— По этой причине мы и придумали неких писательниц, — закончил рассказ Мерзавцев, подозрительно посмотрев на Алису: та сидела, сжав руки, и старалась справиться с вечной проблемой «заикания на нервной почве».

— Н-да, — пробормотал он.

Алисе показалось, что диагноз, который обычно ставят писателям и поэтам, в большинстве случаев оказывается правильным. Подняв с недовольно скрипнувшего стула свое грузное тело, Мерзавцев достал книгу с очаровательной блондинкой на обложке и молча протянул ее Алисе. Елизавете досталась другая — с длинноногой особой в кожаной мини-юбке и черных очках. Особа держала в руках громадный наган, по размерам больше напоминающий широко известный по фантастическим романам бластер, и нехорошо улыбалась. До сих пор Алиса не может понять, каким образом он так верно угадал их натуры? Елизавета поддерживала с Мерзавцевым светскую беседу, а Алиса молчала, рассматривая фотографию «придуманной» тетки с насмерть перепуганными глазами на Елизаветиной книжке. На ее книжке вообще не было ни одной фотографии, только имя — Сара Мидленд. Подругам было велено все прочитать и написать что-нибудь в том же духе.

— Бедняжки, — сочувственно вздохнула Елизавета, когда они вырвались из псевдоприемной губернатора на свежий воздух.

— Кто? — удивилась Алиса.

— Эти тетки на обложках, — пояснила Елизавета. — Мало того что им придется пожизненно отвечать за написанную нами дребузню, так и жизнью рисковать придется стопроцентно…

— Почему им придется рисковать жизнью? — испугалась Алиса. Ей совсем не хотелось, чтобы кто-то рисковал ради нее жизнью!

— Вспомни «Мизери», — начала проявлять свой недюжинный триллерный талант Елизавета. — Там писателю надоело описывать эту дуру Мизери, а психованная читательница уже не могла без этой дамы жить. И тогда она начала устраивать ему каверзы. Вот надоест мне расписывать злоключения этой Барбареллы, психи-почитатели меня не найдут и начнут разбираться с этой несчастной, ни в чем не повинной леди… — Проникшись ужасным будущим «автора», Елизавета расчувствовалась. На минуту Алисе даже померещилось, что Елизавета сейчас заплачет — таким горестным был ее взгляд.

Алиса робко дотронулась до Елизаветиной руки и попробовала ободрить ее:

— Может быть, нас еще не возьмут… Для того чтобы писать книги, талант нужен. Ты уверена, что он у нас обнаружится?

— Если ты вознамеришься стать господином Пушкиным, может, и не обнаружится, — задумчиво сказала Елизавета. — Но я так думаю, им пушкинский талант ни к чему. Им нужно попроще.

Она притормозила возле книжного развала и наугад взяла книгу.

— Это хороший детектив, — обрадовался продавец. — Прямо нарасхват идет… Говорят, наша отечественная Хмелевская… Будете покупать?

Он так сладко улыбался, что Алисе захотелось провалиться сквозь землю: денег-то не было, да если бы и были — она никогда не стала бы покупать эту книгу. Рядом лежали «Хроники Нарнии». Вот их бы она непременно купила!

— «Да я с тобой… не сяду на одном поле», — зачитала Елизавета, опустив одно слово. — А еще на Пелевина ругаются… Вон как крепко наши домохозяйки заворачивают! Да, Алиска, чего-то расхотелось мне писать прозу. Ты думаешь, употребление таких слов обязательно в современной отечественной литературе? — Она положила книгу на место.

— Не будете брать? — огорчился несчастный продавец.

— Нет, друг мой, — ответила Елизавета. — В наше время писатели были скромнее… Был, конечно, протопоп Аввакум, позволяющий себе употребление крепкого слова, но у него это как раз не резало многострадальный читательский слух. А в этом «контексте» сие слово выдвигается вперед и мешает по достоинству оценить стиль Хмелевской отечественного разлива…

Они отошли от прилавка, но, пройдя несколько шагов, Елизавета остановилась:

— Знаешь, Алиска, придется все-таки ее купить… — Она принялась рыться в карманах, пытаясь отыскать двадцать рублей, нашла только пятнадцать и уставилась на Алису. — У тебя пятерка есть?

Алиса достала смятую десятку, и Елизавета быстро вернулась к продавцу.

— Значит, вы утверждаете, что эту книгу хорошо покупают?

— Очень, — стал радостно убеждать Елизавету парень. — Каждый день уходит, без остатка… Берете?

— Беру, — вздохнула Елизавета. — Должна же я понять общественное сознание. Все как-то было недосуг, а теперь буквально приперло к стенке…

Парень протянул книгу и забрал деньги.

Алисе такой обмен показался несправедливым и даже глупым — куда лучше было бы купить бутылку пива или две порции итальянского мороженого… Но Елизавета опровергла все Алисины протесты:

— Это наш ключ к успеху… Так что лучше помолчи. Через месяц мы начнем пить пиво, есть мороженое, и проблемы материального характера наконец-то разрешатся, и знаешь, что самое удивительное? Материальные проблемы мы решим с помощью того самого интеллекта, который до сей поры казался нам чем-то бесполезным и даже обременительным! Гип-гип-ура! Мы станем богатыми и знаменитыми!

— Ага, — кисло согласилась Алиса, не очень-то уверенная в том, что ее интеллект может принести средства к существованию. — Богатыми… знаменитыми… — И, не удержавшись, процитировала любимого Лизкиного Пелевина: — «Слух обо мне пройдет, как вонь от трупа…»

— Доля истины в этом есть, кстати, — безмятежно отозвалась Елизавета, уже погрузившаяся в скромный «шедевр» новорусской словесности. — В триллерах очень важно присутствие энного количества трупов… — Она так нехорошо улыбнулась, что Алиса поежилась.

«Иногда писатели сходят с ума, — подумала она, с опаской глядя на подругу. — Кто знает, вдруг у Елизаветы началось умопомешательство? Правда, она еще пока не стала писателем. Хоть бы нас не приняли на работу, честное слово!»

— Все равно не пойму, зачем надо было покупать эту книжку, — проворчала Алиса. — Честное слово, не понимаю… Нам же дали по книге: сиди себе, читай, если так хочется наслаждаться отечественными детективами!

— Я хочу стать лучшей, — заявила Елизавета. — Можешь сейчас прочитать мне проповедь о смирении, гордыне и хорошей литературе, меня эго не тронет! Бог знает, до чего я устала жить на гроши, которые кончаются сразу, стоит только им появиться. Ты слышала, сколько нам будут платить? Целую тысячу за жалких семь листов откровенного бреда, который ты напишешь левой ногой!

— Я не хочу писать ногами! — запротестовала Алиса.

— Не хочешь — не надо, — пожала плечами Елизавета, почти утратив интерес к старомодной особе. — Продолжай подыскивать себе местечко под солнцем в районе Славянского рынка. Можешь еще пристроиться в местную газету. Рублей триста в месяц заработаешь… Надо было пять лет таскаться в университет и сушить мозги над «Гаргантюа и Пантагрюэлем»!

Ведя бесконечную словесную игру, начатую еще в начальных классах, они шли по проспекту и были вполне счастливы.

Начальство тоже было счастливо: те литературные опусы, которые принесли на собеседование девицы, были тут же изучены, и теперь они сидели, обсуждая «новых дурочек».

— Ты бы видел, как у темненькой челюсть отвисла, когда я ей сказал про тысячу…

— Мог бы назвать цену поменьше, — сказал задумчивый джентльмен с красивым, породистым лицом. — Ты, дорогуша, еще пообещал, что будешь поднимать планку через каждые три книги…

— Да ладно тебе, — отмахнулся тот, который вел собеседование. — Они через три книжки успеют забыть, что им было обещано…

Про тот разговор девушки не знали, а потому сохраняли полнейшую уверенность в завтрашнем дне.

Точно так же было уверено в грядущих переменах к лучшему их начальство. Тогда еще бедное начальство не знало, что раз в неделю ему будут обеспечены скандалы и капризы с Елизаветиной стороны, поскольку ее триллеры будут пользоваться бешеным спросом. А Алиса…

Придя домой и открыв книгу, Алиса принялась постигать «стиль и язык». Сначала ей показалось, что предложения в тексте напоминают школьное изложение. Нарочито односложные, они усваивались, как простые блюда. «Элайза проснулась рано. Утро было пасмурным. Красный цвет шелковых простыней померк. Элайза закрыла глаза. «Я не хочу сегодня просыпаться», — подумала она. На душе скребли кошки. Роберт сегодня не придет. Он уехал».