Лютер в соответствии с интересами князей требовал уничтожения сепаратизма, выгодного лишь мелкому имперскому рыцарству, реакционному по своей сущности, тормозившему развитие производительных сил страны, он сбрасывал и иго папства, как тяжелый гнет, давивший на экономическую жизнь империи и тормозивший ее историческое развитие по сравнению с западными соседями. Но в то же время он всеми силами поддерживал князей в деле подавления крестьянских, ремесленных и рабочих восстаний, лозунги которых далеко перешагнули через "национальный" частокол лютеровского возмущения папской курией и громко провозглашали необходимость коренных социальных изменений. Так Лютер превратился в "княжеского героя". Утверждать, что победа далась князьям лишь благодаря переходу Лютера на их сторону, значит придавать чрезмерно большое историческое значение реформатору.

Князья победили с Лютером, как они победили бы без Лютера, и историческое значение Лютера заключалось в том, что он дал лозунг для широкого антипапского, антикатолического движения. А так как папство поддерживало загнивающий феодализм, выступление Лютера против папства было явлением прогрессивного характера.

II

Понимал ли Рим всю глубину опасности, ему угрожавшей? Льву X, занятому попойками, чтением непристойных комедий и стихов, украшением столицы и церквей, изысканием новых способов ограбления народов, некогда было вникать в крупные события, развертывавшиеся перед миром. Он лишь смутно чувствовал, что германский император легко может использовать "монашескую дерзость" для того, чтобы произвести нажим на папство и усилить свою позицию в Италии, сделавшейся в это время яблоком раздора между Францией и Германской империей, где на престоле очутился представитель Габсбургской династии в лице Карла V, в руках которого сосредоточилась власть одновременно над Австрией, Германией, Нидерландами, Испанией и Южной Италией. Эта борьба двух сильнейших правителей того времени за обладание Италией, вытекавшая из общей социально-экономической конъюнктуры, форсировалась папством, предполагавшим, что ему удастся укрепить свое положение путем натравливания одного соперника на другого.

Александр VI и Чезаре Борджиа призывали Францию в Италию, защищаясь и от Венеции, и от внутренних врагов, и от Неаполя, и от Испании. Юлий II создавал "святые" и "святейшие" лиги для борьбы то с Францией, то с Испанией, то с Германией, то с отдельными итальянскими республиками. Убедившись, что все его защитники думают лишь об усилении собственного своего влияния в Италии, Юлий II обратился к швейцарцам, как к наиболее надежным и непритязательным союзникам, от которых легче всего можно было освободиться в тот момент, когда они сделают свое дело и более не нужны будут папству. Этот "выгодный" союзник и был двинут против Франции, когда в 1515 г. ее король Франциск I вторгся в Северную Италию с большим войском. Поражение швейцарцев при Мариньяно показало бессмысленность папской политики, рассчитывавшей спасти независимость папского государства и Италии с помощью швейцарских наемников. Папству грозила серьезная опасность, с одной стороны, вследствие усиления французской монархии, а с другой - в силу образования огромной испано-германской державы Карла V. Не только Милан был потерян, нужно было опасаться раздела всей Италии между двумя крупнейшими государствами: Францией и испано-германской империей. Поскольку, однако, разграничение влияния в Италии обоих соперников встретило затруднения, папство искусно раздувало противоречия между ними и рассчитывало одним ударом убить двух зайцев: сделать империю своей союзницей и направить ее острие одновременно против Франции и против начавшейся в Германии опасной ереси, олицетворяемой Лютером. Маневр удался Льву X. Вормсский рейхстаг 1521 г. принял к сведению заявление императора о решении защищать всеми средствами "веру предков". Лютер подвергся государственной опале как еретик, а в Италии испано-императорские войска овладели Пармой и Пьяченцой, и французы вынуждены были очистить Милан.

Однако успех папской дипломатии был кажущимся, а не действительным: опалой Лютера нельзя было подавить широкое социально-политическое движение, развернувшееся в Германии, а поражение французов имело лишь временный характер. Борьба за обладание Италией вскоре возобновилась. Кроме того, укрепление испано-германской империи на севере, при господстве Испании в Неаполе, угрожало папству поглощением Италии испаногабсбургской династией, и при всей благосклонности папства к Испании с этим нельзя было мириться ни одному "представителю бога на земле". Невыносимая эксплуатация империей итальянского населения ускорила развязку. Папа стал сначала тайно склонять к измене императору одного из наиболее выдающихся испанских полководцев, а затем, когда его козни были раскрыты, он сбросил маску, начал деньгами и наемными солдатами поддерживать восставший против императора Милан, вступил в переговоры о помощи с Венецией и заключил союз с Францией, только что разбитой императором и горевшей желанием отомстить за свое поражение. В тот момент, когда папа, надеясь на франко-венецианскую помощь, двинул против Милана свои наемные войска, по большей части швейцарского происхождения, собравшемуся в Шпейере рейхстагу надлежало принять решение о все усиливавшемся лютеранском движении. Было совершенно неестественно, чтобы папа, находившийся фактически в войне с империей, мог рассчитывать, что имперский сейм станет защищать в Германии интересы папства. С другой стороны, вполне правильно можно было полагать, что императорское правительство использует народное антипапское лютеранское движение для нанесения удара по Льву X, подобно тому как имперские солдаты по ту сторону Альп должны были подорвать военные силы папства и его союзников.

На имперском Шпейерском сейме 1526 г. у сословных представителей "развязались языки", и по адресу папы послышались совершенно новые слова. Императорским указом было постановлено, что в делах религии каждый имперский чин руководствуется чувством ответственности перед богом и императором. В делах религии папа в Германии отныне, следовательно, авторитетом не должен был считаться. Зародилась "независимая" немецкая церковь, целиком оказавшаяся во власти князей.

Для папы и римской католической верхушки не было больше места в руководстве немецкой церковью. Отныне руководство религиозной жизнью империи фактически должно было принадлежать исключительно владетельным особам, тем князьям и владыкам, которые имели право участия в имперских сеймах (рейхстагах) и которые, согласно постановлению 1526 г. в Шпейере, устанавливали "свою" религию в пределах "своей" земли, как гласила формула: "cujus regio, ejus religio" ("чье правление, того и вера"). Это было усиление абсолютизма в пределах маленьких территорий, на которые была разбита Германия.

Немедленно после Шпейерского рейхстага саксонский и гессенский князья и другие владетельные особы, нуждавшиеся в средствах и давно с завистью смотревшие на обширные земельные богатства католической церкви, отнимавшей добрую половину имущества, которое они сами могли бы награбить, стали делать из решения 1526 г. практические выводы, и Реформация настолько окрепла, что преодолеть ее становилось невозможно.

"В вопросе о секуляризации,- заметил как-то Лютер,- даже папистские дворянчики были лютеранами". В самом воздухе носилась мысль, что секуляризация земли оказывает огромную услугу одновременно и государству и религии. Лютер, однако, доказывал, что богатая добыча не должна растрачиваться по мелочам, а потому лишь князьям надлежит взять это "богоугодное дело" в свои руки.

Мало того, он напоминал князьям о возможности повторения крестьянских восстаний и требовал держать в суровой узде народные массы, для чего считал необходимым существование более или менее крупных княжеств. Слишком дробные территории, по мнению Лютера, не могли бы справиться с народными вспышками и брожением. Хотя и "папистские дворянчики заявляли себя лютеранами", тем не менее отдельные крупные князья обвиняли лютеранское учение в том, что оно ответственно за Крестьянскую войну 1525 г., и баварский герцог отверг "в корне реформацию", так как она "в недрах своих" содержит народные бунты. Он остался поэтому верен католицизму и не хотел продать себя за "лютеранскую похлебку". Однако курфюрст саксонский оставался главнейшей опорой Лютера в его выступлениях против старой религии.