Да, многие выжили. На картошке, на собственных огородах. Но не все. У меня в городе – я это знал – были случаи самоубийств. Были голодные обмороки детей. И мы, бизнеры родом из 90-х – несли на себе груз ответственности за это наряду с властью. По справедливости – потому что в России справедливость выше закона. У нас было много, а у многих не было ничего. Вот и вся справедливость.

И с тех пор – общество смотрело на нас как на врагов. Когда нас убивали – никому не было особо жаль нас. Подворовывали, конечно. Мы в свою очередь – переводили все деньги в доллары, готовились валить и платили ровно столько, за сколько готовы работать – и не более того[35].

Но Манежка все изменила – впервые с конца 80-х.

Я видел многое, во что было трудно поверить ещё год назад, что могло быть только в анекдотах и юмористических шоу. Я видел, как дамы в мехах готовили и разливали борщ из армейских кухонь. Я видел, как из Гелендвагенов и шестисотых – выгружали мешки с провизией из Седьмого континента. Я видел, как бомж и новый русский – распивали на двоих и не пьянели, потому что был праздник. Настоящий день народного единства – не вымученный.

Впервые бизнес сказал, что продолжение того что есть его не устраивает. Впервые – общество не спряталось за власть, как защиту от «ксплуататоров», а встала и сказала – что власть не устраивает и его тоже. Что нужно движение вперед. И что двигаться надо всем вместе, впрячься и тащить телегу через все кочки и ухабы.

И все это сошлось в одной точке Москвы, на Манежной площади. Тогда мы действительно ведь поверили, что власть – может быть и для народа. Что представители власти – могут испытывать хоть малейшее чувство благодарности за то, что только что они были никем – а сейчас, благодаря нам станут всем[36].

И как же мы ошиблись…

Лично для меня это стало понятно уже три месяца спустя, когда я вернулся в родной город, а по нему уже конкретно поползли слухи, что Дериглаз обо всем договорился и остается у руля. Что-то он конечно, сдал, принял на себя какие-то новые обязательства, так нагло и отморожено он больше себя не вел.

И я все понимал… что нельзя рубить сплеча, тем более в таком сложном регионе, что «красный пояс», что нельзя восстанавливать против себя региональные элиты очередным «хлопковым делом»[37]. Я всё это понимал. Но тогда… тогда не надо было и революцию делать. Потому что революция – это поиск правды. А правды не бывает на 50, 70, 90 и даже 99 процентов. Правда всегда одна. Мы на Манежке – стояли за правду. А спустя пару месяцев – нам предлагали уже урезанную, подержанную правду. Правду, зависящую от обстоятельств. Тогда то я и подписал контракт – сил никаких не было…

И через год с небольшим – уже был в Ираке…

Прошло время… но они, политики – они ведь так ничего и не поняли. Не поняли, почему в девятом – они так легко и постыдно утратили власть, в которую их можно сказать, внесли на руках – в Кремль. Не поняли, почему в две тысячи девятом – так легко проголосовали за Батю – того самого, кого раньше не соглашались терпеть.

Проблема не в чем-то конкретном. Проблема – в ощущении лжи. В нечистоте рук, слов, дел. Помыслов…

Проблема ведь даже не в том, что когда выборы, они нам врут. Проблема в том, что они искренне, вот что самое поганое – искренне считают, что после выборов они нам ничего не должны. Скорее даже наоборот – выборы для них это нежелательная трата нервов, денег, необходимость как то выкаблучиваться перед плебсом, что-то обещать. И они считают, что это мы им должны. Как публика артисту за концерт. И когда мы после выборов приходим, и что-то от них требуем, это вызывает плохо скрываемое возмущение: как? Я тут перед ними выеживался, чуть ли не на голове стоял, несколько месяцев изображал артиста разговорного жанра, как будто мне заняться больше нечем. А теперь я им ещё что-то должен?! А не пошли бы вы!

И вот на этом вот – мы считаем, что они должны, а они считают, что это мы им должны – и произрастает народный гнев. Который выплескивается, в конечном итоге, в Манежку…

Ошибка Манежки была в том, что мы позволили себе поверить – есть какие-то другие политики, не такие как эти, у руля. На самом деле – политики все одинаковы, и разница между ними лишь в том, что одни прямо сейчас у кормушки, у корыта со жратвой – а другие только рвутся к нему. Суть же – одинакова, до блевоты.

Вадим Викторович предложил мне конкретную тему, почти открытым текстом – участвовать в захвате власти. Причем, предложил так, что второго предложения явно не будет – вторым будет автокатастрофа или нож в печень от грабителей на улице. Другой вопрос, что на смену г…у придет другое г…о. В этом я уверен.

Но я соглашусь. Смысл? А смысл в том, други мои что на систему можно повлиять только изнутри. Соглашусь – а там увидим, что к чему.

Яма…

Говорят, что Ростов – папа, Одесса – мама, а Сочи – яма. На самом деле яма – это как раз Ростов.

Что я здесь делаю? Не задаю вопросов, вот что!

Это крещение. Крещение кровью…

Дон – остался далеко позади. Вокруг – степь. Лесополосы, колосистая пшеница, уже вызревшая почти. Бесконечное, распахнутое настежь, голубое небо.

– Внимание, общая информация! Все меня принимают?

– Всем постам плюс!

– Феликс плюс.

– Добер плюс.

– Мирон, все тебя слышат.

– Саша слышишь?

Это мне.

– Плюс[38].

– Общая информация – караван прошел отметку Крепость. Примерно полчаса. Слушаем и смотрим. Режим молчания, караван – три быстрых тона. Без команды не работаем. Как приняли?

– Всем плюс…

– Феликс плюс.

– Добер плюс.

Пока нет работы, введу вас в курс дела. Отметка Крепость – это знаменитый милицейский блокпост на трассе Кавказ, на границе контролируемой и бандитской территории, он самостийно застраивался год за годом, сейчас там три этажа и он, в самом деле, напоминает крепость. Караван, который прошел через нее – это караван чеченских боевиков, которые отправились мстить. На самом деле, они отправились на смерть, только сами этого ещё не знают…

После того, как пьяный Боря Ельцин и продуманный подонок Саша Лебедь сдали Чечню – раковая опухоль на юге России только росла и развивалась. В девяносто девятом году кончилась русская власть в Дагестане. В двухтысячном – началась повторная война между ингушами и осетинами за Пригородный район.

9/11 в США произошли теракты – группа камикадзе захватила самолеты и направила их на небоскребы в Нью-Йорке, на Пентагон, на Капитолий. После этого – Соединенные штаты резко изменили свою политику в отношении любых проявлений радикального ислама. Чеченская республика была объявлена нелегитимной, все ее счета заморожены, а ряд видных чеченских и дагестанских деятелей за границей – были арестованы. Когда замаячила перспектива антитеррористической операции на Кавказе с участием США и НАТО – мятежные республики сдались. Были подписаны договоры с Россией о принципах взаимоотношений и Дагестан и Чечня – провозгласили себя субъектами федерации, отменили собственные шариатские конституции, уголовные кодексы и валюты. Под чудовищным давлением США – Чечня и Дагестан согласились убрать со сцены наиболее одиозных полевых командиров, тех кто проявил себя как террорист. Басаев, Радуев, Хаттаб – были вынуждены навсегда покинуть Чечню, Басаев например – перебрался в Иорданию и там был убит, по слухам местным Мухабарратом, которому проблемы не были нужны. В обмен на это – мы признали легитимность нелегитимных выборов, президентом Чечни например стал Аслан Масхадов. Рядовые боевики – получили амнистию, незаконные вооруженные формирования превратились в законные части милиции и ОМОН, которые были даже в крупных селах. В республику пошли пенсии и деньги на восстановление разрушенного войной – Масхадов и иже с ним быстро стали очень богатыми людьми. А Грозный – до сих пор стоял в основном в руинах, а ремонтировали его сами люди – как получалось.