— Я сейчас разведу огонь, — предложил я, забывая, что Кицуро относится к огню с недоверием.

— Никакого огня! — Он уцепился за край корзины и подтащил её к столу, который стоял во дворе.

— Но, Кицуро, люди не едят сырую рыбу, — мягко возразил я.

— Я тоже не ем. У вас котёл есть?

— Я принесу. — Микку наконец опомнился и ушёл в дом.

— Как думаешь, я ему понравился? — задумчиво спросил Кицуро, глядя ему вслед.

— Да конечно понравился! Только больше не делай таких вещей у него на глазах.

— Каких вещей? Таких? — лукаво спросил он, и его грудь снова превратилась в шарики.

— Кицуро!!!

— Ну хорошо, хорошо, больше не буду. — Он стал прежним, но ещё долго пофыркивал смехом себе под нос.

Кицуро закатал рукава, подвязал их и стал потрошить рыбу. Ему не нужен был нож — на его пальцах появились длинные, острые когти, и за какие-нибудь минут десять на столе уже была горка из разделанной рыбы, а чешуя и кости отправились обратно в плетёнку. Кицуро вытер руки о траву и, сказав: «Сейчас вернусь», исчез за изгородью, прежде чем я успел и полслова вымолвить.

Микку притащил из дома котёл, огляделся:

— Где он?

— Сказал, что сейчас вернётся…

— Слушай… а как он это… — И Микку показал руками на грудь.

Я только пожал плечами, а брат засмеялся и сказал, что его чуть инфаркт не хватил, когда он это увидел. Похоже, даже превращение лисят его не так впечатлило.

Вернулся Кицуро, притащив с собой целую охапку каких-то пряно пахнущих трав и кореньев, и стал накладывать в котёл рыбу, чередуя её с зеленью. Потом он присел на корточки возле котла и дунул на его основание. Фырк! и вокруг котла вспыхнуло и заплясало синеватое пламя.

— Лисий огонь! — поражённо воскликнули мы с Микку. Легенды оживали прямо на глазах.

Кицуро накрыл котёл крышкой и вытер руки о подол. Во двор высыпали лисята, почуявшие рыбу. Кицуро сел на землю, забрав себе на руки Юна, лисята устроили возню во дворе. Микку вызвался принести тарелки, но то и дело оглядывался, как будто не верил, что всё это происходит на самом деле. Что ж, его можно было понять.

Я сел рядом с Кицуро, погладил его по голове, и он удовлетворённо потёрся щекой о мою ладонь.

— С тобой всё в порядке? — спросил он, и его уши встали торчком.

— О чём ты?

— От тебя исходит странная аура… Тебя что-то тревожит? — Он прильнул к моему плечу, заглядывая мне в глаза.

— Нет, просто вспомнилось кое-что из прошлого. — Я мотнул головой.

Кицуро потянул носом, поморщился и негромко сказал:

— Я могу стать ею, если захочешь.

— Кем?

— Той женщиной, о которой ты подумал…

— Откуда ты знаешь, о чём я подумал? — поражённо воскликнул я.

— Мы с тобой связаны. Я чувствую всё то, что чувствуешь ты… — Кицуро пересел напротив меня, внимательно и настороженно глядя в мои глаза. — Если воспоминания не дают тебе покоя, я могу стать ей, чтобы ты больше не печалился.

— Нет, — решительно сказал я, кладя руки ему на плечи и привлекая его к себе. — Я не хочу.

— Почему?

— Как это почему? Потому что я люблю тебя таким, какой ты есть сейчас. Я не хочу, чтобы ты менялся, — честно ответил я.

— Но твои воспоминания…

— Пусть останутся воспоминаниями.

Кицуро прильнул ко мне, поцеловал мой подбородок:

— Хорошо.

Я погладил его по голове, посмотрел на бегающих вокруг лисят. Нет, я не хочу что-то менять. Я счастлив, абсолютно счастлив, что у меня есть Кицуро и дети…

Потом мы все вместе сидели на террасе и ели необыкновенно вкусную рыбу. Лисята уписывали за обе щёки, Кицуро покачивал Юна на коленях. Микку тоже поел с нами, но то и дело поглядывал на всех нас и качал головой (видно, он всё никак не мог поверить), а потом ушёл спать, прихватив с собой бутылку.

Близнецы вдруг передрались из-за рыбки: вцепились друг другу в уши, пища и толкаясь. Я хотел их разнять, но Кицуро опередил меня: решительно взял обоих за шиворот и отшлёпал. Лисята мигом успокоились, воцарились тишина и порядок.

— А ты не слишком с ними строг? — Я был не очень доволен его воспитательными мерами.

— Иначе нельзя. — Кицуро подцепил палочками кусочек рыбы и подал мне со словами: — Вот, самая вкусная часть. Ешь, пожалуйста.

Я покраснел и послушно открыл рот.

— Если их не наказывать, они не смогут стать настоящими кицунэ. Они должны знать, что можно делать, а что нельзя, — говоря это, Кицуро погладил лисят по ушам, а они зажмурились от удовольствия. — Видишь? Они не злятся. Потому что за дело получили.

Юн вдруг запыхтел и накуксился. Кицуро покачал его, но он не успокоился.

— Пора спать, — заключил Кицуро, вставая. — Можно мы останемся ночевать здесь? Уже поздно, они совсем сонные…

Я помог перетащить сонных лисят в одну из комнат, накрыл их одеялом. Кицуро потянулся, искоса посмотрел на меня:

— Мы тоже спать пойдём?

— А есть другие предложения? — поинтересовался я.

— Ну, мне ещё нужно поговорить с тобой кое о чём, но это подождёт.

Я завёл Кицуро в свою комнату, сжал его в объятьях, нежно целуя в раскрытые губы. Он оттолкнул меня, разделся, прикрываясь хвостом:

— Пока дети спят, мы можем поиграть немного.

— Ох, Кицуро… — Я оказался под ним на кровати, помял его попку ладонями. — Я так по тебе соскучился!

— И я тоже… тоже…

Мы долго целовались. Я поглаживал его по спине и лопаткам, путаясь пальцами в шерсти его хвоста. Кицуро тихо постанывал от удовольствия, ёрзая на мне совершенно бесстыдным образом и возбуждая меня своим теплом. Соски его по-прежнему были упругие и брызжущие (хотя он потом сказал, что пытается отучить младшего от груди и приучить к тому, что едят все лисы), я поласкал их кончиком языка, Кицуро зажмурился.

— Я хочу тебя… каждый день тебя! — прохныкал он, слезая с меня и становясь на четвереньки.

Он выгнулся в соблазнительной позе так, что его ягодицы раздвинулись, маня меня розоватой точкой посередине. Я выдохнул, закрывая рот ладонью: так откровенно, так невинно и так возбуждающе… Я подполз к нему на коленях, притянул за талию к себе, нанизывая его на вставший член. Кицуро тихо застонал, низко опустил голову, комкая руками покрывало под нами; его хвост встал штопором и завился на конце тремя кисточками. Я с наслаждением вталкивался в него, чувствуя бесконечную эйфорию… не от секса, а от того, что он есть у меня… все они…

— Ещё, ещё, Токуми… — прохныкал Кицуро, расставляя руки и почти опускаясь грудью на кровать. — Мне так хорошо…

Я склонился к нему, трогая губами его позвоночник, от него пахло травой и озёрными водорослями. Хвост лисёнка вильнул и обвился вокруг моих бёдер. Я пригладил его ладонью, просунул руки под грудь Кицуро и заставил его распрямиться. Он застонал ещё громче и вжался в меня спиной и ягодицами. Я заскользил руками по его груди и животу, целовал его шею и влажные плечи, продолжая двигаться в нём. Кицуро сомлел и запрокинул руки, обхватывая меня за шею (без этого он бы свалился на кровать). Ноги его разъехались, я придержал его за талию, даря ему и себе ещё несколько мгновений единения и неги.

— Токуми… — едва слышно выдохнул Кицуро.

Я разжал руки, и он свалился на кровать, громко дыша и беспорядочно шаря ладонями по своему телу, как будто ища точки, которые ещё не получили удовлетворения. Я перевернул его на спину, лёг сверху и покрыл его лицо поцелуями. Кицуро зажмурился и обхватил меня за голову руками, прижимая её к своей груди:

— Я так люблю тебя!

Я повторил эти слова вслед за ним. Кицуро удовлетворённо вздохнул, и его хвост накрыл нас обоих.

— Сегодня был такой замечательный день… — пробормотал он.

— Кицуро… — Я погладил его по плечам. — Давай всё-таки решим, где мы будем жить. Я не хочу, чтобы ты возвращался в нору. Давай дом в лесу построим? А к тому времени, как он будет готов, и хвост твой окончательно разделится.

— А, об этом… — Кицуро сел, упёрся ладонями в мою грудь. — Я тебе кое-что сказать должен.