– То есть ты отказываешься выполнить мой приказ, несмотря на то, что стала моей пленницей? – грозно спросил Чернек.

– Я не отказываюсь, – как можно ровнее отвечала Сейвина, справляясь с приступом страха. – Просто это невозможно.

Чернек вскочил из-за стола и стал быстро ходить по комнате, не скрывая своего бешенства. Вдруг он резко подскочил к столу напротив нее и, уставившись кулаками в стол, наклонился над столом, чтобы нависнуть над ней:

– Тогда начнем с начала: почему баллины послали тебя? Для чего сие вмешательство? Вы что, решили выступить на стороне Радии? О вас не было слышно тысячи лет, и вот вы решили появиться теперь! Почему теперь? Почему?! И почему они послали ко мне женщину: что, у баллийцев не осталось настоящих воинов? Вы будто не знаете, какова участь женщин, попавших ко мне в плен? Что за игру вы затеяли?!

Сейвина молчала, судорожно думая о том, как его обмануть. Как давно она не лгала так по-крупному, ей казалось, только она начнет говорить, он сразу раскусит ее. Никакая ложь, казалось, не складывалась в единую картину.

– Ты боишься меня! – внезапно просиял Чернек. – Твое белое лицо покрылось красными пятнами, ты почти дрожишь, – продолжал он, радуясь своему открытию, – ты ничего не можешь сделать против меня, не так ли? Не знаешь, как выбраться из плена теперь, ибо твоя магия слаба, и вся твоя сила была в артефактах! Ну разумеется, если бы ты знала заклинания, ты бы не сидела здесь, не так ли?

Сейвина молчала, понимая, что ей нечего возразить.

– Зачем же баллийцы послали столь слабую особу на спасение Велибора? Или ты среди них самая сильная?

– Нет, не самая сильная, – наконец-то выдавила она из себя, – далеко не самая сильная.

– А я думаю, что ты лжешь, – перебил ее Чернек, – ваша баллийская магия давно изжила себя, потому вы и не вмешивались в людские дела. О вас все благополучно забыли и перестали почитать. И это просто-напросто жалкая попытка что-то сделать для рода человеческого.

– Попытка, быть может, и жалкая, – ответила Сейвина, пытаясь подкупить его своей честностью, – но в остальном ты не прав. Магия баллинов как никогда сильна.

Чернек улыбнулся, не слушая ее.

– Знаешь, что это означает?

Сейвина вскинула брови, недоумевая.

– То, что я могу сделать с тобой все, что захочу. И никто не мне не помешает. Я выпытаю из тебя признания, в которых ты мне отказываешь моими любимыми методами.

По телу баллийки побежала дрожь. Магия Деяны могла сыграть с ней скверную шутку теперь: знала ли сама настоятельница об этом? Духовлад не узнает, что она в опасности, и никто не узнает. Помощи было ждать не от кого.

– В таком случае мне ничего не остается, как сказать правду. – Сейвина выдавила из себя решительно, – знакомо ли тебе имя Духовлада?

– Правитель неба? – спросил Чернек, сомневаясь.

– Он самый. А имена Духовлад и Сейвина по-прежнему не говорят тебе ни о чем?

– Сейвина… Сейвина… – Чернек внезапно вспомнил, делая шаг назад от стола – ты хочешь сказать, что ты и есть та самая Сейвина, что вступила в брачный союз с правителем неба?

– Он по-прежнему самый могущественный из всех сущностей, – быстро заговорила Сейвина, – Он может уничтожить всю землю, не оставив никого в живых или мертвых…

– И где же теперь правитель всего? – засмеялся Чернек, – к чему пугать меня тем, кто до сих пор не заступился за тебя? Быть может, вы давно разругались, и он будет рад, если ты сгинешь в этих стенах!

– Он просто не знает, что я здесь, – продолжала Сейвина, – на меня наложено заклинание, мое расположение, мои действия сокрыты от него. Ты можешь подвергнуть меня пыткам, можешь уничтожить, все, что захочешь – но! Расплата будет. Духовлад все равно узнает, если со мной что-то случится, и тогда он не пощадит никого. Ты можешь верить мне или не верить, но совершенно списывать правителя Баллии со счета нельзя.

Чернек вновь навис над ней, пристально изучая ее лицо, выражение ее глаз, губ, звуки ее голоса.

– Это что-то любопытное, – заговорил он внезапно вкрадчивым голосом, – ты сбежала от супруга, скрылась от его очей, а он пойдет следом и будет мстить за тебя? Вы, похоже, рассорились; не думаю, что мне стоит его бояться.

– Даже если бы и поссорились, разве это отменяет привязанность? Даже если он прямо сейчас в Баллии злится на меня за мой побег, разве обрадуется он моей жестокой смерти?

Чернек внимательно смотрел на нее, будто оценивая теперь не только правдивость ее слов, но и всю ее. Сколько благ или невзгод она могла принести ему? В такие минуты он всегда жалел, что не был глуп, как Ростих, и что мог предвидеть слишком многое наперед. Будь Ростих на его месте, он бы уже пытал пленницу, а быть может, уже бы и совсем расправился с ней. И только после столкнулся бы со всеми последствиями, искренне удивляясь им и ничуть не сожалея о преждевременном истязании пленницы. Ведь он действительно был слишком недалеким, чтобы предвидеть эти самые последствия. Быть может, ему бы повезло, и гибель Сейвины ничего бы не повлекла бы за собой. Но Чернек не был ни глупым, ни близоруким.

Они сидели в зловещей тишине, и недоверие Чернека куда-то уходило; он смотрел в зеленые глаза Сейвины, на ее пышные черные волосы, и думал о том, что совсем не эта ее точеная красота делала ее такой непохожей на любую другую женщину. Что-то было во всем ее облике в целом, такое пронзительное и необратимое, что-то, столь не похожее ни на одно заклинание на свете.

– Если мои глаза не обманывают меня, я смогу договориться с Духовладом об очень большом выкупе. Было бы глупо не воспользоваться такой удачей.

– Чтобы собрать еще большее войско, еще больше оружия?

– Разве я сказал, что не нужен выкуп золотом? – оборвал ее резко Чернек, дав понять, что это уже не ее дело.

– Означает ли это, что я в плену?

– В плену? – засмеялся Чернек немного снисходительно, – к твоему счастью, тебе пока не придется вкусить прелести настоящего плена Темного замка. В плену! Кости замученных людей, что валяются в подземельях, только они знают, что такое – быть узниками Чернека. Нет, ты будешь моей гостьей. В твоих интересах, чтобы все, что ты мне поведала, оказалось правдой. В противном случае, – рука его сжалась в кулак, но затем снова разжалась, – в противном случае… даже баллины могут страдать!

Сказав это, Чернек встал, подошел к выходу и позвал Зорана. Вскоре Зоран отвел Сейвину, теперь словно гостью, в ее покои, поставив только около ее дверей вурдалаков-стражников. Оставшись в одиночестве в большой комнате с большой деревянной кроватью с перинами и небольшим столиком, она подошла к узкому окну, за которым таилась черная ночь и тонкой рваной полоской горел горизонт вдали. Где-то там, за пределами темных земель, занимался рассвет, думала Сейвина, и Велибор уже должен был проходить через пустой погост, через клик воронов, под сверлящими глазами молчаливых коршунов. Скоро он будет в безопасности. Пусть она запуталась окончательно в том, что могла и не могла, в том, что хотела и не хотела, в том, на что она была готова, а на что – нет. Пусть сегодняшний день зачинался намного темнее, чем она надеялась, а завтрашний – был несбыточным, она не могла не думать, не переживать о путнике, бредущем по выжженным полям на войну. Сейвина смотрела в окно, словно пытаясь увидеть что-то вдали, но даль лишь глядела на нее в ответ бездонными черными глазницами.

В последующие ночи Чернек спал плохо; то и дело просыпался, вслушивался в ночную тишину, изредка прерываемую криками, доносившимися от войск за стенами замка; вслушивался в свое собственное дыхание и биение сердца, которого не было. То и дело ему казалось, что уже началась война, и он командует огромными войсками, и при каждой своей команде он переворачивался и немного просыпался. Вконец измученный, он вставал ранним утром и подходил к окну; подолгу глядел он на раскинувшиеся земли и то, что лежало за ними, пусть оно и было покрыто мраком. Все, что было за горизонтом, должно было стать его: он долго к этому шел, много часов провел над древними рукописями и свертками, раскопал и разорил множество усыпальниц древних волхвов, чтобы найти отголоски единичных заклинаний. Изучал алхимию, ставил много опытов, добывал материалы по крупице, никому не жалуясь, никогда не жалея себя.