В любом деле главное — удачное начало. Начало семейного обеда — это, конечно же, первое блюдо.

Сегодня замышлялся суп с клецками. Тут очень важно угадать необходимую густоту теста, при которой маленькие шарики в бульоне зазвучат в ансамбле с куриным мясом. Очень важно, чтобы вкус готового блюда получился узнаваемым и исключительным одновременно! Добиться этого не так просто, поскольку куриный бульон не терпит никаких иных приправ, кроме небольшой головки лука. Исключительность ему может придать только выбор курицы, точное угадывание момента, когда нужно убавить огонь, чтобы бульон не вскипел, а только достиг точки кипения и оставался прозрачным, вот эти белые мучные шарики — клецки — и настроение поваров. Сегодня оно было превосходным.

Павел проворно открыл холодильник, вынул курицу и зашуршал пакетом.

— Маш, — интригующе окликнул он жену через минуту, — погляди-ка… — Ухватив задубевшую птицу за ножки, он попытался изобразить ее прогулку вокруг разделочной доски. — Александр Бенуа! Прогулка короля! — Цыпленок в руках Павла вышагивал тонкими, молочной белизны лапками с коготками.

— Карабас-Барабас! — безжалостно сбила Маша художественный градус представления со степени версальски-таинственного в откровенно балаганный и нахмурила бровки. Голый король не дождался рукоплесканий зрителей. Зато кукловод дождался нелицеприятной рецензии театрального критика:

— Очень умно! Можешь взять ее под ручку…

— Но это ж цыпленок! Он!

— Да? — залилась Маша смехом. — А как ты догадался?

— О моя Мальвина! Это сразу видно! По походке. Да обернись же! Видишь, он не покачивает бедрами?

Цыпленок в руках не оцененного публикой мастера сцены бесславно сделал несколько кругов по столу, затем, повинуясь воле режиссера, нырнул в холодную воду. Синий пластиковый тазик с голубоватой кожей птицы составили единую колористическую композицию.

— И у Мальвины волосы тоже голубые… — задумчиво констатировал Павел, пошевеливая под водой куриными крылышками.

— Почему «тоже»? — отозвалась Маша, позвякивая ложкой в миске с тестом и оборачиваясь. — Господи! Да у них теперь заплыв! Дайверы…

При слове «дайверы» Павел слегка вскинул брови, но мизансцену доиграл до конца, вложив все нахлынувшие эмоции в мятежный финальный вокал: «Чому ж я не сокол, чому не летаю…» Цыпленок картинно раскланялся и покинул территориальные воды тазика.

— Вода уже закипает! Разделывай скорее… сокол… — В Машиных глазах запрыгали смешинки. — Взвейтесь, соколы, орлами! Вон старые газеты, я приготовила выбросить, подстели пока… И воду бы вытереть с пола… Море-океан от вашего заплыва, господа соколики!

Павел посмотрел на Машу влюбленными глазами и потянулся к стопке газет. Мимо Машиных бедер. Край Машиного халатика колыхался в такт ее движениям ложкой. Павел не удержался и ласково коснулся ямочки под Машиной коленкой.

— А-а-а-ай! С ума сошел! — увернулась Маша. — Холодно же! Балбес ты, Паша!

Павел преданно посмотрел на супругу, демонстрируя полное раскаяние в содеянном.

— А мама мне говорила… — давясь от смеха, продолжала Маша, уперев руки в бока, — что ты такой положительный, такой серьезный…

Павел повернулся, изготавливаясь гордо приосаниться в подтверждение слов, некогда сказанных его будущей тещей, но тут — м-м-м-ых!.. — ноги его сами собой разъехались в луже, и он, не удержав равновесия, с размаху шлепнулся, вызвав новый взрыв Машиного хохота. Маша нагнулась, прицелившись чмокнуть мужа, но промахнулась и зависла с вытянутыми трубочкой губами.

— Сыро… — сквозь смех простонал Павел. — И холодно… — Полы его халата разошлись. Маша отвела глаза в сторону и хихикнула:

— Нельсон… Вот тебе и морской бой! Не ранен?

— Кость цела! — бодро отрапортовал супруг.

И оба еще больше залились хохотом, вспомнив давний анекдот. Английская королева обходит раненых в госпитале и разговаривает с каждым. Подойдя к постели одного, интересуется: «И куда же ты ранен?» — «В причинное место…» — «Кость цела?» — «Да говорю же — в причинное место ранен!» — «Ну так я и спрашиваю: кость-то цела?» — «Слава английскому королю!» — орет раненый в восторге.

Отсмеявшись, супруги продолжили священнодействовать над укрепляющим брачные узы процессом: Маша вернулась к тесту, Павел, кряхтя, начал шлепать по полу тряпкой, шелестеть бумагой. Так прошло несколько минут.

Потом в кухне воцарилась тишина. Маша обернулась. Павел, присев на корточки, внимательно читал пожелтевшие газетные листки.

— Смотри-ка, тут пишут о каком-то нашем однофамильце! — И он прочел вслух несколько строк из газетной заметки.

— Ой, да этим бумагам сто лет в обед! Еще с бабушкиных времен пылятся. Их целый чемодан на антресолях! Все руки не доходят разобрать и выбросить. Вот начала, да не закончила.

Павел задрал голову и нашел глазами обшарпанный край чемодана на верхней полке под самым потолком. Подтащив лесенку-стремянку, он, недолго думая, поднялся по ступенькам и оглядел кухню с высоты. Она открылась ему в дивном ракурсе. Фигурка жены у плиты смотрелась трогательно. Павел умилился. Потом напрягся: две Машины грудки уютно устроились под отворотами халата. Павел мысленно слегка раздвинул отворотики и… вспомнил, что он на стремянке. Хватит ему на сегодня экстрима! Он почесал копчик — побаливает. Но хорошее настроение потому и хорошее, что удержать его в себе нет никакой возможности.

— «Сердце мое-е-е-е! Ты всегда и повсюду со мно-о-о-й!..» — пропел он для баланса ощущений.

— Сердце? — откликнулась Маша, хитро улыбаясь, и с удвоенной силой продолжила вымешивать тесто.

— А ты его в пыль не разотрешь? — начал умничать Павел.

— Руководящие указания сверху? — откликнулась Маша. — Не свались там, Шаляпин!

— Что ты понимаешь, женщина! Глянула бы отсюда, еще бы и не то спела! Эх, жаль, не видишь… «Перси, полные томленьем, и ярко-красные ланиты»… э-э-э… в количестве… э-э-э… двух штук каждого наименования.

— Ну вот! Я из-за тебя муки мало насыпала. Тесто жидкое. Перестанешь меня отвлекать?

— Я, между прочим, никогда не отрицал в-ведущей р-роли женщины в современном обществе, — заявил Павел с высоты птичьего полета. — В основе российского менталитета лежит глубокое уважение к женщине как к матери… э-э-э… жене и э-э-э… боевой, стало быть, подруге… — Он уселся на верхнюю ступеньку и подобрал ноги. Маша осторожно и мстительно-любовно тряхнула мокрой кистью, посылая кверху веер холодных брызг. Павел взвыл, изобразив поверженного стрелой амура. Полы его халата снова распахнулись.

Маша прислонилась к лесенке и устремила взор в полумрак халата.

— Перси, говоришь? — подала она снизу умильный голосок. — Значит, перси…

Павел уловил грудные вкрадчивые нотки и воодушевился:

— Кто чем богат, тот тому и рад. — Усилием воли он поборол в себе желание немедленно спуститься вниз. — «Зацелую допьяну-у-у, изомну-у-у, как цвет…» — охолонул он себя поэтическим пассажем, выразительно глядя на жену. Та, не дослушав, метнулась к зашипевшей плите.

— Да ну же, Пашка! Быть нам сегодня голодными!

— Только не это, о дева кухни! Допрежь всего еда, питающая мышцы!

— И кости… — не осталась в долгу Маша и, демонстрируя непротивление по Толстому, начала ложечкой быстро-быстро забрасывать в бульон тесто. Закончив, она помешала будущий суп и прикрыла кастрюлю крышкой. По кухне поплыл одуряющий запах. Павел тоскливо вздохнул и, поудобнее угнездившись на стремянке, начал перебирать какие-то старые тетрадки.

— Маша, послушай! — снова подал он голос через четверть часа. Маша металлическим молоточком грохотала по пластинкам мяса на разделочной доске и не услышала призыва. — Да слушай же! Слушай, что тут написано! — Маша подняла голову. Лицо ее разрумянилось, и Павел снова залюбовался им. Но на этот раз его ничто не отвлекло от магистральной темы размышлений. — Вроде как это наша… прапра- и еще там чего-то… бабушка пишет! Невероятно! Тут выходит, что я — прямой потомок Томаса Альвы Эдисона! — И, волнуясь, Павел начал излагать превратности судьбы своего однофамильца, технолога первого разряда, жившего еще при царе.