А если не придёт? До следующего утра ещё так много времени! Ведь сейчас только четыре часа. Самое время, чтобы пообедать… Весь вечер и, что наиболее ужасно, вся ночь ещё впереди. Ужасное время! А неизвестность ужаснее всего на свете. Томительное ожидание. А что вослед? Может быть, разочарование. Или наоборот? Но это можно проверить только вечером. Если не придёт до… ну, хотя бы до одиннадцати, значит, уже не придёт. А до одиннадцати ещё целых семь часов! В одном часе шестьдесят минут. А в семи? Целых 420. А секунд? И того больше: 25200 секунд.

— Какой кошмар! — пробормотал Дьюар. — А до утра вообще неизмеримое количество. Я с ума сойду!

Но с ума он, конечно, не сошёл. В комнате появилась домоправительница с обедом.

— Добрый день, мадам Кристи, — поприветствовал её Ален, не сказать чтобы радостно.

— Добрый день, господин Дьюар, — широко улыбаясь, ответила женщина. — Как у вас душно! Давайте я немного проветрю комнату. Вы не против?

Мадам Кристи приоткрыла одну створку окна, видимо опасаясь, что больной может простудиться. Воздух ещё был морозным. Дьюар потянул носом и ощутил чувство голода внутри, где-то под рёбрами, поскольку свежий воздух всегда на пользу аппетиту.

— Сегодня вы выглядите гораздо лучше, — заметила женщина, ставя обед на кровать к Дьюару.

— Вы думаете?

— Конечно.

— Это всё Селестен, — вполне уверенно заявил мужчина, повязывая салфетку.

— Он? — Не казалось, чтобы домоправительница была удивлена.

— Да. Беседы с ним улучшают моё самочувствие. А вот всякий раз, как он закрывает за собой дверь… Это отнимает у меня кусочек души… Где он, кстати?

— Ушёл.

— Куда?! — Какая-то ледяная рука сдавила сердце Дьюара, а лоб покрылся холодным потом, и даже аппетит пропал.

— Сказал, что у него какие-то дела. — Она неопределённо пожала плечами.

— А не сказал, когда вернётся? — почти беззвучно спросил мужчина.

— Обещал к вечеру, но кто знает.

— Что значит: «кто знает»? — насторожился Ален.

— Раньше или позже.

— Но вы уверены, что он вообще вернётся? — с ещё большей тревогой спросил он.

— Вернётся.

Это было произнесено так уверенно, что Дьюар почти успокоился и продолжил обед. Домоправительница закрыла окно, и Дьюар мысленно попрощался со свежим воздухом до следующего утра. Женщина теперь протирала щёточкой фортепьяно. Алену вдруг показалось, что в комнате запахло подснежниками, и его сердце снова наполнилось тоской, а на лице написались внутренние страдания.

— Что-то не так, господин Дьюар? — спросила мадам Кристи, вероятно обеспокоенная его гримасой. — Вам не нравится обед?

— Нет, что вы! Всё просто замечательно, — поспешил уверить её мужчина. — Я просто думаю… Зайдёт он ко мне сегодня или нет?

— Говорил, что зайдёт, — заговорщицки сообщила домоправительница.

Сердце снова забилось по-прежнему, и Алену опять захотелось жить. Значит, зайдёт. И он его снова увидит! Что ещё для счастья надо? Дьюар сразу повеселел.

— А в какой из комнат он остановился? — спросил Дьюар, вытерев губы салфеткой.

— Э-э… — протянула женщина, точно не знала ответ, — в той, где прежде жил ваш покойный брат.

— Могли бы предоставить ему комнату и получше, — заметил больной. — Сегодня же вечером перенесите его вещи — с его, разумеется, позволения — в ту, что приготовлена для гостей. Там, я думаю, ему будет комфортнее.

— Хорошо, господин Дьюар.

Снизу вдруг вихрем пронеслась музыка. Дьюар вздрогнул от неожиданности:

— Что, он уже вернулся?

— Вероятно.

— Так позовите его ко мне, прошу вас.

— Хорошо. — Мадам Кристи забрала поднос и ушла, вниз по лестнице застучали её башмаки.

Потянулось томительное ожидание.

Музыка всё лилась, но она отличалась от той, что играл Селестен в этой комнате. Это была жуткая, демоническая музыка, пронзающая душу, терзающая слух. Словно рыдало в каменном мешке приведение. Это была тёмная музыка, точно Авадон разверз свои бездны, и оттуда пролились боль и отчаяние грешников.

Музыка вдруг оборвалась на самой пронзительной ноте и больше не возобновилась. Должно быть, это мадам Кристи подошла к музыканту, и он уже поднимается по лестнице, чтобы навестить больного…

Ален в напряжении смотрел на дверь, ожидая, что она откроется. Но чайник не закипит, пока на него смотришь, — верна пословица. Дьюар ждал-ждал, но дверь всё не распахивалась. Тогда он отвёл взгляд от этой упрямой двери и, сцепив руки, стал смотреть на пальцы, считая белые точки на ногтях.

Тут раздался звук отворяющейся двери, и Ален поспешно вернул взгляд к ней, чтобы не пропустить момента, когда в проёме появится хрупкая фигура…

Фигура появилась. Но это — о жестокое разочарование! — был вовсе не Селестен, а мадам Кристи. Она остановилась на пороге с виноватым видом. Ален воскликнул:

— Где же он?

— Он сказал, что время ещё не пришло, и он зайдёт к вам тогда, когда сочтёт нужным.

— Так и сказал?

— Так и сказал.

Дьюару почему-то не верилось. Он растерянно заморгал.

— Это он играл?

— Да.

— Странная музыка…

— Я пойду, господин Дьюар?

— Конечно. У вас, наверняка, полно дел.

Ален остался один.

«Может, ему не понравилось, что я сравнил его с наркотиком? — размышлял мужчина. — Поэтому он так сухо ответил? Сочтёт нужным… Какой казённый тон! Наверное, обиделся, поэтому и музыку такую мрачную играл…»

Но потом ему подумалось: «Но что оскорбительного в таком сравнении? Может, он тоже ко мне не равнодушен и хочет это скрыть? По его лицу ничего нельзя понять. Может, он догадался о моих чувствах, и это его пугает? Да, это вполне возможно. Но я не могу не смотреть на него, не могу не восхищаться им. Что я могу с собой поделать?»

Ален нервно скомкал пальцами одеяло, на него нахлынуло прежнее чувство безысходности. Круг замкнулся его чувством. Где же выход? Дьюар глубоко и печально вздохнул, и осознание обречённости во всём: в жизни, в болезни, в чувствах — его окончательно «добило».

«Что бы он там мне ни говорил, я самое жалкое существо на свете, — усмехаясь, подумал мужчина. — Так оно и есть. Всё у меня не так… Для чего я только вообще родился!»

Бом! Часы пробили семь. Сто восемнадцать минут уже прошло. Ещё сто пятьдесят осталось. Как же медленно тянется время!

Ален подумал, что законы жизни несправедливы. Когда хочется, чтобы какое-то событие не кончалось, а длилось подольше, — время так спешит, что и опомниться не успеешь, как всему конец. А когда хочешь, чтобы что-то поскорее пришло, — время тянется и упрямится, как осёл. То его вечно не хватает, а когда ты один — его предостаточно. Вот и попробуй идти с ним в ногу… тем более что и ног-то нет.

«Чуть-чуть быстрее!» — мысленно молил Ален часы, но тщетно. Им сейчас некуда было спешить, и их размеренный стук выводил Дьюара из себя. Если бы он мог до них достать, он бы их разбил. Но они висели далеко, на стене, для него недоступной.

Ален закусил губу, чтобы не закричать. Не закричать его имя, призывая его на помощь, бороться с тягостным одиночеством. Тут дверь скрипнула, приотворившись, и в спальню заглянул юноша. Он слегка улыбнулся Дьюару и спросил:

— Я не помешал вам?

— Вы? Как же долго я вас ждал! — прошептал Дьюар.

— «Долго»? Но…

— Что же вы не входите?

Труавиль вошёл мягкой поступью кошки, прикрыв дверь за собой, и сел осторожно в ногах кровати:

— Вот и вошёл. Отчего это у вас?

Он протянул руку и коснулся губ лежащего. На пальце засверкала алая капля.

— Я, должно быть, прикусил губу.

Селестен вынул из кармана платок и подал его Алену:

— Прижмите покрепче. Она кровоточит.

До чего же приятно было прикоснуться к этому платку губами! Ален почти целовал его, но, поскольку платок закрывал губы, этого не было заметно. От платка исходил всё тот же тонкий аромат цветов. Его так приятно было вдыхать, ведь такой же аромат источала и кожа Селестена.

— У вас такой приятный одеколон, — признался Дьюар, на секунду отнимая платок от губ.