Сколько угодно времени.

– Ты не?.. – наконец сказал он.

– Не собираюсь тебя убивать, Дэн. Именно так я и сказал. Я – не – собираюсь – тебя – убивать, – я пожал плечами. – Это было бы слишком просто. Как выключателем щелкнуть. Так легко тебе в корпоративные герои не угодить.

Я увидел, что озадаченность сменяется тревогой.

– И да, на пытки можешь тоже не рассчитывать. Тут я пас. Ну, в смысле, кто там знает, что за софт в тебе установлен, какая сопротивляемость. Слишком грязно, слишком долго, слишком неопределенно. А ответы на свои вопросы я, если что, получу и в другом месте. Как я и говорил, это особое разовое предложение. Ответь на мои вопросы, пока у тебя еще есть такая возможность.

– А не то что?

Почти непробиваемая бравада, но в очередной раз опрокинутые расчеты размыли ее фундамент. Уже дважды ему удавалось подготовить себя к тому, что, как он полагал, на него надвигалось, и оба раза его предположения не оправдывались. Страх в нем пока еле теплился, но постепенно разгорался.

Я передернул плечами:

– А не то я оставлю тебя здесь.

– Что?

– Оставлю здесь. Вот мы с тобой сейчас находимся в Керисетской пустоши. В каком-то заброшенном городишке на месте старых раскопок, я даже не уверен, что у него есть название. На тысячу километров во всех направлениях ничего, кроме пустыни. Я просто оставлю тебя подключенным.

Он заморгал, пытаясь осознать, к чему я клоню. Я снова склонился вперед.

– Ты в системе установления личности и оценки. Она подключена к полевому аккумулятору. Аккумулятора при нынешних установках хватит на десятки лет. На сотни лет виртуального времени. Которое покажется тебе ни хера не виртуальным, а довольно-таки реальным. Будешь тут сидеть и смотреть, как растет пшеница. Если она растет в таком-то простеньком формате. Голод тебе не грозит, жажда тоже, но готов поспорить, что ты сойдешь с ума еще до того, как подойдет к концу первое столетие.

Я опять откинулся на спинку. Дал ему переварить услышанное.

– Или можешь ответить на мои вопросы. Разовое предложение. Ну так как?

Снова наступило молчание, но на этот раз не похожее на прежнее. С минуту я предоставил ему возможность сверлить меня взглядом, после чего пожал плечами и поднялся:

– Возможность у тебя была.

Я почти дошел до двери, когда он наконец раскололся.

– Ладно! – его голос сорвался, словно лопнувшая фортепианная струна. – Ладно, ты добился своего. Добился.

Я подождал, потом взялся за дверную ручку. Его голос стал громче:

– Я сказал, ты добился своего, чувак. Хэнд, чувак. Хэнд. Матиас Хэнд. Это он, он нас послал, хорош уже, чувак. Я все скажу.

Хэнд. Имя, которое вырвалось у него какое-то время назад. По всему было похоже, что он действительно раскололся. Я медленно повернулся обратно.

– Хэнд?

Он судорожно кивнул.

– Матиас Хэнд?

Он поднял голову. По взгляду было видно, как у него что-то сломалось внутри.

– Я могу положиться на твое слово?

– Раз такое дело, то можешь. Твой стек будет доставлен «Мандрейк» в целости и сохранности. Итак. Хэнд.

– Матиас Хэнд. Отдел слияний и поглощений.

– Он твой старший? – я нахмурился. – Начальник отдела?

– Вообще-то нет. Все тактические группы подчиняются главе Службы безопасности, но с начала войны семьдесят пять оперативников были определены под непосредственное командование Хэнда в отдел слияний и поглощений.

– Почему?

– А я, сука, знаю?

– А ты предположи что-нибудь. Это была инициатива Хэнда? Или шло сверху?

Он заколебался:

– Говорят, что Хэнда.

– Как давно он работает на «Мандрейк»?

– Не знаю, – он увидел выражение моего лица. – Блин, да не знаю я. Дольше меня.

– Что у него за репутация?

– Он крут. С ним шутки плохи.

– Ну да, ну да. Как и со всяким другим корпоративным начальничком чуть поболе главы отделения. Они все такие крутые сукины дети. Ты мне расскажи что-нибудь, о чем я сам не могу догадаться.

– Это не просто слова. Два года назад один проектный менеджер из отдела разработок подавал заявление правлению о нарушении Хэндом корпоративной этики…

– Корпоративного чего-о?

– Смейся-смейся. В «Мандрейк» за это можно попасть под стирание, если обвинение подтвердится.

– Но оно не подтвердилось.

Дэн отрицательно качнул головой:

– Хэнд договорился с правлением, никто не знает как. А того менеджера нашли мертвым на заднем сиденье такси, и нутро у него было разворочено, словно внутри что-то взорвалось. Поговаривают, что Хэнд одно время был хунганом в Братстве Карфура на Латимере. Всякая эта вудуистская хрень.

– Вудуистская хрень, – повторил я, больше изображая безразличие, чем чувствуя его.

Религия есть религия, под каким бы соусом ее ни подавали, и, как говорит Куэлл, увлеченность миром иным свидетельствует о неспособности нормально устроиться в мире нашем. Тем не менее Братство Карфура ничем не уступало любым другим серьезным бандам вымогателей, с которыми мне довелось столкнуться на своем скорбном пути, а в их число входили, наряду с прочими, якудза Харлана, религиозная полиция Шарии и, конечно, сам Корпус посланников. Если Матиас Хэнд был экс-карфурцем, он представлял собой нечто посложней и посерьезней среднестатистического корпоративного боевика.

– Ну а помимо «всякой этой вудуистской хрени», что еще о нем говорят?

Дэн пожал плечами:

– Что он умен. Прямо перед войной его отдел заполучил много правительственных контрактов. Из разряда таких, которые мейджоры даже не рассматривали. По слухам, Хэнд заявил правлению, что через год в этот же самый день у них будет место в Картеле. И никто из тех, кого я знаю, не считает это смешным.

– Ну еще бы. Украшать салон такси своими кишками – слишком уж резкий поворот карьеры. Я думаю, нам…

Падаю.

Покидать формат УЛПиО оказалось столь же невеликим удовольствием, как и заходить в него. Как будто под моим стулом распахнулся люк, и я провалился в тоннель, пронизывающий планету насквозь. Море помех надвигалось со всех сторон, пожирая темноту с жадным похрустыванием и терзая все мои органы чувств разом, как резкий отходняк с эмпатина. Когда этому пришел конец и море отступило, подарив новую порцию столь же малоприятных ощущений, я снова вернулся в реальность, обнаружив себя лежащим на кровати головой вниз, со стекающей из угла рта тонкой ниточкой слюны.

– Ты как, Ковач?

Шнайдер.

Я моргнул. После купания в море помех комната показалась неожиданно сумеречной, как будто я слишком долго глядел на солнце.

– Ковач? – на этот раз это был голос Тани Вардани.

Я вытер рот и огляделся. Рядом со мной тихо гудел УЛПиО-аппарат, зеленые цифры замерли на сорока девяти. Вардани и Шнайдер стояли по обе стороны от него, уставившись на меня с почти комической озабоченностью. Расположенная за их спинами лепная пошлятина бордельных апартаментов придавала всей сцене вид дурно срежиссированного фарса. Подняв руку, чтобы снять шлем, я почувствовал, что мои губы начинают кривиться в ухмылке.

– Ну? – Вардани слегка отодвинулась от меня. – Хватит скалиться, рассказывай. Что удалось узнать?

– Достаточно, – ответил я. – Думаю, теперь мы готовы к сделке.

– Дамы и господа, прошу внимания.

Аукционер деликатно постучала пальцем по гарнитуре микрофона, и громкий «пум-пум» раскатился под сводами зала над нашими головами, подобно приглушенному раскату грома. В соответствии с традицией, она была облачена в некое подобие вакуумного костюма, минус шлем и перчатки, но костюм этот своим фасоном вызывал у меня ассоциации скорее с модными домами Нового Пекина, чем с марсианскими раскопками. Ее голос был приятен, как теплый кофе с несколькими каплями крепкого рома.