– Только уволь меня от этой марксистской мифологии, – запротестовал Фэй. – Гасси, у тебя абсолютно неверный взгляд на щекотуна. Действительно, пока что большую часть оптовых партий щекотунов закупили, если не считать правительство и армию, большие компании для перепродажи своим сотрудникам…

– Ага!

– …. но это все потому, что никто лучше щекотуна не обучит нового сотрудника его работе. Каждую секунду щекотун повторяет новичку, что надо делать, и тот сразу начинает работать в полную силу, не отвлекая других работников. А записать на пленку алгоритм рабочего процесса – самое плевое дело. И ты поразишься, когда узнаешь, какое благотворное влияние оказывает подсознательное воздействие на моральное состояние сотрудников. Ведь как обычно бывает, Гасси: большинство людей слишком недальновидны и лишены воображения, чтобы заранее оценить преимущества щекотунов. Они покупают их только потому, что это настоятельно рекомендуют их компании, а выплата осуществляется небольшими частями, которые высчитывают из зарплаты. Они обнаруживают, что со щекотуном рабочий день летит быстрее. Малыш на твоем плече – твой друг, несущий душевный комфорт и добрые советы. Первое, что он запрограммирован говорить, – это «Расслабься, приятель». Уже через неделю они носят щекотунов 24 часа в сутки и покупают их для жен, чтобы те не забывали причесываться, мило улыбаться и готовить их любимые блюда.

– Я понял, Фэй, – прервал его Гастерсон. – Щекотун стал попросту новомодным средством, повышающим производительность труда. Где-то я читал однажды о соляных таблетках. Торговые автоматы продавали их везде, даже в офисах с кондиционерами, где влажная подмышка встречалась не чаще двух раз в год, а девушки потели только шампанским. Десятилетие спустя люди уже не понимали, для чего предназначались эти пыльные белые таблетки. Иногда их ошибочно принимали за транквилизаторы. Точно так же будет и со щекотунами. Откроет кто-нибудь затхлую кладовку и увидит груды этого серебристого металлолома, собирающего пыль и

– Не будет этого! – яростно запротестовал Фэй. – Щекотуны не мода. Они изменят историю, они сделают революцию в свободном мире! Да, как же! Прежде чем «Микросистемы» выпустили первый экземпляр в продажу, мы сделали правилом обязательное ношение щекотуна каждым нашим сотрудником! А это не что иное, как абсолютная вера в нашу продукцию…

– Каждым сотрудником за исключением самого высокого начальства, конечно, – язвительно перебил его Гастерсон – И это не принижает твой собственный ранг, Фэй. Как начальник Отдела исследований и развития, ты, конечно, лицо заинтересованное и должен демонстрировать особый энтузиазм

– Тут ты не прав, Гасси, – возликовал Фэй. – Наше высокое начальство, все до единого человека, отнеслось к своим персональным щекотунам с куда большим энтузиазмом, чем любая другая категория работников на всем предприятии.

Гастерсон сгорбился и покачал головой.

– Если это так, – мрачно сказал он, – то, возможно, человечество заслужило щекотун.

– Буду на этом настаивать! – с энтузиазмом и без колебаний согласился Фэй, а потом добавил: – Перестань придираться, Гасси. Щекотун – великое изобретение. Не выступай против него только потому, что ты имел какое-то отношение к его созданию. Ты должен только попробовать и тоже начнешь его носить.

– Предпочту умереть в мучениях.

– И прекрати эти мрачные разговоры! Гасси, я уже говорил и снова скажу: ты просто боишься этой новинки. Tы ведь даже закрылся шторами, чтобы не видеть фабрику по производству щекотунов.

– Да, я боюсь, – сказал Гастерсон. – Я действительно бо… О-о-х!

Фэй резко повернулся. Дейзи стояла в проеме спальни, на ней было короткое обтягивающее серебристое платье. На этот раз она была без маски, но ее коротко подстриженные волосы переливались серебром, а ноги, руки, ладони, лицо, шея – каждый миллиметр кожи, не прикрытый платьем, – были раскрашены идеально ровными вертикальными зелеными полосами.

– Это сюрприз для Гастерсона, – объяснила она Фэю. – Он говорит, что я ему такой нравлюсь. Считается, что эта липкая зеленая жидкость еще и грязеотталкивающая.

– Хорошо бы, – заметил Гастерсон, а затем на его лице появилось восторженное выражение. – Я скажу тебе, почему твой щекотун так популярен, Фэй. Не потому, что он активизирует память, и не потому, что воздействием на подсознание поддерживает «эго» человека. А потому, что каждому дает возможность освободиться от ответственности, помогает не замечать тяготы каждодневного существования. Знаешь, Фэй, их ведь очень много, этих маленьких человечков, принадлежащих к подземной крысиной расе, боящихся атомной смерти и посмертного воздаяния, и у них достаточно денег, если выпала Удача, чтобы дожить до новой Удачи, а еще есть миллионы и миллионы правил игры, которые им необходимо помнить. Представь себе такую пешку: каждое утро, когда он просыпается, он должен помнить обо всем, что ему нужно сделать, иначе он может три раза подряд упустить свою Удачу, и, возможно, впереди замаячит страшная черная ладья в железных доспехах и собьет его с шахматной доски. Но теперь, глядите-ка, у него есть щекотун, и он поверяет этой милой серебристой вещице все, что надо помнить. Конечно, ему не избежать, в конце концов, всех этих дел, но пока он не чувствует груза ответственности, она больше не давит на его хлипкие ллечи. Он освободился от обязательств…

– Ну и что в этом плохого? – громко перебил его Фэй. – Что плохого, если с маленького человека сняли гнет? Почему бы щекотуну не быть суррогатом «суперэго»? Начальник Отдела мотивации «Микро» сразу отметил эту положительную черту и оценил ее тремя плюсами. Кроме того, все твои аргументы – слишком сложное и запутанное признание того, что щекотун активизирует память. Серьезно, Гасси, что в этом плохого?

– Я не знаю, – медленно, с отсутствующим видом сказал Гастерсон. – Я только знаю, что мне это кажется плохим, – он сморщил свой большой лоб. – Прежде всего, потому, что человек исполняет чьи-то приказы. У него есть своего рода хозяин. Он возвращается к рабской психологии

– Он исполняет свои собственные приказы, – с отвращением к чужой тупости возразил Фэй. – Щекотун – это просто механический напоминатель, записная книжка, по сути, ничего больше, чем обратная сторона старого конверта. Это не хозяин.

– Ты в этом абсолютно уверен? – спокойно спросил Гастерсон.

– Гасси, неотесанный чурбан… – разгоряченно начал было Фэй. Внезапно его черты исказились, и он дернулся – Извините, ребята, – быстро сказал он, направляясь к двери, – но мой щекотун сказал, что мне пора идти.

– Эй, ты, наверное, имел в виду, что это ты велел своему щекотуну сказать тебе, что пора идти? – прокричал ему вслед Гастерсон.

Фэй обернулся в дверях. Он облизнул губы, глаза его забегали.

– Я в этом не уверен, – произнес он странным натянутым голосом и стремглав вылетел из комнаты.

Несколько секунд Гастерсон созерцал пустоту на том месте, где только что стоял Фэй. Затем вздрогнул Потом пожал плечами.

– Должно быть, я сдаю, – пробормотал он. – Я ведь даже не предложил ему ни одной новой идеи.

Потом он повернулся к Дейзи, которая все еще стояла в дверях с непроницаемым выражением на лице.

– Слушай-ка, ты выглядишь, как персонаж «Тысячи и одной ночи», – сказал он ей. – Ты изображаешь кого-то конкретно? Как далеко идут эти полосы?

– Ты мог бы и сам это выяснить, – холодно заметила она. – Все, что тебе надо сделать, – это сперва убить для меня дракона или двух.

Он смотрел на нее долго и пристально. Наконец благоговейно сказал:

– Боже мой! У меня есть все, чего только можно пожелать. Что же мне сделать, чтобы быть достойным этого?

– У тебя есть большой револьвер, – посоветовала ему она, – и ты выйдешь с ним в мир, и совершишь налеты на крупные компании, и заберешь у них ярды и ярды денег – прямо мотками, как ленточки, – и принесешь их мне домой

– Не говори больше ничего о револьвере, – сказал он, – даже шепотом, и вообще выбрось его из головы. Он у меня есть, черт подери – тридцать восьмого калибра, – и я не хочу, чтобы какой-нибудь псионический[6] монитор, о котором мне ничего не известно, уловил твои мысли, и ребята из-под земли явились, чтобы забрать у нас оружие – один из немногих символов индивидуальности, которые у нас остались.