Волна энтузиазма, поднявшаяся в ответ на выступление Лютера, была тем сильнее и тем естественнее, чем грубее проявляла себя папская курия в деле эксплуатации немецкого народа и чем меньше, вследствие политической раздробленности Германии, была возможна всеобщая его борьба против папы. Германия несла на себе такие тяготы, от которых давно уже были свободны и Франция, и Англия, и Испания. В этих государствах значительная часть доходов от эксплуатации церковью народных масс оставалась в пределах страны, попадала в руки господствующего класса, в Германии же, по верному замечанию Ульриха фон Гуттена, нелегко было добиться хлебного прихода, если не послужишь ради него несколько лет в Риме или не отправишь туда крупной суммы денег для подкупа, или, наконец, если не купишь его прямо через Фуггеров, этих агентов-банкиров папской курии. Ульрих фон Гуттен (1488-1523) немецкий писатель-гуманист, один из авторов знаменитого памфлета "Письма темных людей", разоблачавшего невежество и нравственное разложение духовенства, бесплодность схоластики. Неудивительно поэтому, что даже эксплуататоры народа были в значительной части настроены против "папы-пиявки" и с упоением прислушивались к нападкам Лютера на "червя, сосущего кровь и мозг немецкого народа". Но и разорившееся мелкое, так называемое имперское рыцарство также приветствовало агитацию Лютера. Рыцарство это, в связи с развитием военной техники и распространением военного наемничества, теряло свое значение как феодальное ополчение и очутилось в тяжелом положении. Жившие ранее главным образом войной, рыцари остались при своих небольших земельных участках, неспособных их прокормить, и представляли собой своеобразный деклассированный и паразитический слой, брезгавший трудом и не располагавший средствами. Не будучи полезны более на поле брани, рыцари проявляли свою воинственность в грабежах и насилиях и были истинным несчастьем для мирного населения. Против этих "беспокойных" элементов выступало, с одной стороны, бюргерство, а с другой - князья. Вместе с тем и те и другие ненавидели богатое духовенство, которое увеличивало свои земельные владения, не страдая, вследствие целибата, от дробления их, подобно светским феодалам. Они уже давно зарились на церковную землю. Неудивительно, что среди них появились "вольнодумцы", все чаще слышались меткие ядовитые словечки по адресу клира и его главы, а проповеди Лютера, бичевавшие жадность и корыстолюбие церкви, понимались рыцарством прежде всего как призыв к тому, чтобы лишить ее богатства и передать его в распоряжение нации, которую они отождествляли с собой. Так рыцари попали в приверженцы Лютера и подняли в 1522 г. восстание, которое в случае успеха, с одной стороны, ударило бы по духовенству, а с другой - по князьям и отчасти по бюргерству, не говоря уже о том, что победа рыцарства тяжело отразилась бы на дальнейшей судьбе крестьянства. Именно поэтому это восстание осталось лишь отдельной вспышкой, никем не было поддержано и окончилось поражением.
Для немецких крестьян XVI век был веком несчастий. Покинувшие военную службу средние и часть мелких рыцарей нередко превращались в сельских хозяев и тем сильнее заботились об увеличении своих доходов, чем дороже становилась жизнь (вследствие притока драгоценных металлов из Америки), чем больше росли потребности и чем шире развивалась торговля. Дворянству идти в ногу с новым, XVI в. можно было либо путем захвата крестьянской и общинной земли, либо путем усиленной эксплуатации собственных земель с помощью крестьян. Это вело к постепенному усилению феодальной зависимости крестьян. Даже крупные землевладельцы, благодаря развитию товарного хозяйства, низводили чиншевого крестьянина в крепостного, предъявляя ему все новые требования. Чинш - в феодальной Европе регулярный фиксированный оброк продуктами или деньгами, который крестьяне платили сеньору. Предпринимательская лихорадка, характерная для начала XVI в., высасывала из крестьянина все живые соки. Неудивительно, что крестьянин встретил "новые времена" растущим недовольством, в котором по-прежнему слышалось прежде всего старое требование: "бить попов". Бить попов за то, что церковная десятина страшно давит на крестьян; бить за то, что на огромных церковных землях из крестьянина выжимают последние соки, бить за то, что духовенство благословляет всякое кровавое подавление крестьянского недовольства и всегда и всюду заодно с господами выступает против бедняков; бить за то, что монастыри лишают крестьянина-кустаря возможности сбывать изделия его рук; бить за то, что духовенство ведет паразитическую жизнь, а прелаты издеваются над "евангельским учением о святости нищеты и целомудрия"; бить за то, что церковники жгут на кострах борцов за дело народа и под разными "святыми" предлогами выхватывают лучших людей из крестьянской среды.
С радостным чувством услышали крестьяне "новое", им, однако, давно знакомое "божье слово" Лютера, требовавшего во имя "истинного евангелия" дать суровый отпор "начальнику всей содомской шайки", этому "жалкому и смердящему грешнику", пьющему народную кровь и пухнущему от награбленного богатства. Если десятина и другие обременительные требования духовенства противоречат истинному евангелию и во имя учения Лютера должны быть отвергнуты, то само учение должно быть включено в крестьянские требования. И в "Двенадцати статьях", выставленных крестьянами в Великой крестьянской войне 1525 г., имелись лютеровские пункты о свободе проповеди, о выборе священника общиной и некоторые другие в этом же духе. "С того момента, когда объявление Лютером войны католической иерархии привело в движение все оппозиционные элементы Германии, не проходило ни одного года без того, чтобы крестьяне вновь и вновь не выступали со своими требованиями. С 1518 по 1523 г. в Шварцвальде и Верхней Швабии одно местное восстание крестьян следовало за другим. С весны 1524 г. эти восстания приняли систематический характер... Наконец, произошло решающее восстание в ландграфстве Штюлинген, которое можно считать непосредственным началом Крестьянской войны".
Так вокруг Лютера образовался лагерь, представлявший разные классы и сословия, и сам он становился национальным героем потому, что он выражал идею, которую поддерживала вся немецкая "нация", горевшая желанием свергнуть тяжелое иго папства. Но вскоре, как это часто бывает в выступлениях, одновременно поддерживаемых разными классами, должно было обнаружиться различие классовых интересов. "...Быстрое развитие движения,- говорит Ф. Энгельс,- должно было вызвать очень скоро созревание имевшихся в нем зародышей раздора, должно было, во всяком случае, вновь вызвать разрыв между теми составными элементами возбужденной массы, которые были прямо противоположны друг другу по всему своему жизненному положению". В крестьянской войне классовые противоречия выступили с особенной остротой, и "национальному" герою приходилось идти либо с одним, либо с другим классом. Лютер оказался на стороне князей, сумевших организовать разгром восставших крестьян, поддержанных частью бюргерства. Он "предал князьям не только народное, но и бюргерское движение".
"В первый момент,- говорит Ф. Энгельс,- необходимо было, чтобы все оппозиционные элементы оказались объединенными, нужно было развязать самую решительную революционную энергию, нужно было противопоставить католическому правоверию всю массу существовавших до того времени ересей. Точно таким же образом наши (то есть немецкие.- С. Л.) либеральные буржуа еще в 1847 г. были революционными, называли себя социалистами и коммунистами и носились с идеями эмансипации рабочего класса. В этот первый период деятельности Лютера его сильная крестьянская натура проявляла себя самым бурным образом. "...Если мы,- говорил Лютер,- караем воров мечом, убийц виселицей, а еретиков огнем, то не должны ли мы тем скорее напасть на этих вредоносных учителей пагубы, на пап, кардиналов, епископов и всю остальную свору римского содома, напасть на них со всевозможным оружием в руках и омыть наши руки в их крови?"
Но этот первый революционный пыл оказался непродолжительным. Молния, которую метнул Лютер, попала в цель. Весь немецкий народ пришел в движение... Одни думали, что настал день для того, чтобы свести счеты со всеми своими угнетателями, другие желали лишь положить конец могуществу попов и зависимости от Рима, уничтожить католическую иерархию и обогатиться посредством конфискации церковных имуществ. Партии размежевались и обрели своих представителей. Лютер должен был сделать выбор между ними. Он, протеже курфюрста Саксонского, почтенный виттенбергский профессор, ставший в одну ночь могущественным и знаменитым, великий человек, окруженный целой свитой приверженцев и льстецов, не колебался ни одной минуты. Он отрекся от народных элементов движения и перешел на сторону бюргеров, дворян и князей. Его призывы к истребительной войне против Рима замолкли; Лютер стал теперь проповедовать мирное развитие и пассивное сопротивление (ср., например, "К дворянству немецкой нации", 1520, и так далее). На приглашение Гуттена явиться к нему и Зиккингену в Эбернбург, центр дворянского заговора против попов и князей, Лютер ответил: "Я не хотел бы, чтобы евангелие отстаивалось насилием и пролитием крови. Слово победило мир, благодаря слову сохранилась церковь, словом же она и возродится, а антихрист, как он добился своего без насилия, без насилия и падет".
