– Посмотри вокруг, Ида, мир прекрасен, – взволнованно заговорил Игор, едва справившись с нахлынувшими чувствами. – Мир прекрасен, и невозможно, чтобы в нем торжествовало зло. Он слишком прекрасен для этого. Мы будем жить, вопреки всем бедам, будем смотреть на океан, бегать по песку у самой кромки воды и слушать, как шумят сосны. Мы будем любить. Знаешь, только сейчас я понял, как люблю здесь все, каждый клочок земли, каждую каплю дождя, каждое дерево, каждую травинку! Это не отнять и не уничтожить, это с нами – и в душе, и вокруг. Смерти нет. Мы будем жить, мы будем возрождаться снова, здесь никто не умирает, потому что мы слишком любим эту землю, и она так же сильно любит нас. Все плохое проходит, его сдувает соленый ветер. Я верю, счастье есть и мы будем счастливы. Мир прекрасен, прекрасна жизнь, и ты прекрасна, Ида, так прекрасна!

Порывистым движением Игор обнял девочку и неловко, впервые в жизни, поцеловал в губы. Для Иды это также был первый поцелуй, она смутилась, но почти сразу поняла, что хочет продлить волшебный миг, однако залившийся краской Игор уже разомкнул объятия. Он что-то сказал, но слишком тихо, – шум волн заглушил слова, а Ида так и не решилась переспросить его.

За пятнадцать лет и девять месяцев до гибели…

Негромко работал телевизор. Шел какой-то фильм. Звуки музыки и речь лились непрерывным потоком, но двое, находившиеся в просторном, похожем на склад ненужных вещей гараже, не обращали на них внимания. Расположенное на первом этаже дома, в котором жила Ида, помещение обычно служило местом, где по вечерам собирались ее друзья, проводя досуг за игрой в карты и болтовней, но сегодня в нем происходило то, что должно было изменить всю жизнь. Бледная Ида в напряженной позе сидела на табуретке в углу гаража, а Игор возился с расставленными на стареньком, покрытом клеенкой столе бутылками. Запах бензина раздражал ноздри, напрягая нервы до дрожи. Было страшно.

– Ты уверен, что все делаешь правильно?

– Что? – он на секунду отвлекся от своих манипуляций. – Да, рецепт проверенный. Сработает, как надо.

– Я не о том…

Отложив склянки, Игор порывисто подошел к Иде, присел на корточки, снизу вверх посмотрел в ее лицо, взял за руку, – девичья ладошка была холодна как лед.

– Ида, милая, нам нельзя оставаться в стороне. Это нечестно. Каждый находит оправдание своему равнодушию, каждый выдумывает себе тысячу отговорок, каждый говорит, что это не его дело. Так нельзя. Если бы все, все до единого, поднялись на борьбу, мы бы победили. А так нас убивают и мучают поодиночке. Надо набраться смелости и сделать выбор. Нельзя ограничиваться лозунгами на заборах – это занятие для детей.

– За это тоже сажают. А ты с баллончиком не расстаешься…

– Да что с тобой сегодня, Ида?! Ты рассуждаешь, как моя бабушка! Как будто ты сама этим не занималась! Мы же вместе выбрали путь борьбы, Ида. Но если ты боишься, остановись, пока не поздно. А я все равно пойду до конца. Я ненавижу оккупантов. Но ненависть – это не слова, а дела, если ненавидишь, – иди в бой, борись.

У Игора были темно-карие глаза, а сейчас, при слабом освещении, они и вовсе казались черными, такими черными, что не удавалось понять их выражение. Но он смотрел в лицо Иде, и девушка не могла оторвать взгляд. Его ладони тоже чуть дрожали и тоже были холодны как лед.

– Не переживай, все пройдет хорошо. Знаешь, сначала я хотел атаковать полицейский участок, напомнить убийцам, что борьба продолжается и им никогда не будет покоя на нашей земле. Но потом решил повременить – это слишком опасно для первого раза. У нас еще нет опыта. Зато следующую операцию мы подготовим более тщательно. Видишь, какой я осторожный и рассудительный? Правда, так хотелось врезать полицейским…

– Мне страшно, Игор.

– Страшно только в начале. Это, словно с горы катиться на санках. Страх быстро проходит. Но если мы не вступим в борьбу, то будем ненавидеть себя всю жизнь. За трусость, за слабость, за то, что остались в стороне. Подожди. Я сейчас заканчиваю. Потом надо как следует прибраться, чтобы мама ничего не заметила.

Игор вернулся к столу, а Ида уставилась в экран телевизора, рассеянно наблюдая, как ползут финальные титры фильма. В душе боролись противоречивые чувства. Когда она смотрела в глаза Игора, когда их руки соприкасались и ладонь ощущала тепло ладони, то девушка чувствовала, что готова без страха скатиться с самой крутой горы. Именно ради Игора она ввязалась в опасную игру, рискуя жизнью, лазила по опорам мостов и эстакадам, рисуя картинки, за которые вполне могла оказаться в тюрьме. Все ради того, чтобы они были вместе. По соседству жили крутые девчонки, которые не скрывали, а, возможно, и придумывали свою связь с Сопротивлением, и Ида инстинктивно чувствовала в них опасных соперниц. Игор любил только ее, но его глаза сияли неподдельным интересом, когда он слушал горячие речи юных революционерок. Ида понимала, что должна стать такой, как они, научиться презирать опасность, смеяться над врагами и самой смертью. Поэтому она с азартом говорила о вооруженной борьбе и свободе. И вот теперь Игор решил от слов перейти к делу, пересечь черту, за которой они бы стали преступниками в глазах властей. Надписи на заборах рассматривались оккупантами как призывы к свержению власти, и по закону за них грозила достаточно суровая кара, однако, на практике подобные деяния чаще всего оказывались безнаказанными. Но то, что собирался сделать этим вечером Игор, попадало под статью «терроризм» и могло обернуться для них катастрофой. Ида боялась смерти, тюрьмы, пыток, но еще больше того, что Игор разочаруется в ней. Девушка не знала, как поступить, а время неумолимо приближалось к назначенному часу.

Фильм кончился. Промелькнула заставка новостей, появилась холеная, с неестественно гладкой кожей дикторша. Ида взяла дистанционный пульт, прибавила звук:

– Сегодня состоялось последнее заседание суда, завершившееся вынесением приговора банде террористов. Напомню, в ходе расследования деятельности так называемого «Клуба молодых литераторов» была выявлена связь его членов с коммунистическим бандподпольем. Анализ информации, содержащейся на компьютерах фигурантов дела, подтвердил опасность их преступных намерений. По данным следствия, банда собиралась совершить несколько ужасающих кровавых терактов, жертвами которых могли бы стать десятки, если не сотни мирных жителей, в том числе дети, старики и беременные женщины. Однако, несмотря на тяжесть запланированных преступлений, для террористов было назначено достаточно мягкое наказание, вызвавшее протест общественности, – главарей приговорили к пожизненному заключению, а остальные участники банды, в зависимости от тяжести их преступных намерений, получили от двадцати до сорока лет тюрьмы. В общей сложности в ходе процесса к различным срокам тюремного заключения приговорены сорок восемь человек.

Голос за кадром звучал безэмоционально, а на экране мелькали то огромное, подавляющее величием здание суда, то жалкие фигуры обвиняемых – большинство из которых были не намного старше Игора, то беснующаяся толпа у здания, требовавшая более жесткого наказания для преступников. Потом в кадре возникла сытая физиономия кого-то из обвинителей:

– Страшно даже представить, что было бы, если бы эти люди осуществили задуманное, какое неимоверное зло они бы причинили всем нам! – заговорил он, обращаясь к толпившимся вокруг журналистам. – Какие страдания выпали бы на долю их жертв, какие муки они бы испытали… Невозможно представить ту боль и отчаянье, которые могли бы принести нашим гражданам эти преступники!

– Выключи это! – Игор сжал кулаки, с гневом и болью глядя на экран. – Помнишь, года три назад, в день, когда арестовали Яна, учитель Уилсон рассказывал нам об инквизиции? Новые палачи слово в слово повторяют лживые фразы церковников.

– Ты видел ребят, которых судят?

– Судят?! «Не нас судят, но мы сами обрекаем себя на муки», – так говорят и правильно говорят. Сколько людей прошло через фашистские застенки, сколько погибло… Память о них нельзя предавать. Мне стыдно перед ними. Лично мне стыдно. Я живу, радуюсь жизнью, а они… Ян по-прежнему в тюрьме. В одиночке. На прошлой неделе мать ездила навещать его. Он почти ослеп, и эпилепсия, которой он заболел после пыток, становится все сильнее. Ян страдает, и мне стыдно оставаться в стороне. Мне стыдно перед всеми ними. Нет, Ида, мы сами обрекаем себя на муки во имя справедливости, в память о тех, кто отдал свои жизни ради нас. Нас не запугать.