– Да что ты понимаешь, ситхов выкидыш! Как можно так говорить про классику? Ничего святого!
Йон пропустил последний выпад мимо ушей. Он провел по стене открытой ладонью, стараясь найти какую-нибудь кнопку.
– Где же кровать? – пробормотал он вслух.
В этот же момент одна из панелей выдвинулась, и перед ним выехала широкая толстая полка, заправленная постельным бельем.
– Так тут голосовое управление! – обрадовался Йон, с удовольствием плюхаясь на свое место. – Замечательно, теперь можно и познакомиться, – он кивнул соседу. Тот все еще сидел боком, красный от негодования, и сверлил взглядом окно. – Эй, да повернись ты уже, я не кусаюсь, – насмешливо добавил он, но стоило мальчику напротив действительно повернуться, как вся веселость мигом слетела с Йона.
На правой щеке его соседа красовалось красное пятно, стянувшее кожу. Оно начиналось от нижнего века, которое было сдернуто книзу, отчего правый глаз казался неестественно большим. Пятно занимало всю щеку и уходило под ворот рубашки. Йон непроизвольно сглотнул, он никогда прежде не видел людей со столь явными физическими недостатками. Современная медицина казалась ему практически всемогущей. Судя по тому, что ему рассказывали в школе, медтехники могли заменить не только любой орган на биотический протез, но и любую конечность. При этом новая рука или нога даже ощущается как своя собственная, не говоря уж о внешнем виде.
И вот сейчас перед ним сидит обезображенный человек с отвратительным ожогом на половину лица. Йон с трудом подавил в себе желание встать и потрогать странное пятно. Новый знакомый говорил о старых фильмах, кто знает, может, это накладная кожа, чтобы изображать зомби?
– Бойся, как бы я тебя не укусил, – сосед посмотрел на него с вызовом, – Я заразный, между прочим. Думаешь, почему меня поселили одного?
– Во-первых, если бы ты был заразным, то тебя бы не взяли в Канцелярию, по крайней мере, не вылечив перед этим. Во-вторых, держу пари, что ты сам приклеил свою табличку сюда, – поймав удивленный взгляд, Йон понял, что попал в точку. – В-третьих, сомневаюсь, что твой ожог не лечится. И раз уж ты здесь, то к твоим услугам будут лучшие технологии ЛиДеРа. Ну и, в-четвертых, ты так и не представился.
– Алон. Тринадцатый номер. И да, я знаю, что обычно в первый отряд берут только дюжину, но, видимо, для моего уродства решили сделать исключение. Так что я не хочу его лечить, – все это было сказано со смесью сарказма и пренебрежения, но Йон заметил, как нижняя губа блондина слегка дрогнула, поэтому не стал выспрашивать подробностей.
– А я Йон, – мальчик откинулся на кровати, положив голову на согнутую в локте руку, и заговорщическим тоном спросил, – Ну что, Алон, расскажешь, как так случилось, что ты оказался один в комнате?
– Да что тут рассказывать. Все таблички лежали прямо у входа – выбирай дверь и вешай свою. Я просто решил помочь другим определиться с комнатами. Ну и поселиться отдельно, конечно, но весь мой гениальный план был пущен хаттам под хвост. Тобой, между прочим. Что возвращает нас к первоначальному вопросу: какого Вейдера ты притерся?
– А я смотрю, ты любишь похвастаться, – усмехнулся Йон, сочтя последний вопрос риторическим. С тем же успехом можно было спросить, какого Вейдера он вообще делает в Канцелярии после всего, что произошло.
– А ты что-то не очень. Какой номер? Судя по тому, что ты еще здесь, наверняка десятый или ниже.
– С чего ты так решил? – Йон искренне удивился. Что вообще значили эти номера? Судя по тому, как все о них беспокоились, они действительно были важны.
– Ну как же, инспектор Велор такую речь толкнул после испытаний перед будущими кадетами. Неужели ты не проникся?
Мальчик кашлянул, подавившись воздухом.
– Проникся, – сдавленно прохрипел он. – Ты даже не представляешь, насколько.
– Кстати, а с какой группой ты сдавал тесты? Я тебя не помню.
– Я тебя тоже, между прочим, – Йон поспешил перевести тему. – Ты не знаешь, тут есть какая-нибудь панель? А то скучно. Может, есть сеть?
– На потолке есть интерактивная вставка, показывающая глобальные новости. Пока тебя не было, я экспериментировал с командами.
Алон приложил руку к стене и четко произнес: «Новости», после чего казавшийся до этого однородным потолок загорелся, и перед мальчиками высветились разноцветные круги эмблемы новостного канала.
– Первый ролик, – громко добавил Алон, выбирая из нескольких сюжетов.
– Не люблю глобальные новости, – поморщился Йон.
– Можно выключить, – его сосед потянулся к стене.
– Подожди! – перед глазами возникли знакомые лица. Мальчик растерянно разглядывал объемный образ кареглазой девчонки, транслируемый на всю Лигу.
«Несогласные среди нас» – эта мысль красной лентой прослеживалась через весь репортаж и была его основной идеей. Речь шла об их школе, и Йон с нарастающим чувством ужаса смотрел сменяющиеся кадры таких родных и знакомых коридоров и переходов, показали даже табличку с лозунгами на входе. Учитель, господин Александр, рассказывал зрителям своим менторским, высоким голосом:
– Дора ничем не выделялась среди других учеников, правда, дружила и сидела всегда только с отличниками, но сама не блистала. Никогда бы не заподозрил в девочке преступных намерений…
Кадры сменялись один за другим, показывались спальная комната, парта, изъятые личные вещи. Ведущий репортажа подводил зрителя к мысли, что именно среди таких вот «серыхмышек» и прячутся несогласные, направляюще все свои силы на то, чтобы подорвать государственный строй.
В этот раз несогласные перешли все границы: они покусились на святое – на подрастающее поколение.
Если втаптывание имени подруги в грязь Йон вытерпел почти стойко, то следующие кадры ударили под дых, в буквальном смысле выбивая из мальчика воздух. Он ошарашенными глазами смотрел перед собой, отчаянно пытаясь вдохнуть, но легкие словно свело судорогой.
Перед ним была его мама:
– В молодости я совершила преступление. Это была самая большая ошибка в моей жизни, и спустя десять лет возмездие за необдуманный поступок настигло меня. До этого, когда я беременела, я всегда отдавала эмбрионы на доразвитие и больше о них не думала. Но мне понадобились деньги, а за своерожденных детей в то время платили в несколько раз больше. Передавая ребенка в распределитель, я с помощью сообщников, имена которых я уже сообщила следствию, выкрала документы о личности малыша, – глаза мамы были влажными, и она то и дело закусывала губу, опуская взгляд. – У меня не было цели воспользоваться этими бумагами. Это было больше похоже на шутку. Теперь-то я понимаю, что несогласные меня использовали. Они все рассчитали на десять лет вперед, и, вполне вероятно, я не одна, кто когда-то попался на их удочку. Каким-то образом им удалось разыскать эту девочку и привлечь ее в свои ряды, – на этих словах мама всхлипнула и прижала указательные пальцы к внутренним краешкам глаз. – Простите… – прошептала она, – дальнейшее было так ужасно, что мне трудно об этом говорить.
Образы вновь начали сменяться, показали больничное крыло, в котором работала его мама, ее рабочее место, затем вновь несколько планов школы, веселые толпы учеников в классах.
– Она шантажировала меня, – перед Йоном снова возник образ матери. Она уже взяла себя в руки и благодарно улыбалась стоящему рядом с ней мужчине в форме инспектора Канцелярии. – Сказала, что если я кому-то расскажу о ней, то те документы, что когда-то я украла, будут свидетельствовать против меня. Сказала, что никто не обвинит несовершеннолетнюю, и меня казнят. Она постоянно требовала уделять ей внимание. Выделять ее среди других пациентов, детей, с которыми я работала в школе. Взрослому противоестественно общаться с детьми просто так! Если ты не учитель или не воспитатель без соответствующего образования и уровня допуска, любое твое слово может быть истолковано ребенком не так. А она заставляла меня! – мама вновь начла терять самообладание, и стоящий рядом инспектор был вынужден положить ей руки на плечи в жесте поддержки. Сквозь подступающие слезы женщина послала инспектору искреннюю улыбку. – Я не знала, как это прекратить. Я так боялась, я была абсолютно несчастна. Она склоняла меня… – мама судорожно шмыгнула носом, – склоняла к оказанию влияния, заставляла высказывать ей свое мнение по поводу того, что я думаю о разных расах, религиях, кто мне нравится, а кто не нравится. После этого она повторяла все, что я говорила, и я понимала, что вот, вот оно то, от чего нас предостерегали отцы-основатели ЛиДеРа! Теперь то, что я не люблю какую-либо одну категорию людей, закрепится в другом человеке. А если таких будет много? Социальная напряженность, войны, конфликты…. но это в глобальном смысле. А для меня это было личное несчастье. Девочка отнимала все мое свободное время, требовала деньги, мешала личной жизни, мешала мне быть счастливой. Порой мне даже хотелось ее ударить! Я ощущала себя неполноценной… Не знаю, как я пережила все это.
