2-й хирдман. Кого нас-то? Ты вовсе дан, а не свей.
Рюрик (закипая). Ты не понял?! Русь - это не народ! Это гребцы! Дома на рунных камнях пишут - гребцы пошли в поход!
2-й хирдман. У кого дома? У нас, свеев, или у тебя, дана, дома?
Рюрик багровеет.
2-й хирдман. А чем плохо было свеями-то быть? Ну там, дома, ладно - гребцы пошли в поход. Не пастухи какие-то там, не бонды. А тут-то... важнее сказать, что свеи, мол, а не кто-то ещё. А да, ты ж дан. Тогда понятно. Вдруг про тебя забудут...
Рюрик хватается за меч. 1-й хирдман хватает второго за плечи и вталкивает его в толпу воинов.
Рюрик (оглядывая дружину и удовлетворённо кивая). Больше возражающих нет. Будем зваться русью.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Там же, на другой день.
На берегу стоят Рюрик, несколько его хирдманов и Гостомысл. У самого берега на воде стоит плот под полосатым парусом.
Рюрик (одному из хирдманов). Так и не пойму, с чего вы возвращаться-то надумали?
Хирдман. Да у нас дома война началась же. Великая. У конунга Стенкиля Косого корова сдохла, колючек нажралась на соседском пастбище, у Сверрингов, так теперь Стенкиль у Сверрингов всех трэлей поубивал и в своей усадьбе закрылся. А оба моих брата Сверрингам служили, и на осаде погибли все. Вот и надо возвращаться - отомстить Стенкилю. Да и Сверрингам помочь, у них теперь и воинов-то нет, чтоб усадьбу Стенкиля взять. Может после победы нашей семье то поле с родником и двумя берёзами достанется, из-за которого Стенкиль со Сверрингами пятый десяток лет враждуют.
Рюрик (вздыхает). Понятно. Ну ладно. В добрый путь.
Гостомысл. Не посрамите там имени свейского славного.
Рюрик. Русского.
Гостомысл (мотает головой). Нет. Свейского. Они уплывают домой, значит, они свеи.
Хирдман. Но ведь нас всё равно финны будут звать "руотси".
Гостомысл. Ну и что? А мы - свеями. А русью - тех, кто тут остался. И себя.
Рюрик. А себя-то с чего? Ну мы ладно, "ротс", гребцы. И финны нас "руотси" зовут...
Хирдман. Ни разу не слыхал, чтоб они нас так звали. И ещё лет семьсот небось звать не будут.
Рюрик. Молчать! (Гостомыслу). А вы-то с чего - русь?
Гостомысл. Так вы ж русь, нами владеете, стало быть, и мы - тоже русь!
Рюрик (глубокомысленно). Мда.
СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ
Там же, ещё через день.
На заднем плане несколько мужиков возятся с брёвнами, доносится стук топоров. Несколько рыбаков-карел во главе с Аату волокут мимо корзину с только что пойманной рыбой. Рюрик стоит, скрестив руки на груди, и разглядывает строящуюся крепость. Рыбаки останавливаются перед ним.
Аату. Великому венедскому князю и всему народу венедскому наш дар - корзина с рыбой.
Рюрик (вздрагивает). Как ты меня назвал?
Аату. Князем, вестимо, как же ещё.
Рюрик. Так я ж конунг!
Аату. А у венедов же владыку князем зовут. Ты над венедами владыка, стало быть, князь венедский.
Рюрик (раздражённо). Я - дан! А мои люди - свеи! А вы вообще нас зовёте - руотси!
Аату. Мы зовём? Когда мы вас так звали?
Рюрик. Всегда!
Аату. Мда? Я наверное, на рыбалке был, когда это было.
Рюрик. Так венеды-то наши теперь нас русью зовут, потому что ты им рассказал, что вы нас "руотси" зовёте! И себя русью зовут!
Аату. Я им лекарь, что ли? Ты мне сказал им рассказать про то, я и рассказал. В жизни не помню, чтоб вас руотсями звали какими-то. И ещё лет семьсот это нам даром не нужно. А венедов мы всегда звали венедами. И вас теперь будем венедами звать, раз вы их землю взяли под свою руку.
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
МИМИКРИЯ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Ладога, 20 лет спустя
Вещий Хельги спускается с борта драккара на берег - вернулся из набега на финнов. На берегу, около крепостной стены стоят словенские и финские старцы. Один из них держит за руку малолетнего Ингвара.
Хельги (к дружине). А что, храбрые ёвуры, надо бы нам и богов возблагодарить за то, что удачно сходили в поход. Вознесём же жертвы богам нашим... Перуну и Велесу!
1-й и 2-й хирдманы (хором, обалдело). Кому?
Хельги. Перуну и Велесу.
1-й хирдман. А кто это?
Хельги. Здешние боги. То ли финские, то ли вендские.
Гостомысл (одобрительно кивает головой). Велес - финский. А Перун - литовский. Самая доба.
Старец (вытаращив глаза). Ты чего, отче наш??!! С какого они перепугу финские-то да литовские? Сколь себя помним, им кланялись - и деды, и прадеды.
Гостомысл нетерпеливо и досадливо отмахивается.
2-й хирдман. Да хоть они йотуновские будь! Нахрена мы им жертвы приносить будем? И их благодарить? Своим богам уже никак?
Хельги (глубокомысленно). Мы на вендской земле, потому и надо финским, литовским и вендским богам поклоняться.
1-й хирдман. Что-то я не припомню, чтобы мы в Ирландии это делали - монастыри вальхские грабили, только в путь. Оскорбляли тамошнего бога. Да и в франкских землях, и в арабских...
Хельги (каменно твердея голосом). А теперь будем! Обычай у нашего народа такой!
2-й хирдман невольно оглядывается в сторону моря. Сквозь воду видны вытаращенные в немом изумлении громадные глаза Эгира и Ран, а в небе над морем - Вана-Ньёрда.
СЦЕНА ВТОРАЯ
Ладога, неделя спустя.
Вещий Хельги сидит с горшком на голове на скамье посреди горницы, поджав ноги и съёжась под плащом, а вокруг него суетится финский мужик с ножницами в руках. В стороне стоит, скрестив руки на груди, словенский старейшина и глубокомысленно разглядывает происходящее. Входит хирдман и столбенеет от изумления.
Хирдман. Конунг!
Хельги (сварливо). Не конунг, а князь!
Хирдман. Ладно, пусть князь! Ты чего творишь-то?
Хельги. Не видишь, что ли, стригусь.
Хирдман. Зачем?!! У нас только рабы стригутся! Ты ещё бороду сбрей!
Хельги. Чтобы быть как венды.
Хирдман. Зачем?!!
Хельги. Чтобы никто не узнал, что мы свеи.
Хирдман пребывает в остолбенении.
Хельги. Это ещё не всё. С сегодняшнего дня между собой тоже будем говорить только по-вендски, и имена поменяем на вендские. Вот меня, к примеру, будете звать не Хельги, а Олег Вещий, Ингвара Рюрикссона - Игорем Рюриковичем, а тебя мы звать будем не Хаки Бьорнссон, а Хотен Блудович.
Хирдман начинает судорожно кашлять.
Хирдман (отдышавшись). Как?
Олег (терпеливо). Хотен Блудович.
Хирдман. А для чего??!!
Олег. Я ж сказал - чтобы быть похожими на вендов.
Гостомысл (осторожно). Тогда и одежду бы поменять надо, княже, на нашу, словенскую. И украшения носить наши, словенские. И... (помедлив) хоронить по-нашему, по-словенски.
Олег резко оборачивается и натыкается лицом на ножницы.
Олег. Ай! (цирюльнику). Твою мать к воронам! (Гостомыслу). Нет! На это я пойтить не могу! Одежду мы будем носить нашу! Свейскую! И украшения - тоже. Они от богов наших!
Хирдман. Так мы ж теперь вендским богам жертвы несём.
Олег. Ну и что?
Хирдман. Так мы ж тогда отличаться будем, от вендов-то.
Олег. Да и наплевать. Пусть остальные офигеют. А уж хоронить-то точно будем по-нашему обряду! И в камере подземной, и на костре сжигать, и в корабле!
Гостомысл (озадаченно). А который из этих обрядов ваш-то, свейский?
Олег. А все три! И всё, старче божий, не спрашивай больше. Я и сам ни фига понять не могу, что и для чего я делаю.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Ладога, месяц спустя.
