Караульным эсэсовцам повезло меньше. На одном сошлись сразу несколько очередей, и он сейчас напоминал большую красную кляксу на бетоне. Второй побежал к выходу, но тоже попал под пули и теперь дергался в конвульсиях посередине ангара. Пулеметы били с вышек, и спрятаться от пуль было практически невозможно.

Я живо последовал примеру шведки и, матерясь, пополз вслед за ними. И проскочил-таки.

Басовито и гулко заработали крупнокалиберные пулеметы. Белоснежный «хорьх», и так покрытый уродливыми оспинами пулевых пробоин, словно рвануло гигантской когтистой лапой. После чего машина эффектно взорвалась и превратилась в весело полыхающие обломки…

М-да… весело. Прямо как в старые, добрые деньки…

– В лаборатории кто-то есть? – поинтересовался я у Катарины, набирающей номер на пульте. Сам же занял позицию на предпоследнем пролете, молясь, чтобы клятая дверь наконец-то открылась. Потому что первая же граната, брошенная вниз, превратит в ничто все наши попытки сбежать. Бетонные стены. Узкий коридор… Шансов нет.

Но пока молотят только из пулеметов и в ангар никто не лезет. Там полыхает машина, еще что-то взрывается. Даже внизу от гари дышать нечем. Так что эсэсманы пока подождут соваться.

Снизу донесся звук какой-то возни. Я повернул голову и увидел, как унтер пытается отобрать у шведки оружие. Не успел кинуться на помощь, как прозвучал выстрел, и немец с протяжным стоном осел на бетон. Гедин, отвернувшись и прикрываясь рукой, приставила оружие к голове унтера и еще раз нажала на спусковой крючок.

Ага… сама справилась, правки не требуется. Жесткая мадам… А вот гуркх совсем плохой, сидит у стеночки, как бы сознание не потерял…

– Так есть внизу кто? – заорал я девушке, услышав, как затихают пулеметные очереди. – Сейчас полезут сюда…

– Никого… экономили ресурсы и по выходным дням систему жизнеобеспечения не включали… – Шведка, кряхтя и скользя ногами по кафелю, попыталась провернуть кремальеру. – Ну, чего смотришь? Помогай! Блокировку замка я уже отключила.

Слава Коммунистическому Интернационалу! Мать его за ногу! Ура-я-я…

Я горохом ссыпался по ступенькам и ухватился за штурвал. Дверь, скрипнув, стала открываться.

Перетащил гуркха и перенес сумки. Потом плотно запечатал кремальеру. Катарина повернула какой-то тумблер – и в коридоре с резкими щелчками стал включаться свет, освещая длинный коридор, блестевший белоснежным кафелем.

Ну что, фрекен Гедин, где там ваш подземный ход?

– Это что за хрень, мать твою?! Это твой подземный ход, сука? – я в бешенстве орал на русском языке, не обращая внимания на то, что шведка его не понимает. – Не-ет!.. Лезь сама туда, дура нордическая!

– Я вас не понимаю, Алекс… – шведка спокойно пожала плечиками. – Я, конечно, догадываюсь по вашей жестикуляции, о чем вы… но право дело, не стоит так волноваться. Поверьте, лучше туда, чем в концлагерь. И нам надо поспешить. Если они догадаются отключить питание в бункере, мы здесь останемся навсегда.

– Фрекен Гедин, хочу вам напомнить, я сам выносил в резиновых мешках все, что осталось от русских военнопленных. Как раз после того, как на них испытали вот эту штуковину. Может, есть все-таки подземный ход? Отнорочек какой-нибудь…

– Нет… – категорично мотнула головой Катарина.

Она делала укол Браду и, отвечая, даже на меня не посмотрела.

– Погибли всего два испытуемых, и те по халатности персонала, – продолжила девушка. – Дальнейшие испытания на людях я саботировала как могла. И мы их не проводили. Кстати, я создала достаточно приемлемые условия для военнопленных. Это несмотря на весьма жесткое противодействие. Так что не надо меня упрекать в бессердечности. А вот с животными все не так плохо. Во всяком случае, их при переходе в кашу не размазывало.

– Я не упрекаю, – буркнул я. – Просто…

– Упрекаете! – упрямо заявила шведка. – Вас я, между прочим, тоже спасла.

– А я вас спас! Так что мы квиты.

– Не надо на меня кричать! – завелась девушка.

– Да кто на тебя кричит? Забыла, как эксплуатировала меня как раба? Фашистка! Я тебя…

– Я тебя подкармливала и не сильно загружала работой. И вообще это была маскировка, чтобы никто ничего не заподозрил, – парировала Катарина. – И я нацистка, а не фашистка, если на то пошло.

Потом засмеялась и сказала:

– Вот видишь. Мы с тобой уже на ты.

– Не очень-то и хотелось… – буркнул я и, отвернувшись от девушки, с подозрением уставился на установку.

Ну а как можно смотреть на очень странное сооружение совершенно непонятного назначения?

На платформе стояла капсула, очень похожая своей формой на маленькую железнодорожную цистерну, утыканную изоляторами и опутанную ячеистой блестящей сеткой.

Но это еще не всё. Вокруг капсулы расположились изогнутые дугой решетчатые фермы с кристаллами странного вида, что-то вроде двояковыпуклой линзы. Судя по прорезям в полу, фермы могли вращаться по кругу. Над ними по центру площадки нависало еще одно сооружение, по форме напоминающее веретено, собранное из черных пластин причудливой формы и разного размера. Помимо всей этой хрени, в зале находилась куча толстенных кабелей, извивающихся на полу, и множество вовсе непонятных для меня приборов. Еще несколько похожих капсул разных размеров стояли на тележках в углу зала.

Охренеть!.. Никогда такого не видел… Вот же клятые нацики изобрели!.. Оно летает?.. Или как? М-да… Скорее всего «или как». Интересно, а что тогда епнуло?

– А что взорвалось? Ну тогда, когда пожар был?

– Да не взорвалось, – Катарина досадливо поморщилась. – Сбросили статику, а улавливатели не сработали. Внизу ничего не было, а вот наверху… Ну ты сам видел. Ты одевайся давай, время не ждет. Можешь прямо поверх формы.

Шведка вытащила из шкафчика и положила на лавку резиновый костюм, напоминающий водолазный скафандр, с небольшими кислородными баллонами на спине. И подавая пример, стала натягивать точно такой же.

Как напоминание поторопиться, от входной двери бункера к нам донесся тяжелый удар.

Я живо схватил скафандр, но заметил, что Брад сидит неподвижно и одеваться не собирается. А лицо у него спокойное, умиротворенное и даже, кажется, светлее стало.

– А он?

Шведка прикусила губу и тихо сказала:

– Он остается. Включит установку. И не пытайся его уговорить… Он считает, что это его предназначение.

Я молча подошел к гуркху и положил рядом с ним автомат с запасными магазинами. Брад в ответ едва заметно кивнул, коснулся ладонью моей руки и прошептал:

– Береги ее. Она избранная. Ты… Ты исправил свою карму и вернулся в касту воинов. Теперь уходи… Стой…

Гуркх снял себя шнурок с каким-то медальоном и сунул его мне в руку.

– Вот… Теперь ты Страж… Поймешь… Иди…

Черт… а я языком своим трепал… Словом, прости, товарищ, если плохо про тебя думал. А медальон сохраню, хотя и предрассудки это.

Вернулся к Катарине. Девушка была уже в скафандре, но шлем еще не надела. Она чуть не плача рассматривала свои коллекционные ружья, искореженные пулями.

– М-да… попали все-таки, хорошо что не в тебя. Радоваться надо, а ты рыдаешь.

Гедин моего мнения не разделила.

– Смотри! Это же «франкотт»… Ну как же?.. и «воблей» тоже разбило… А «кирали» с «перде» мы наверху в спешке забыли. Сволочи… как можно стрелять по такой красо-о-оте…

Охренеть, девка по ружьям плачет. Странные все же эти буржуйки…

– Забудь, что-то целым осталось?

– Ну да… – Катарина размазала по щеке слезинку. – Мало…

– Вот и бери с собой, если они тебе так дороги, и патроны не забудь, а я тебе, если все благополучно закончится, новые куплю…

– Дурак! – фыркнула девушка и улыбнулась. – Купит он… Знаешь, сколько они стоят? Но я твой порыв оценила…

– Значит, украду или отберу. Не рыдай. Ты мне лучше скажи, а они на этой штуке за нами в погоню не отправятся? Рано или поздно дверь все равно взломают.

– Нет… Брад включит на установке режим, который уничтожит основное оборудование. Как? Долго объяснять, все равно не поймешь…