« - Мама, - задумчиво сказала Саша, - Я на работу устроилась.

- Это хорошо, - ответила Феодора Митрофановна, - В младшую школу?

- Нет, мама, - слегка волнуясь, ответила Саша, - В контору.

- Зря, Саша, очень зря, - ответила женщина, - Учитель – гораздо более уважаемая профессия, да и она, скажем прямо, легче. Одно дело, работать с утра до вечера с бумагами и другое – с утра до обеда с детьми. И, если учителю обычно благодарны за то, что он научил твоего ребенка читать и писать, то труд конторского работника вряд ли кто-то будет уважать.

- Мама, я не уверена, что смогу научить детей читать и писать, - сказала Саша, - У меня не такой характер, мне это будет сложно.

- Саша, еще не поздно передумать, устроиться на работу в школу, - настаивала Феодора Митрофановна, - Подумай, доченька, хорошо подумай, что ты, зря гимназию оканчивала?»

«И вот, я агитировала месяца два, разносила листовки, а потом попалась полиции», - подумала Саша.

« - Шурик, помоги мне напечатать листовки, - сказала Лена, - А потом, вместе с Ваней, будем снова агитировать.

- Снова в том общежитии? – спросила Саша, - Там, по-моему, я Любкиных родителей видела. Смотрели меня как на врага народа, будто я их дочь убила, будто я в этом виновата, а не хозяин фабрики, который труд рабочих не ценит и на технику безопасности плевал с высокой колокольни. Уж слишком злобно они на меня смотрели, когда ты пример приводила про бедную девочку, которую насмерть зашибло тюком с хлопком. А вдруг они полиции меня сдадут? Прекрасно же знают, где я живу.

- Пусть знают, - ответила Лена, - Главное, чтобы они нашу квартиру не знали. Ты же дома ничего запрещенного не хранишь?

- Нет, что ты, - изумленно сказала Саша, - У меня же мама дома и сестра, найдут еще. Так в какое общежитие мы идем?

- Если боишься в то, можем сегодня пойти в другое, - ответила Лена, - Ты одна пойдешь или с Ваней?

- Девчата, предлагаю разделиться, - неожиданно вмешался в разговор только что вернувшийся Иван, - Каждый пойдет в одиночку, тогда мы сможем охватить большую аудиторию, нежели агитировали бы вместе.

- Хорошо, - согласилась Саша.

Проведя четыре часа вместе с рабочими, Саша пошла в сквер, чтобы встретиться там с товарищами.

- Зря ты, Шурка, боялась идти в то общежитие, - сказала Лена, - Те двое, о ком ты говорила, посидели маленько с нами, а потом просто вышли. Ну не понравилось – и не надо, уходишь – и скатертью дорога.

- Это хорошо, - ответила Саша, - А то я как-то всегда их не любила, и Любку они заставили бросить учебу и начать работать, и ко мне всегда плохо относились, считали, что именно я заставляю Любку тунеядствовать и отговариваю от работы на фабрике. А вот тунеядствовала бы девочка и жива бы осталась, а так уже сколько лет как умерла…

Вдруг Саша увидела, что к ним подходит полиция.

«Как же хорошо, что Ванечки с нами нет, пусть хотя бы ему повезет», - подумала девушка.

- Пройдемте, - услышала Саша голос полицейского и поняла, что все окончено.»

«И вот, обыск был, допрос был…» - подумала Саша, - «У меня, идиотки, при себе с десяток листовок нашли, Ленка хотя бы все сообразила раздать. До Вани, к счастью, не добрались. Мы обе на следствии и суде молчали, а эти упыри, которые Любку на тот свет отправили, нас с Ленкой с потрохами сдали. Да, Ваня в тот день в то общежитие не ходил, а они присели на уши жандармам, что мы с Ленкой агитировали. Против Ленки доказательств было мало, только показания этих нелюдей, а против листовок, которые нашли у меня, что-то сказать было трудно. Вот и суд так же решил, поэтому меня выставили организатором, Ленку – сочувствующей. Признали меня виновной в агитации и призывах к свержению власти, как малолетней присудили девять лет каторги. Ленка тоже несовершеннолетняя была, но ей, так как что-то доказать было труднее, присудили четыре года поселения в Среднеколымске. Вот где справедливость? Почему Ленку, которая меня во все это втянула, сослали к якутам, а меня отправили золото мыть? Ну не могла же я Ленку за собой на каторгу потянуть, что мне, легче бы стало от того, что она рядом бы золото мыла? Лучше бы мы вместе с ней якутских детей в школе учили, чем вдвоем на каторге бы чалились».

- Эй, ты, хватит ворон считать, работай, давай, - услышала Саша окрик жандарма, - Лентяйка, снова работать не хочешь?

«У меня вчера день рождения был, а сегодня я тоже работать не буду, и завтра не буду, и послезавтра», - подумала Саша.

Увидев, что жандарм отошел в сторону, к другим заключенным, Саша снова пустилась в воспоминания.

«А потом мне дали последнее свидание с мамочкой и Дусей», - подумала Саша и снова перед глазами девушки будто пронеслись картинки.

« - Саша, ты что натворила? – возмущалась Феодора Митрофановна, - Это ведь такой позор не только тебе, но и нам с Дусей!

- Мама, я не могла поступить иначе, - спокойно ответила Саша.

- Зато я могла! – возмущалась женщина, - Могла воспитывать тебя строже, могла из дому никуда не отпускать, могла следить за тем, чтобы ты вышивала крестиком в свободное время, а не занималась не пойми чем. Вот что я людям скажу, где ты?

- Скажешь, что пострадала за свои взгляды, - все так же спокойно ответила Саша.

- Издеваешься! – воскликнула Феодора Митрофановна, - Ты о Дусе подумала? Ее же из гимназии исключат!

- Не исключат, - ответила Саша, - Не она же агитировала. У Витьки, соседа нашего, брата на каторгу отправили за убийство, а Витька не просто гимназию окончил, так еще и золотую медаль получил. Так что все зависит от знаний, а не от родственников.

Подумав о том, что не стоит ссориться с родными на последнем свидании, Саша сказала:

- Мама, говори, что хочешь. Можешь осуждать меня, можешь защищать, мне все равно.

- Буду говорить как есть, - вздохнула Феодора Митрофановна, - Никуда уже от этого не деться и ничего не изменить. Терпения тебе, Саша, терпения…»

«И вот, больше мамочку с тех пор я не видела», - подумала Саша, - «И Дусю тоже».

За размышлениями прошло немало времени, которое Саша так и просидела на бревне, думая о своем.

- Показывай, сколько золота намыла, - вдруг раздался голос жандарма.

- Совсем маленько, почва тут бедная, - соврала Саша.

- Это мозги у тебя бедные, думать нечем, - сказал жандарм и повел девушку к начальнику каторги.

- Щербинина второй день работает не то, чтобы вполсилы, а в четверть силы, - сказал жандарм, - План не выполняется катастрофически. Осужденная уклоняется от работ.

- Я не могу работать и не буду, - неожиданно для себя сказала Саша, - Не буду работать, не буду!

- Сами видите, еще и пререкаться начала, - сказал жандарм, - Прошу разрешить вернуть ее на место.

- Возвращай, - сказал начальник каторги, - Тридцать розог и довольно.

От услышанного Саша впала в полный ступор.

«Мама пальцем меня не трогала, а тут, ироды, что удумали», - пронеслось в голове девушки.

Вернувшись в барак, Саша осторожно улеглась на нары.

- Шурка, запевай, - раздался привычный голос.

- Не могу, бабоньки, сегодня петь не буду, - вздохнула девушка, - Плохо мне.

- Не надо было с Рыжим ругаться, - сказала одна из каторжанок, - Вот будет когда охранять Черныш, тогда бы и не мыла золото, а то ишь, чего удумала. Так все работать не будут.

- Да ну вас всех, - раздраженно сказала Саша и отвернулась к стенке.

========== Бунт ==========

Наступила ночь, однако, Саше не спалось. Девушку просто душила обида за недавний случай, а слезы не приносили облегчения.

«Как я здесь останусь, как?» - думала девушка, - «Бабоньки меня осуждают, посмеиваются надо мной. Говорят, мол, выискалась умная, работать не хочет. А я не могу работать, мне плохо, у меня душа болит».