— Безумно! — Я осторожно, чтобы не разбудить лисят, перевернул Кицуро на спину. Сено зашуршало под нами.

— Тогда давай скорее… Я уже не могу терпеть… — Он смущённо вильнул хвостом.

— А если лисята проснутся?

— Снова заснут, — беспечно ответил Кицуро, нетерпеливо хныкая и сцепляя руки и ноги вокруг меня.

Горячие волны его тела захлестнули меня, я пригладил его бёдра ладонями и жадно вошёл в него. Безумно, безумно, безумно соскучился по нему!

— О, Токуми! — Кицуро закусил губу и выгнулся животом мне навстречу. — Как хорошо… — Его тело качнулось и вмялось в сено под моей тяжестью. — Не останавливайся, ладно?

— Ни за что, — пообещал я, покачиваясь над ним.

Его тело мягко принимало меня, Кицуро тихо постанывал, трепеща ушками. Его соски ещё больше налились, кожа как будто светилась изнутри нежным сиянием. Я провёл языком по его плечу, ощущая солоноватый привкус кожи, рискнул проделать то же самое с соском. Кицуро вскрикнул, весь вспыхнул, стиснул мои бока коленями.

— Больно? — Я подумал, что его соски сейчас слишком чувствительны, раздражённые укусами младшего лисёнка.

— Наоборот. — Кицуро опять весь выгнулся, запрокинул голову, путаясь волосами в сене. — Ещё, Токуми…

Я продолжил ласкать его, пока не почувствовал на губах парной привкус: он весь сочился, прозрачные капли стекали по его груди к рёбрам, соски буквально источали горячий сок. Я не удержался, припал губами к его соску, осторожно посасывая и покусывая его, повторил то же и со вторым. Кицуро выдохнул и прижал мою голову к себе. Наверное, избыток молока причинял ему беспокойство, а мои ласки сняли напряжение.

— Может быть, хватит? — предположил я, заметив, что он весь истомился, стал вялым и расслабленным.

— Нет, ещё немножечко… — пропыхтел он, раскидывая руки и приподнимая бёдра вверх. — Мне так хорошо! Я ещё хочу, Токуми…

Я подгрёб ладонями его попу и снова погрузился в пламенеющий жар его тела, медленными, но глубокими толчками соединяя нас ещё теснее. Кицуро вдруг подскочил, обхватывая меня руками, и повалил меня навзничь, изгибаясь в немыслимую позу с высоко поднятой попой, хвост — трубой.

— Что такое? — шепнул я ему, лаская его влажные ягодицы и принуждая опуститься обратно.

— М-м-м… — слабо простонал Кицуро, — я почти… уже…

На живот мне закапали тёплые капли.

— Теперь точно хватит, — с улыбкой ответил я.

Кицуро повалился на меня всем телом, тяжёлое дыхание затанцевало на моём плече.

— Да, пожалуй, — выдохнул он. — Но попозже мы повторим, да?

Я кивнул, гладя его по голове и почёсывая у него за ушами, зная, что это его успокаивает.

— Я люблю тебя, так люблю тебя, — прошептал он, слюнявя моё ухо губами.

Через полчаса или около того Кицуро успокоился, отдышался и сполз с меня, проверяя, как там младший лисёнок. Пока он стоял там, на четвереньках, его хвост завился, открывая припухшую розоватую точку. Меня захлестнуло желание, я пристроился сзади и взял его, крепко сжимая его ягодицы и с наслаждением толкаясь внутрь налившимся членом. Кицуро заскулил, его хвост встал штопором, каждая шерстинка распушилась. Оргазм был потрясающе ярок, я со стоном эйфории упал навзничь, прикрываясь ладонями и содрогаясь от болезненной, но сладострастной истомы. Кицуро, всё ещё стоя на четвереньках, мотнул головой и пробормотал:

— Ведёшь себя, как лис настоящий…

— Это хорошо или плохо? — осведомился я.

— Хорошо. — Он поёжился, потёр спину и что пониже рукой и плюхнулся рядом со мной, завернувшись в хвост.

— Просто устоять невозможно… ты такой сексуальный…

Кицуро тихо засмеялся и лизнул меня в нос.

Лисята завозились во сне, один из близнецов оглушительно чихнул и, к моему удивлению, превратился в человека.

— Маленькие ещё, — пояснил Кицуро, подхватывая лисёнка и ткнув его мне под бок, — во сне превращаются… или когда разволнуются…

Лисёнок шумно втянул носом воздух, что-то проворчал и ещё глубже уткнулся носом мне в бок.

— Так они запомнят твой запах. — Кицуро водворил мне под руку и второго близнеца. — Ты им нравишься.

Лисёнок сонно прошамкал что-то, завозился и перелез через меня, раскидываясь поперёк моего живота и счастливо вытягивая лапки. Чпок! и он превратился, но ушки и хвостик всё же остались.

— У нас лучшая семья во всём лесу, верно? — Кицуро прильнул ко мне, ластясь и ласкаясь.

— Это уж точно… — пробормотал я. — Кицуро?

— М-м-м?

— Когда мы уже сможем быть вместе? Я ведь волнуюсь за тебя… за всех вас…

— Когда он вот так разделится. — Кицуро вильнул хвостом и показал рукой на середину хвоста.

— А может, уже сейчас стоит… переехать ко мне в дом?

— Нет-нет-нет! — Он встрепенулся. — Туда ни за что! Человечий дом!

— Ну, а если я для нас дом построю? — предложил я. — А что, это идея! Выстроить дом в лесу и жить там, а?

— Глупый… — Кицуро снова прильнул ко мне. — Лисы не живут в домах. Лисы живут в норах.

— Но ты ведь не обычный лис, верно?

— Я подумаю, — пообещал он, и его зеленоватые глаза лукаво блеснули. — Вот как хвост разделится, так всё и обсудим… И не волнуйся за нас.

Если бы я мог! Это внезапное отцовство меня махом переменило.

— Я посплю немного, а потом выведу тебя… — пробормотал Кицуро сонно.

Я поцеловал его, и он вновь закрыл глаза, совершенно успокоенный. Сонное сопение наполнило нору.

А вот интересно, что бы сказал на это Микку? Я заулыбался. Его бы удар хватил, если бы он узнал, что породнился с лисами!

Семья

— Микку, может, уберёшь уже своё барахло? — Я запутался ногой в леске и едва не упал.

Брат разложил на террасе рыболовные снасти и всё утро возился с ними, перебирая, подвязывая, распутывая…

— Мы с тобой пойдём на рыбалку, — сообщил он, прищуриваясь и разглядывая погнутый крючок.

— На рыбалку? — воскликнул я. — В такую жарищу! С ума сошёл?

Сегодня было по-настоящему жарко: термометр зашкаливало, с неба лился горячий свет, и дышать было нечем, как будто не осень, а самая середина лета.

— Когда жара спадёт. Есть тут одно рыбное местечко…

— Да не умею я…

— Добытчик из тебя никакой.

Рыбачить я не умел: ещё в детстве пару раз ездил на озеро, а мне тогда лет пять было, но рыбалка показалась жутко скучной, не говоря уже о том, что меня искусали до крови комары и мошка, и я потом категорически отказывался от любых выездов на природу. С тех пор моё отношение к рыбалке ничуть не изменилось.

— О, смотри! — воскликнул брат.

— Видел я уже все твои снасти, всё равно не заставишь…

— Да какие снасти! Туда смотри, на двор! — Микку вскочил, путаясь в сетях. — Лисёнок, ведь лисёнок же!

Я обернулся. От забора неспешно трусил в сторону дома маленький белый лисёнок. Глазки его весело поблескивали, пушистый хвостик не менее весело вилял.

— Замри! — Микку присел, потянул меня за руку. — Не спугнуть бы…

Я отмахнулся и вышел на террасу, гадая, что лисёнок будет делать дальше. Лисёнок заметил меня, но не сбежал, как предостерегал Микку, а уверенно и радостно потопал в мою сторону. Он поставил передние лапки на край террасы и попытался залезть, но, поскольку было высоко, он только царапал задними лапками по дереву и пыхтел. Я наклонился, взял его под передние лапки и поднял.

— Ты что делаешь! Укусит же! — зашипел брат из своей «засады».

Я засмеялся. Лисёнок растопырил лапки, натужился и превратился в ребёнка (одного из близнецов), но превращение было неполное: остались ушки и хвостик. Сзади раздался грохот. Я обернулся и увидел, что Микку сел на пятую точку, глаза его были совершенно круглые, а лицо — как мел.

— С тобой всё в порядке? — испугался я.

— Нет, — сдавленно ответил Микку, — со мной не всё в порядке. Совсем не в порядке. — И, вытерев лоб, промямлил: — У меня от жары галлюцинации сделались. Токуми, что такое у тебя в руках? Перед глазами плывёт, я плохо вижу… Что такое ты держишь?