Он имел в виду совсем не то, что представители Лубянки будут определять место дислокации товарищей Когана и Матвеева. Выражение «искать» в данном контексте имело другой смысл: подразумевалось, что этот визит ничего хорошего им не сулит.

– А що делать? – выражая интонацией крайнюю степень обеспокоенности, спросил заместитель.

Он соображал быстро, и уже просчитал, буквально за несколько секунд, возможные последствия внезапной ревизии. Они могли быть как самыми плачевными, так и достаточно благоприятными. Причем второй вариант был более вероятным.

Менять сразу все руководство Одесского ГПУ на новых людей в Москве вряд ли решаться. Новым назначенцам придется входить в курс дела, то-сё, а это время. Так что вполне возможно, что он останется при своих интересах, в крайнем случае, при новом начальнике, с которым, есть надежда, тоже найдет общий язык.

А вдруг и сам сядет в это кресло – кто знает? Но пока этого не случилось, следует проявлять полную преданность, и работать так, как партия велит.

– Что делать? Да особенно ничего пока, Федя, просто будь на стрёме. Ты же знаешь, мы же с тобой, – начупр переплел пальцы замком, изображая нерушимое единство, – С Гражданской, помнишь?

– Помню, Иосиф Савельевич, помню. Как не помнить, – растроганно ответил зам, – Уж не сомневайтесь, я же…

– Ну, давай, шуруй. И еще, возьми вот эту бумагу в разработку. Это написал один наш человечек, он, конечно, слегка пришмокнутый, но кто знает… В общем ты так, посмотри, поручи кому-то проверку, и все такое. Пока ничего не делай, только так, в общих чертах. И если узнаешь чего по поводу приезжих комиссаров, то…

– Ясно. Все сделаю.

Матвееву было понятно, что доклад сексота Коган ему дал просто так, чтобы завершить разговор, и можно действительно ничего не делать, но в свете услышанного сам для себя решил, что выполнит приказ со всей тщательностью. Сейчас каждое очко в масть. Вот спросят, а чем вы тут, в Одессе занимаетесь? Что делаете?

На следующий день Ордынцев вновь уселся за свое нудное занятие. Последний месяц он изучал советское законодательство, чтобы иметь возможность квалифицированно оказывать юридическую помощь труженикам, хотя за консультацией к нему пока никто не обращался.

Зарплата была неплохой. Приехав в СССР Николай получил жилье – комнату в коммунальной квартире, бывших просторных апартаментах, разделенных между несколькими семьями и отдельными жильцами с общими кухней, ватерклозетом и ванной, называемыми теперь «удобствами».

Только присел, а в дверях опять Валентина. Директор требует к себе, и немедленно. Николай Арефьевич взял папку с отчетом за последнюю неделю (так было принято), и побрел по коридору в сторону приемной.

Рассказывать о проделанной работе, однако, не пришлось. Еще в «предбаннике» (так Валя называла свое место работы) он обратил внимание на то, что вешалка занята более обычного. Кроме директорского солидного драпового пальто с меховым воротником и «евонного» же (опять секретаршино выражение) картуза, носимого по партийной моде, висели чья-то кожанка и элегантный темно-синий дамский плащ, явно заграничного пошива.

Войдя в кабинет, он застал в нем самого «красного руководителя», сидящего не в своем обычном месте во главе Т-образного стола, а сбоку, причем с очень скромным, даже смиренным видом. Против него расположился мужчина в пенсне с желтым треугольным невыразительным лицом, одетый в гимнастерку, к которой через красный бант был привинчен орден.

Сбоку, не за столом, а в стороне от него, пристроилась обладательница синего плаща, в которой Николай Арефьевич сразу узнал Анастасию, то есть товарища Нарыжную. Он даже не удивился.

Каким-то неуловимым движением она дала понять, что демонстрировать знакомство не стоит, поэтому Николай Арефьевич просто поздоровался, а когда ему было предложено, присел. Директор завода засуетился.

– Товарищи, может быть, чайку, а? Я сейчас распоряжусь… – и директор, встав, направился к двери.

Желтолицый никак не отреагировал на предложение, а Анастасия, повернув голову, но не глядя на руководителя завода, ответила: «Да, пожалуй, можно и чаю. А потом создайте нам условия, будьте добры, для разговора с товарищем Ордынцевым. Без свидетелей. Хорошо?»

«Да-да-да, товарищи, я понимаю, понимаю» – выходя, бормотал высокопоставленный начальник. Через пять минут он лично доставил поднос со стаканами в серебряных подстаканниках и блюдом сушек, после чего удалился, беззвучно прикрыв за собой дверь.

***

– Николай, дело очень сложное. Но ты, я думаю, сможешь нам помочь. Дело в том, что погиб наш товарищ, – затягиваясь папиросой «Пушка», сказала Нарыжная.

– Анастасия, но как я смогу что-то сделать? Я ведь простой заводской юрист, у меня ни экспертов, ни информации, и вообще, кто я такой, чтобы расследовать убийство?

Желтолицый товарищ несколько минут назад вышел, оставив Ордынцева и Нарыжную наедине. Николаю было непонятно, было ли это так задумано, или ему в самом деле понадобилось отлучиться.

– Ну, если тебя беспокоит только это, то не беда. Считай, что возможностей у тебя намного больше, чем было когда-либо. К тому же, в Мюнхене ты кем был? Учителем? – Анастасия помолчала, и добавила свозь папиросный дым:

– В конце концов, ты хотел вернуться, я помогла. У тебя неплохая работа, есть где жить, ты абсолютно свободен… Помоги и ты мне, по старой дружбе, а?

– Хорошо, я попробую разобраться, – сдался Ордынцев, – Но мне нужны все сведения. Хотя, предчувствую, что тут что-то такое, чего лучше и не знать. В общем, рассказывай, с самого начала.

Николая Арефьевича вдруг охватил какой-то азарт, в нем проснулось желание заняться серьезным делом, по-настоящему поработать мозгами, разгадать какую-то шараду. К тому же он понимал, что не за красивые глазки ему позволили вернуться в СССР, а если он откажется помогать новой власти, то путь ему светит не назад в Мюнхен, а куда-то на Восток. Туда, где Макар телят не пас, как говорил один умный человек в Волгске. Анастасия внимательно посмотрела на Николая и начала:

– Слушай. Примерно год назад у одного руководящего товарища возникла идея….

– Товарищ Нарыжная, я очень рад Вас видеть здоровой и такой красивой, – голос был тот же, негромкий, с кавказским акцентом.

– Здравствуйте, товарищ Иванов, – она всегда называла хозяина кабинета по знакомому ей имени. Было видно, что ему это импонирует. Возможно, это обращение напоминало молодые годы. Каждому зрелому мужчине приятно вспомнить, каким он был пару десятков лет назад.

– Я пригласил Вас, Анастасия Аркадьевна потому, что у меня появилась мысль, которую я хотел бы с Вами обсудить. Садитесь, пожалуйста, я не люблю, когда женщины стоят.

– Я очень внимательно Вас слушаю, – она присела на краешек дивана, укутанного белым чехлом.

– Как Вы думаете, насколько правдивы доклады товарищей, поставленных на ответственные посты в губерниях и краях нашей страны?

– Я думаю, что в основном они отражают картину верно…

– Хорошо, я поставлю вопрос иначе, – хозяин подумал несколько мгновений, потом, подобрав нужные слова, вновь неспешно заговорил:

– Нас, большевиков, интересуют не только производственные показатели. Они важны, но нужно знать и настроения широких народных масс.

Анастасия прекрасно отдавала себе отчет в том, что победные реляции с мест, выражаясь деликатно, не полностью отражают того, как в основной своей массе относятся к большевикам простые люди. Они помалкивают. Но думают свое, сравнивают нынешнюю жизнь с прошлой, и совсем не в пользу…

– Так ведь, товарищ Иванов, влезть каждому под черепную коробку…

– Вот. Вы попали в самую точку. Именно влезть – желтые глаза выражали поистине учительскую доброту, излучаемую на любимую ученицу, – Вот что бы вы предложили сделать, чтобы узнать о том, что думает обычный гражданин СССР?