– Тогда почему ты до сих пор жив?

– Спроси об этом Джарлакса. Скорее всего, ему известно об этом больше, чем мне.

Береллип шагнула вперед, зловеще усмехаясь. Взяла Энтрери за подбородок и заставила поднять голову, взглянуть ей в глаза.

– Когда-то ты доставил мне удовольствие, – произнесла она. – Возможно, это случится снова.

Он ничего не ответил и изо всех сил постарался скрыть отвращение и ненависть. Береллип отступила, отошла прочь, затем резко развернулась, и в руке ее была ядовитая плеть.

И она принялась избивать пленника, избивать жестоко; змеи рвали его плоть, яд проникал в его кровь. Это продолжалось долго, очень долго, и наконец она оставила Энтрери, в мучениях корчившегося на полу.

Появились несколько слуг, как будто из-под земли, словно они все это время, будучи невидимками, присутствовали в комнате. Двое схватили его за ноги и уволокли прочь. Это еще дошло до сознания Энтрери, а потом от змеиного яда его разум заполонил туман, чувства притупились, и он перестал воспринимать реальность.

Когда он открыл глаза, очнувшись от грохота кузнечных молотов, оказалось, что он снова заперт в своей клетке; Далия жалобно всхлипывала справа от него, слева труп Афафренфера безвольно привалился к железным полосам.

Все тело болело, но ассасин, оглядевшись, довольно кивнул. Он понял, что жрица-дроу сейчас совершила ошибку.

Она дала ему цель. До разговора с ней он не надеялся выбраться из этого места живым, разве что его снова доставили бы в цепях в Мензоберранзан в качестве раба.

Но теперь он решительно был настроен убить по крайней мере одного дроу, прежде чем расстаться с жизнью.

– Малышка Доу, о, дорогое мое дитя! – воскликнул Тос’ун, когда наконец снова встретился с Дум’вилль в нижних туннелях Подземья. Отряд Бэнров оставил Тсабрака и направлялся обратно в Мензоберранзан.

– Куда ты меня привел? – спросила Дум’вилль. Голос и выражение лица ее выдавали смертельный страх, потрясение, отвращение.

Это печальное лицо и полный ужаса голос ранили Тос’уна сильнее, чем он мог себе представить. В конце концов, он происходил из Дома Баррисон Дел’Армго, он был благородным воином-дроу, занимавшим высокое положение среди членов Второго Дома Мензоберранзан а, и, возможно, самого могущественного войска среди всех семей дроу в этом мире.

Так почему его взволновали чувства дочери? Ему следовало интересоваться лишь тем, славу или неприятности она принесет ему.

– А чего ты ожидала? – жестко спросил он. – Разве я не учил тебя обычаям дроу? Может быть, жизнь среди наших слабых сородичей сделала тебя слабой?

– Отец…

– Молчать! – воскликнул он и наотмашь ударил ее по лицу. – Ты дроу или дартиир? – спросил он; этим словом дроу называли эльфов, обитавших на поверхности, и произносилось оно обычно с презрением и злобой.

– Если я дартиир, тогда я скоро умру.

– Если ты дартиир, тогда ты скоро будешь умолять о смерти, – поспешил объяснить ей Тос’ун. – Неужели ты считаешь, что Мать Квентл, или любой из них, или даже я, позволим тебе жить…

– Ты любил мою мать?

– Любовь, – с неприкрытым презрением процедил дроу. Этот вопрос задел Тос’уна сильнее, чем он хотел бы признаться самому себе, потому что с Синнафейн он действительно узнал, что такое любовь. Сначала он жил с эльфами Лунного Леса из чистой необходимости, чтобы выжить, но прошли годы, и чувства его изменились.

Однако Тос’ун Армго понимал, что поддаться этим чувствам сейчас значит обречь себя и свою дочь на верную смерть.

– Любовь полагается испытывать только к богине, – жестко произнес он. – Я был пленником у народа твоей матери, и это все. Да, я познал с ней плотское наслаждение, и на свет появились ты и твой брат. Я не мог покинуть ее и ее отвратительное племя дартиир, не рискуя жизнью. Но теперь ты привела меня… домой.

Дум’вилль долгое время стояла неподвижно, пытаясь осмыслить эти слова и смириться с ясным, жестоким тоном, каким они были сказаны. Она опустила взгляд и уставилась на ножны, висевшие на бедре Тос’уна.

– Отдай мне мой меч, – приказала она.

– Мать велела мне носить его.

Дум’вилль смотрела на отца повелительно, и во взгляде ее была ненависть. Тос’ун понимал, что в душе ее происходи! борьба, такая же битва, которую ей пришлось выдержать, чтобы подчинить себе Хазид-Хи. Но сейчас она пыталась подчинить себе ту сторону своей личности, которая относилась к дартиир: мягкость эльфов, доставшуюся ей от Синнафейн, воспоминания о детстве и юности, проведенных в Лунном Лесу. Тос’ун знал, что она должна выиграть эту битву, причем быстро и решительно, иначе она превратится в жертву мучителей из Мензоберранзана, а возможно, даже в одно из проклятых восьминогих чудовищ, вынужденных вечно влачить ужасное существование.

– Этот меч принадлежит мне, он достался мне в качестве трофея в честном бою, – сказала она.

– Как только Мать прикажет, я верну его тебе.

Он заметил, что Дум’вилль побледнела и смотрит куда-то ему за спину. Тос’ун резко развернулся и увидел совсем рядом Мать Квентл.

– Может быть, когда мы вернемся на восток, мне следует позволить Тос’уну Армго возглавить атаку на Лунный Лес? – спросила Мать Квентл с коварной усмешкой.

– Позволь мне сделать это, – вмешалась Дум’вилль, – чтобы в этой битве я смогла очиститься от слабостей, доставшихся мне в наследство от матери!

– Доу, ты забываешься! – предупредил дочь Тос’ун, но Мать Квентл лишь рассмеялась. Казалось, она осталась вполне довольна словами девушки.

– Верни этому ребенку ее меч, – велела она, и оба, Тос’ун и Дум’вилль, уставились на нее, не веря своим ушам.

– Сейчас же! – добавила Квентл, и Тос’ун поспешно снял пояс с ножнами и протянул его дочери. Когда Дум’вилль надела пояс с мечом, Мать подошла к ней вплотную. – Некогда этот меч принадлежал моему брату, – негромко произнесла она. – Это меч великого Даитрага Бэнра, величайшего мастера оружия своего времени. – При этих словах она с хитрым видом обернулась к Тос’уну, словно приглашая его возразить. Ведь члены Дома Баррисон Дел’Армго гордились своим легендарным мастером оружия Утегенталем, который, по их мнению, намного превосходил всех остальных. И действительно, соперничество между Утегенталем и Дантрагом служило пищей для слухов и споров во всех уголках Мензоберранзана вот уже несколько веков.

Тос’ун, разумеется, не стал открыто оспаривать ее утверждение.

– Ты считаешь, что отпрыск Дома Армго достоин носить на поясе меч Дантрага? – настойчиво обратилась к нему Мать Квентл, и у Тос’уна пересохло в горле.

– Нет, Мать, – едва слышно произнес он, и Дум’вилль прошептала то же самое.

– Разумеется, я тоже так не считаю, – заявила Мать Квентл. – Но это будет вполне уместно, когда наши Дома объединятся снова во имя общего дела. Держитесь гордо и независимо, вы оба, потому что вы представляете здесь Второй Дом Мензоберранзана; ваша роль – способствовать укреплению союза и взаимопонимания между Бэнрами и Баррисов Дел’Армго.

– Мать? – услышал Тос’ун собственный голос, пытаясь вникнуть в смысл ее слов, которые встревожили его. Где-то среди этой паутины лжи, которую плела Мать Квентл, затерялась истина. Но какой-то неведомой причине она допускала участие в своих великих планах не только Тос’уна, но и Дум’вилль, наполовину дроу, наполовину дартиир.

С высокомерным смешком Мать Квентл развернулась на каблуках, ушла обратно к Андзрелу и свите Бэнров и заняла свое место на парившем в воздухе магическом диске.

– Ну что, отец? – с сарказмом в голосе произнесла Дум’вилль.

Однако Тос’ун, находившийся в полной растерянности, лишь пожал плечами.

– Это клинок Бэнров, – жаловался Андзрел Громфу, когда они продолжали путь на восток вместе с отрядом Тсабрака. – И отдать его сыну Дома Баррисон Дел’Армго…

– Такова воля Матери, – холодно перебил его Громф и взглянул на мастера оружия сверху вниз.