричество, невежество — электрический стул.

«Что это вы, пан-сударь, то самое? Да ведь это же, пан-сударь, продажность, да ведь это же душу продают, а разве вы не знаете, пан-сударь, что это то самое? Если бы тот, пан-сударь, кто покупает, понеже, пан-сударь, он за деньги покупает доверие, да где же вы видели, чтобы такой человек, паи-сударь, впоследствии то самое?.. А совесть где? А совесть, пан-сударь, где? А душа, пан-сударь, а совесть где? А то самое, пан-сударь, где?»

Невежество учит, создает свои концепции, дефиниции, элоквенции (все это его излюбленные слова), невежество выступает против невежества, разве вы не видите, сударь, что против невежества выступает невежество, что продают разум и душу, что совесть продают?

«Весь город — наши дети, наши матери и наши жены исполнены огромной благодарности к вам, господин директор. И если вы должны покинуть город, то за вами потекут реки наших слез…»

Такую речь подготовил и собирался произнести молодой учитель на вечере, посвященном проводам директора школы. Но внезапно на вечер явился староста. И учитель произнес такую речь:

«Весь наш город — наши дети, наши матери и наши жены исполнены огромной благодарности к вам, высокочтимый господин староста! И если бы вы должны были покинуть наш город, то за вами следом потекли бы реки наших слез…»