– Окорок это хорошо. И пиво. – Агнесс почувствовала зверский голод.

– Сейчас принесу. Но хлеба нет.

– У меня в сумке был хлеб. Но ее разорвали крысы. Вряд ли там что-то осталось.

Он ушел. Агнесс посмотрела вокруг. Сколько страшных воспоминаний связано с этой роскошной комнатой! Именно здесь граф больше всего любил над ней издеваться. Она знала: если он позвал ее в свои апартаменты, значит, ее ждет боль и слезы. Контрарио особенно любил мучить ее до слез. Она в пику ему старалась не плакать и гордо терпела все муки, не желая, чтоб ее слезы доставляли ему изуверскую радость.

Феррун вернулся быстро, неся сумку, вернее, то, что от нее осталось. Локтем он прижимал к себе небольшой бочонок с пивом, в другой руке держал окорок и две тарелки. Ни вилки, ни ложки он захватить не догадался. Небрежно кинул холщевую сумку на кровать прямо в руки Агнесс.

– Вот твоя сумка. Помятая и изодранная, но внутри вроде все цело.

Она развязала завязки. Риза была цела, завернутая в нее фляжка с водой тоже. Обернутый в холстину хлеб раскрошился, но был вполне съедобен.

Есть на кровати она не захотела, перешла в малую гостиную графа. Здесь у стены стоял небольшой стол, она удобно устроилась за ним, поставив подсвечник с одинокой свечой перед собой.

Феррун прошел за ней, но за стол садиться не пожелал, устроился на полу.

– Будешь? – она подала Ферруну половину хлеба, он охотно взял. Но от воды отказался.

– Мне пиво нравится больше. А ты пей воду, если не хочешь ни вина, ни пива. Но это ты зря. Наш повар хорошее пиво варил.

Агнесс мрачно поежилась.

– Я видела останки Стена. Они у второй заставы. Надо бы похоронить. Вдоль дороги валяется много человеческих костей. Нехорошо это.

Феррун накромсал своим кинжалом окорок на большие куски, подал один Агнесс, другой взял себе и равнодушно заметил:

– Не наше это дело. Граф похоронит, это его люди. К тому же повар был злой.

– Здесь не было добрых людей, Феррун, – зажмурившись, как от острой боли, выговорила Агнесс. – Здесь жизнь такая, недобрая, и люди от такой жизни злые.

– Ну не все. Ты же добрая, – возразил Феррун, откусывая большой кусок окорока и говоря сквозь зубы. – Хотя тебе-то от графа доставалось больше всех. Наверное, ты похожа на кого-то, кто сильно его обидел.

Агнесс вспомнила Фелицию. Они с ней обе блондинки, это верно, но Фелиция неизмеримо ее краше. Хотя кто знает, возможно, он и пытался мстить Фелиции через нее, теша свое самолюбие. Поведение Контрарио всегда было непредсказуемым.

Феррун снова запустил острые зубы в мясо, быстро, по-звериному, прожевал и проглотил. И тут же принялся за второй кусок.

– Как ты жил? Практически один, с таких малых лет? – Агнесс следила за ним с сочувствием, понимая, что он попросту не представляет, как приличествует держать себя за столом. Да и сидение на полу не слишком-то способствует соблюдению правил этикета.

Он сделал большой глоток пива, запивая окорок, и ухмыльнулся.

– Хорошо жил, мне нравилось. Кстати, спасибо старухе ключнице. Она читала молитвы вслух, я за ней выучился читать. Читать интересно. Я почти все книги в хранилище прочел. А потом я научился читать и на других языках, – сообщил он как само собой разумеющееся. И добавил: – Я за всеми слугами следил и за графом тоже. Это было весело.

Агнесс поморщилась. Открытие, что за каждым твоим шагом наблюдал бесцеремонный мальчишка, было не из приятных. Но откуда ему знать, что так делать нельзя? Он жил, наблюдая за другими, а в замке не было достойных примеров для подражания. Один граф чего стоил.

– А писать ты умеешь?

– Умею. Что тут сложного? Смотрел, как пишет письма граф, и выучился. – В его голосе звенели уже знакомые Агнесс хвастливые нотки. – Я стащил у графа старые перья и чернильницу, но с чернилами были проблемы, пока я не нашел целую бутылку в комнате графини.

– Б-рр! – поежилась Агнесс. – Туда никто не ходит. Тебе там не страшно?

Он удивился.

– Страшно? Я не знаю, что это такое! Агнесс, я брожу по таким закоулкам замка, о которых ты и не слыхивала! Бывает, там и скелеты попадаются. Особенно их много внизу, в замурованной темнице. Я думаю, о ней и граф не знает. В нее можно попасть только из нижнего дымохода, и идти уже по тюремным переходам. Там и пыточная камера есть. Вокруг столько замученных людей! Хочешь, покажу?! – он предложил это так, как гостеприимный хозяин показывает свои владения желанному гостю.

Агнесс с ужасом отказалась, положив кусок окорока на тарелку, так и не откусив. Аппетит пропал.

– Недаром здесь так тяжело жить. Неупокоенные души бродят по замку. Их мучения не окончились с их смертью, – ее голос дрожал от сочувствия.

– Да? Я так не думаю. – Феррун продолжал есть как ни в чем не бывало. – Привидения я видел только наверху, в графской части. Внизу их нет. Если верить тебе, то там пройти было бы невозможно из-за призраков.

Обескураженная таким выводом Агнесс замолчала. Но перед глазами все равно стояли несчастные, брошенные умирать в ужасном подземелье.

– В этом отношении граф куда добрее, – продолжал Феррун, отрезая себе еще один кусок окорока. Ему разговор о человеческих останках никакого неудобства не доставлял. – Он просто скармливал неугодных крысам. Раз – и готово!

– Как ты можешь так говорить? – возмутилась Агнесс. – Это же подло и бесчеловечно!

– Бесчеловечно? – Феррун слегка задумался. – Извини, но я не знаю, что это. Я много читал, книгохранилище у графа большое, там есть очень интересные книги, но что такое бесчеловечно, там не написано. И в разговорах я ничего такого не слышал.

– Это то, что приносит боль другим людям. Попросту – это то, что ты никогда не сделал бы себе.

– Ну, если приходится выбирать, сдохнуть от голода в темнице или быть съеденным крысами, то я бы выбрал второе, – раздумчиво заметил он. – По крайней мере, быстрее.

– У человека не должно быть такого ужасного выбора! – Агнесс вскочила и принялась метаться по комнате, не в силах унять волнение. – Он должен жить. И жить счастливо. – Уразумев, что спорит с графом, а не с сидевшим рядом мальчишкой, мальчишкой не по возрасту, а по развитию, замолчала и села обратно за стол.

Феррун никогда не знал, что это такое – жить счастливо, поэтому, пожав плечами, продолжил есть.

– Сколько тебе лет? – Агнесс порой казалось, что он совсем мальчишка, но в следующий момент он казался ей умудренным жизнью стариком.

– Не знаю.

– А родители?

– Не помню.

– Но ты где-то жил до замка?

Он призадумался.

– Понимаешь, Агнесс, я этого не помню. Мне кажется, моя жизнь началась здесь, в замке. Я даже не уверен, что откуда-то приехал. Может быть, я здесь и родился? Мне здесь все знакомо, и мне жаль замок, как родного. Мне он зловещим не кажется. Это мой родной дом.

Агнесс с сочувствием покачала головой. Он совершенно черными руками от сажи и грязи взял нож и отрезал себе еще кусок. На фоне белого окорока его руки казались особенно грязными.

– Ты вообще умывался когда-нибудь? И руки мыл?

– Зачем? – он искренне удивился. – Руки я вытираю, когда книги беру, чтоб на бумаге или пергаменте следов от пальцев не осталось. А лицо-то зачем? На меня ведь смотреть некому. Да и живу я в темноте. Солнце мне не нравится. Оно меня слепит. Хорошо, что сегодня солнца не было. Было бы гораздо труднее пробираться по крышам.

Не зная, что на это сказать, Агнесс предложила:

– Давай спать. Завтра покажешь мне мою комнату. Туда можно подняться? – она и без его слов знала, что можно, ведь мужчины, выглядывавшие из ее окна, были намного тяжелее нее. А это значило, что она тоже может туда пройти.

– Можно, – подтвердил Феррун. – Ничего трудного там нет. И идти проще по дымоходу, чем по лестницам, по ним опасно, они обгорели, в любой момент могут рухнуть. Но ни на что не надейся. В твоей спальне вместо камина огромная гора камней и мусора разного с рухнувшего чердака. Не знаю, как еще нижние перекрытия выдерживают. Они уже трещат, провалиться могут в любой момент.