– Московское время шесть часов тридцать минут. Вы опаздываете. В такой-то день!

Гражданин Z368AT, или просто Зет, открыл глаза.

– Какой день? – сонно спросил он.

– Вы забыли? – удивился слуга. – Забыли день своего рождения?

– Какого рождения, что ты несешь? – поморщился Зет. – Оно…

– Сегодня ваше второе рождение, – объяснил слуга. – Гель для умывания «Оноре» дарит вам новую жизнь и вечную молодость. Позвольте продемонстрировать чудодейственный эффект…

Зет едва успел загородиться от влажно поблескивающего пальца подушкой.

– Фу! – скомандовал он.

Кодовое слово заставило слугу отступить. Он удивленно взглянул на свой палец и, нахмурившись, вытер его о брючину.

– Позволю себе напомнить, – с достоинством заметил он, – что вы обещали отписаться от рекламы.

– Денег нет, – отрезал Зет.

Слуга поклонился.

– Понимаю. Кстати, московское время шесть часов и уже тридцать четыре минуты.

– Следил бы ты лучше за подчиненными, – ответил Зет. – Совсем распустились. Вчера дверной коврик советовал мне купить ботинки получше. Растолкуй ему, что к чему, будь любезен.

– Разумеется. – Слуга поклонился. – Но, видите ли, трудно требовать дисциплины от других, когда сам поминутно срываешься на рекламу.

– Денег нет! – пропел Зет и, сочувственно похлопав по гулкой пластиковой спине, проскользнул мимо слуги в ванную.

– Можно подумать, они когда-нибудь были, – проворчали ему вслед.

* * *

Ванную Зет не любил: недостаток средств ощущался здесь особенно остро. Зубная щетка, прежде чем включиться, сначала педантично зачитывала правила чистки зубов, после чего так же нудно и монотонно сообщала о новостях и новинках стоматологии. Мыло настойчиво диктовало адрес ближайшего маникюрного салона. Водопроводный кран не забывал на секунду выключить холодную или горячую воду, каждый раз извиняясь тем, что только «Санта» работает безупречно.

Полотенце ужасалось состоянию кожи лица и обилию перхоти, изо дня в день напоминая, что всего один тюбик геля «Аполлон» без следа устранил бы обе проблемы. Как и мимические морщины. И раннее облысение. Не говоря уже о неприятном запахе изо рта. Когда полотенце жеманно вскрикнуло: «Ну фу же таким быть!» – Зет, не выдержав, скомкал его и сунул под раковину.

Но главным врагом было, конечно, зеркало.

– Опять вы! – приветствовало оно Зета. – Да когда ж это кончится?

Из зеркала на Зета исподлобья глянуло отражение, одетое в заношенные трусы и грязную белую майку. Небритое, нечесаное и вонючее, с красноватыми похмельными глазками, низким лбом и сальными редкими волосами, оно, естественно, ненавидело всех и вся.

– Доброе утречко, – приветствовал его Зет. – Чудесно выглядишь. Как спалось?

Отражение рыгнуло, почесало промежность и вдруг исчезло, уступив место франтоватому господину средних лет. У господина были розовые щеки, жемчужные зубы и чудесные шелковистые локоны до плеч. При всем при том в обоих вариантах отражения можно было без труда распознать самого Зета.

– Только что из салона «Сашенька», – небрежно обронил господин. – Здесь рядом, за углом и направо. Очень. Очень рекомендую.

Господин повернулся вполоборота, демонстрируя профиль, и призывно повел плечом.

– Костюм, кстати, от «Амадео», – заметил он. – Третья Тверская линия, дом…

– Пшёл вон! – рявкнул Зет, и господин, вздрогнув, ретировался.

Зеркало, отработав номер, пропустило наконец на поверхность и самого Зета. Вглядевшись в отражение, тот охнул.

– Ну за что это мне? – простонал он, ощупывая голову.

Расческа, полученная от Несс ко дню рождения неделю назад, исправно портила ему жизнь. Прибор оказался на удивление норовист и непрост в обращении. Мало того, за ночь настройки сбивались, и чудесные ввечеру волосы утром повисали бесцветной лапшой, облепляя голову липкой неприятной кашицей.

Зет, сморщившись, поскреб расческой голову и неуверенно заказал:

– Ну, давай что-нибудь модельное… И мужское, – поспешно уточнил он, спугивая наметившееся каре. – И без кудряшек. Челку убрать. Баки туда же. Зачесать набок. На другой. Вот. А цвет такой… Ну как его? Коричневый, что ли? Ой, нет. А если светлее? А темнее? Ясно. Давай тогда просто черные.

Он повертел головой и поморщился.

– Сойдет. Огромное всем спасибо.

– Хорошего дня! – ответил ему хор из ванной. – И не забывайте: счастье не в деньгах, а в покупках!

– С вами забудешь! – огрызнулся Зет.

Впрочем, забыть главный лозунг тысячелетия вряд ли бы получилось даже у президента. Не было в стране человека с доходами, позволяющими пользоваться исключительно товарами без рекламы.

* * *

Выходя из ванной, Зет столкнулся с поваром, который, переминаясь от нетерпения, ждал его на пороге.

– Тебе чего? – удивился Зет.

– Хлеба! – выпалил повар. – Хлеба. Мне. Я всегда делать тосты из хлеба. Живо!

– Я тебе дам «живо»! – разозлился Зет. – Сколько говорить: учи язык! IQ, слава кредитам, позволяет. Сейчас принесу твой хлеб. Забыл вчера выложить.

Он сходил в прихожую, вынул из висевшего на дверной ручке пакета батон и, рассеянно разглядывая обертку, двинулся на кухню.

«Один батон хорошо, а два со скидкой!» – успели пробежать глаза, прежде чем обертка отправилась в карман халата.

«Московский хлебозавод 1212 предлагает лучшие товары по лучшим ценам, – сообщала вторая обертка. – Лучшая мука из превосходного зерна, выращенного на заповедных землях симпатичнейшими работницами». Фотографии работниц прилагались.

Зет, как раз проходивший мимо спальни, чуть покраснел.

– Зерно они тоже в таком виде выращивают? – пробормотал он, невольно косясь на дверь.

Обертку с работницами руками разорвать не получилось, и Зет, теряя терпение, разделался с ней зубами.

«Чудотворная кулебяка! Уникальный рецепт, выкраденный у тибетских монахов! Только у нас! При покупке двух кулебяк – третья в подарок!» – соблазняла следующая обертка.

Отправив в карман четвертую – «сдобные барельефы и статуи, портретное сходство гарантировано», – Зет вытащил плитку хлеба, подобно древней глиняной табличке испещренную вдавленными в корку надписями: фамилии работников хлебозавода, транспортной компании, мельничного комбината, агрокомплекса и еще как минимум двух десятков персон без упоминания должностей, оплативших рекламную площадь то ли от недостатка известности, то ли от избытка денег. Поперек всего игривым шрифтом раскинулось послание: «Люблю тебя, Зая. Твой Котик!»

– Откуда у этой скотины деньги? – удивился Зет. – Ведь двести ж кредитов!

Сунув батон повару, он сел за стол и придвинул к себе кофе.

За его спиной что-то лязгнуло, над ухом грустно прозвенела лопнувшая струна… Зет, как ужаленный, обернулся.

Повар, бледнея на глазах, медленно ронял из слабеющих рук батон хлеба. Зет внимательно следил, как батон выскальзывает из пальцев повара, падает на пол, подскакивает и, отлетев в угол, замирает там, тихо покачиваясь.

Несколько секунд повар стоял, опустив руки и прислушиваясь к себе.

– Виноват, – раздался наконец его тихий печальный голос. – Умер.

Он собрался с силами и в первый и в последний раз в своей жизни сказал сложное предложение:

– Прошу не сообщать фирма. Я исправиться.

Повар смолк, уронил руки и потух взглядом. Наступила тишина.

Зет подождал немного, испытующе глядя на повара.

– Нет, не «исправиться», – решил он и, встав из-за стола, осторожно приблизился к лежавшему на полу батону. В свежем срезе что-то тускло блеснуло. Батон зашевелился, и Зет поспешно отпрянул. В батоне зашипело, защелкало, и оттуда полилась тихая печальная музыка.

«Умер повар, ушел в мир иной,

Завтрак не сделал, обед взял с собой.