Блокнот… Формулы, формулы… перерисовки от руки каких-то древних надписей… Каракули какие-то? Иероглифы, что ли? Что-то типа карты, рисованной от руки… Ни хрена не понимаю. Но когда буду отчаливать, блокнотик попробую прихватить. Пригодится…

Несколько вскрытых писем… Ага… это от родни из Стокгольма… Так… Так… Ерунда все. В сторону.

Костяной нож для вскрытия писем, коробочка со шпильками и булавками. Медная фигурка какого-то божка и медная же пирамидка с непонятной вязью по сторонам. Стопка газет… Золотое колечко с красным камушком, почему-то завернутое в бумажку… Фотографии в конверте…

Фотографии?

Очень интересно…

Горы, чернеет вход в пещеру, какие-то грубо вытесанные статуи из камня. Десяток людей, закутанных в меха, с ледорубами в руках. Вот и сама шведка. В смешной вязаной шапочке с помпоном, тоже с рюкзаком и полноразмерным «маузером» в деревянной кобуре на поясе. Совсем не женский выбор оружия. Рядом парочка узкоглазых аборигенов и…

Что за хрень? Зима же! Точно зима, вон с карнизов лед свисает и снег у них под ногами. Поземку видно. Бред какой-то. Лысый, узкоглазый мужик в светлом балахоне и босиком. Да… Балахон на голое тело! Очуметь! Может, в плен взяли и раздели? Фашисты и не на такое способны. Хотя вряд ли. Стоит довольный и лыбится еще. Дурачок какой-то.

А это? Еще непонятней… Темноватое изображение, видимо, со вспышкой в пещере снимали. Какие-то вытесанные из камня геометрические фигуры… и большущий черный, блестящий кристалл причудливой формы.

М-да… Еще геометрические фигуры, теперь, кажется, из бронзы… Совсем ничего не понятно, но ясно одно. Если ко времени побега эти фотографии будут еще в столе, то они отправятся со мной. Может, как раз ими я свою жизнь у бывших коллег и выторгую. Идем дальше…

Томик Библии… с этим все понятно. Фрау добрая католичка… нет, протестантка. Шведка все же. Они католицизмом сроду не увлекались.

Листочек бумаги с написанными карандашом столбцами четырехзначных цифр, сложенный пополам. Опять математические вычисления или формулы. Это неинтересно.

Вот и все. Больше ничего нет, а остальные ящики стола заперты. Обидно-то как. Обидно, но ладно. Позже попробую еще раз наведаться. До сезона туманов еще долго, а раньше бежать морем чистое самоубийство.

Теперь все аккуратно на место…

Предварительно протерев чистой тряпицей…

Строго в обратной последовательности…

Вот. Порядок. Пальчики на столе протрем, последний взгляд на шведские сиськи на фотографии и во двор. Сказано сидеть в сарайчике и ждать приказаний. А я работник исполнительный. Пока…

Гауптштурмфюрерин Катарина Гедин вернулась из поездки уже не капитаншей, а вполне настоящим майором. Штурмбанфюрерин – так теперь, на эсэсовский лад, будет звучать ее звание.

М-да… Растет на глазах, сука. Значит, успешно дела у нее идут. Хотя почему-то приехала злая, словно стая кошек. Даже на Брада нарычала, а я благополучно успел свалить с глаз долой.

Пока мыл машину, в доме было тихо, только взметнулось над каминной трубой лёгонькое облачко дыма и всё. Потом включился свет в ванной. Брад тоже закрылся у себя в домике, оттуда сразу потянуло той гадостью, которую он курил или дышал… Хрен их поймешь, гуркхов этих. В чем-то нацики правы в своей теории расовой неполноценности. Шучу, конечно…

Неожиданно на балкончике появилась шведка и повелительно махнула мне рукой…

– Можете быть сегодня свободным, Алекс. Да… возьмите на кухне пакет. Там немного еды. Завтра – как всегда.

– Благодарю, фрау штурмбанфюрерин, и, пользуясь возможностью, поздравляю.

Шведка молча отмахнулась и скрылась в доме.

М-да… Она чем-то серьезно огорчена. А я думал, что просто злится. Странно… Почему-то растеряна, даже ошарашена… Загадка, однако, но собственно, мне все равно.

В пакете оказалась булка серого хлеба, несколько банок консервов, маленькая пачка чая и пакетик сахара. Щедро…

Быстро собрался и свалил в казарму. Темнеет, а за опоздание на проверку можно и в карцер угодить.

По пути немного свернул в сторону и быстро спрятал консервы в тайник, который устроил в заброшенной дренажной трубе. Ничего особенного припасти пока не успел. Так, старый ранец, продукты, кое-какая одежонка, фонарик и старый, сточенный штык от немецкого карабина. Совершенно случайно нашел его в сарае у шведки.

Ну вот и порядок. Вроде не спалился. Теперь одним глазком на причал глянуть… все равно мимо прохожу.

Причал не военный, прогулочные лодки и несколько гражданских небольших катеров. Рядом будка, где скорей всего хранится топливо и весла. Ну и пост, как водится. Четыре солдатика с пулеметом и фельдфебелем во главе. Вот только ночью они стоят по двое, а остальные спят в той же будке. По побережью, конечно, гуляют патрули, но при должном везении могу проскочить.

Вполне нормальная ситуация. Сложновато, конечно, но работать можно. Солдатики умрут, а я попытаюсь завести катер и свалить. С сентября сильные туманы над морем стоят, иногда целыми днями, так что можно далеко уйти. Шансов, конечно, мало, практически совсем нет, но и выхода другого нет. Хотя бы попытаюсь.

Ага, все на месте… Какого хрена!..

Неподалеку от причала заканчивали устанавливать зенитную батарею и прожекторный пост… Сука!..

Да казармы добрел, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать. Ну как так? Все коту под хвост…

После проверки меня вызвал в свою каптерку фельдфебель Довбыш. Да, собственно, какой он фельдфебель, немцы назначили присматривать за порядком среди личного состава. Всех прав-то: покрикивать на личный состав, проводить проверку, самому не работать, ну и стучать на совершенно законном основании. Такое же быдло, как все мы, только вот в звании фельдфебеля.

Совершенно непонятный мужик. Сам из Саратова. Сын раскулаченных середняков. В плен попал в сорок первом. Говорит, контузило, очнулся уже в плену. И действительно контузило, вижу, щека до сих пор дергается. Советскую власть почти не хает, про раскулачивание своей семьи не вспоминает, немцев тоже особо не хвалит. Говорит, помыкался по концлагерям в плену и номер, набитый на запястье, показывал. С виду солидный, немногословный мужик. Сам себе на уме. И авторитетом пользуется. Почему-то особенно среди уголовников, которых в батальоне хватает. Мутный тип, одним словом…

– Как дела, Сань? – фельдфебель показал рукой на табуретку перед ним.

– Как всегда, Ионович. Устал как собака.

– Да я и смотрю, чевой-то ты невеселый. – Ионович снял со стеклянной банки крышку, и по каптерке поплыл аромат круто заваренного чая. – Чифирю хлебнешь?

– Хлебну…

– Вот и ладненько. – Фельдфебель ловко налил в кружку черного варева и сунул ее мне в руки. – Рассказывай давай.

– Что именно? – Я сделал пару обжигающих нёбо глотков и передал кружку Ионычу.

– Что, что… Как ты умудрился так быстро перекраситься? Чего глаза вылупил. Я пока по-доброму спрашиваю. Может, что и придумаю, как тебе помочь. Сам же видишь, пока я с тобой общаюсь, а не абверовцы.

В глазах у Ионыча блеснули колючие, злые огоньки.

М-да… беда никогда не приходит в одиночку. Да что за напасть такая… Стоп, стоп… как-то все не складывается…

– Я вот не могу понять, Ионыч… Вот зачем тебе меня на понт брать? Если что надо достать, ты так и скажи. Я попробую. А гнилые базары разводить не надо. – Я поставил кружку на стол и жестко глянул на фельдфебеля.

Ну в самом же деле. Если бы подозрение реальное было, то из меня бы уже давно мешок с дерьмом сделали. Ну-ну… посмотрим, что скажет…

– Ты не рычи, сявка! – У Ионыча в голосе прорезались стальные нотки. – Слушок пошел, что ты перекрашенный коммуняка и рыльце у тебя кровью правильных пацанов замазано. Что скажешь? Или прогуляемся к господину гауптману Херцогу?

Тьфу ты… твою же мать… а я уже успел реально на измену сесть. Шпана, млять… А я гадал, кого он мне напоминает своими манерами. Хорошо посидевший уголовник… Не в законе, конечно… Гораздо мельче. Сука… как же хочется вырвать тебе кадык, уродец, но нельзя… Твою же кобылу в дышло…