========== Пролог ==========
Кто-нибудь когда-нибудь представлял себе, что значит почувствовать холод от огня? Кто-нибудь ощущал озноб, идущий от горящего пламени, испепеляющем все вокруг себя? А чувства, сметающие все на своем пути, тоже никому не знакомы? Никому? Никогда?
И Ему это было не знакомо. Неведомо ровно до тех пор, пока его порог не перешагнула Она.
Однажды, через год, или даже век Он хотел вручить ей весь мир, если Она появится на его пороге… И Она пришла к его дому… Не затем, чтобы получить столь важный подарок, а лишь для того, чтобы разрушить мир Его собственный, перевернуть его, изменить полюса, заставив задыхаться и желать Ее больше воздуха…
Огонь, вода и воздух сплотились воедино, протестуя тем неестественным силам, что ожили в Ней, наделяя даром разрушения, но и этого оказалось ничтожно мало… Мало для того, чтобы противостоять единственному чувству, что таил в себе Он. Мало, чтобы унять страсть, крушащую все на своем пути, разжигающую вокруг очаги пламени огня и распри.
Знаете, что такое страсть? Та самая, сводящая с ума, лишающая разума? Точно? Все уверены, что умеют характеризовать это чувство не только, как простое слово, слияние знакомых букв? Тогда вам предстоит увидеть, прочувствовать ту страсть, что сплотила этих двоих: Его и Ее, сжигая их ледяным пламенем всепоглощающих чувств, забвением. Возможно, для некоторых понятия таких простых слов поменяют свой смысл, а для кого-то лишь только окрепнут.
Прошел год, прошел век — целое столетие, и они встретились вновь… Вся гамма рисованных до того чувств восстала из пепла, погребенных задолго до того лет. Любовь потеряла всякий смысл, в то время как страсть лишь набрала обороты, гонимая корыстными мотивами…
========== Апатия. ==========
«Знаю, что ты влюблен в меня… А любой, кому знакомо это чувство может быть спасен…».
И как же ошибалась она, как же заблуждалась, ища в нем именно те нотки, которых никто никогда не мог почувствовать. Да и было ли в нем что-то более человечное, чем желание платить по счетам? Вряд ли… Но она искала. Искала то, чего никогда не было и не могло быть. Смешно, но она заставила даже его самого поверить в собственную человечность. Научила сомневаться в беспощадном монстре, преследующем исключительно корыстные цели, идущем по головам всех смертных и презирающем законы тех, кто слабее, кто не способен бороться.
И да, не стоит отрицать, что он часто вспоминал ее. Взгляд лазурно-голубых глаз неоднократно преследовал его, когда он вырывал из груди еще одно неповинное трепещущее сердце, ставшее преградой на пути к достижению поставленных целей. Она смотрела так укоризненно, так обвинительно притягательно, но он знал, что этот взгляд ничего не значит, несет собой лишь абсолютную тьму, безмолвную и пустую. Он научился игнорировать любые светлые воспоминания о ней.
Что такое прожить год без любви? Пустота, грусть, вечное предвкушение чего-то большего, что должно будет вот-вот случиться. А несколько лет? Отчуждение, смирение, привычка… Что значит прожить без чувств век? Эти ровные ничем не примечательные несколько десятилетий, прожитых на одной ноте, на одних и тех же знакомых эмоциях, спокойствии, служившими лишь рубежом для познания смысла слова «власть». О да, это слово как никакое другое будоражило его разум, придавая смысл всей его вечности. Власть, покорность тех, кому преклонялись многие… Не это ли он искал? Не к этому ли стремился всю свою вечность?
Бесцельно он блуждал взглядом по десяткам людей, снующих по его дому, восхищающихся убранством его величественного жилища, пытаясь хоть так привлечь его внимание к своим скромным персонам. Словно сердечко мыши что-то бьется в груди мэра, отчего он, заикаясь и запинаясь на каждом слове, заверяет Клауса о том, что вложение его денег не прошло даром. Кажется, что так же он хочет заверить своего господина в том, что это жалкое сердце все еще нужно ему, что этот едва слышный сбивчивый стук все еще важен… Скучно. Скучно смотреть на эти надоевшие лица и слушать проповеди высокопоставленных чиновников, делая вид, что это интересно. Хотя куда с большим интересом он мог бы пронзить плоть мэра кулаком, выхватив источник ближайшего шума, сдавливая его в руках, заставляя прекратить биться… Привычно и просто. Скучно и однообразно.
— У вас потрясающий дом, мистер Майклсон! — вездесущая дочь мэра, строившая из себя леди, не упустила случая блеснуть своей интеллигентностью.
Как жаль, что он уже попробовал ее… Совсем недавно, там в каком-то занюханном отеле… О чем думала эта несчастная, соглашаясь уехать с ним со званного вечера? Должно быть, она вспоминала мучительно ту ночь, когда он принуждал ее делать то, о чем она даже в книгах никогда не читала. Заставлял, затем внушал забыть и снова воплощал свои самые грязные желания. Отчасти, дочки богатеньких высокопоставленных папочек немаловажно скрашивали его бесконечные дни. Ему нравилось унижать их, брать все, что они могли дать ему, оставляя за собой лишь призрачные воспоминания, а иной раз смерть… Дочь мэра не стала исключением и, по всей видимости, наивная барышня таила в себе надежду, что все было всерьез и надолго.
— Рад, что тебе пришелся по вкусу мой дом, дорогуша, — кривовато улыбнулся Клаус, едва ли взглянув на яркую блондинку. — Как раз планирую его перестройку.
Глупая улыбка девушки только лишь спустя несколько минут сползла с лица, сменяемая маской глубоких раздумий. Возможно, наблюдать за ней было бы единственным занятием на сегодня для Майклсона, если бы он не заметил в рядах новоприбывших гостей свою главную цель. Конгрессмен Льюик стал поперек горла во всем продвижении бизнеса Клауса. Подобраться к этому человеку как можно ближе была задачей номер один.
Жеманный низкорослый и располневший с годами обычный смертный не должен стать таким уж большим препятствием для бессмертного древнего. И все же требовалась осторожность, чтобы подобраться к нему максимально близко и лишить всего, чем только он обладал.
Клаус внимательно проследил, как Льюик входит в дом, передавая свой пиджак швейцару. Конгрессмен, казалось, был вечно всем недоволен, отчего глубокая складка проходила вдоль всего его лба. Но Льюик оказался не один, с ним вошла дама. Молодая девушка, высокая и статная. Длинные белокурые волосы ровными локонами ложились на плечи, спускаясь едва ли не до талии, точеная фигура, по-кошачьи грациозные движения… Девушка обернулась, бегло проведя взглядом по всем присутствующим. Невольно Клаус сжал бокал, который держал в руке так, что едва ли не треснуло хрупкое стекло. Этого не может быть…
— Кэролайн… — прошептал его голос.
========== Вожделение. ==========
Изменилась. Приобрела осанку королевы, научилась улыбаться так, что лицо становилось еще более ослепительным. Кажется, что даже внешне повзрослела, хотя Клаус прекрасно понимал, что такого просто не могло быть. Ей семнадцать. По-прежнему семнадцать, как было тогда около века назад. И только взгляд оставался невинно детским, собиравшим в себе сотни огоньков отражающегося света. Именно этим взглядом она одарила Клауса, когда он подошел встретить своего давнего партнера по бизнесу. Несомненно, она сразу узнала его, но не придала тому никакого значения, продолжая ослеплять своей улыбкой всех находившихся рядом.
— Никлаус, — Льюик поджал губы, силясь изобразить улыбку, но больше походило на неудачную гримасу. — Позволь представить тебе мою супругу — Кэролайн!
Девушка обаятельно протянула руку, затянутую в шелковую перчатку. Жена? Жена этого недочеловека? Удивление отчетливо читалось по лицу Майклсона, но он быстро спрятал все видимые эмоции, поднеся кисть руки Кэролайн к губам. Перчатка не могла передать дрожь девушки, но определенный импульс Клаус все же уловил, задержав чуть больше положенного ее руку в своей ладони.
