Я вспомнила свое первое впечатление от города, появившегося вдали, точно черное безглазое чудовище. Даже на таком расстоянии я ощущала его темную, беспросветную обреченность, этот город словно не знал, что такое завтра.

– А можно ли проникнуть внутрь другим путем, кроме моста, по которому шли мы? – поинтересовалась я.

Каден смолк и долго разглядывал балки на потолке. Он понимал, что я хотела узнать на самом деле – единственный ли это выход.

– Нет, – тихо ответил он в конце концов, – другого пути нет, пока река не разольется на сотни миль к югу от нас и не усмирит течение. Но в ее водах обитают такие твари, что мало кто решается встретиться с ними, даже на плоту. – Каден повернулся на бок и посмотрел на меня. – Только мост, Лия.

Мост, чтобы поднять или опустить который, требуется не меньше сотни мужчин.

Наши взгляды встретились, и незаданный вопрос: как мне отсюда выбраться? – повис между нами. Наконец я нарушила молчание, спросив об устройстве моста. Он выглядел настоящим конструкторским чудом, особенно по сравнению с убогим видом остального города.

Оказалось, что новый мост был возведен два года назад. До этого через реку вела узкая и шаткая веревочная переправа. Ресурсы Венды ограничены, но уж на что она не может пожаловаться, это на недостаток камня – а где камень, там и металл. Они научились добывать его и делать прочные сплавы, способные противостоять неистовой мощи реки.

Добыча металла из руды – задача не из простых, и меня невольно удивило, что «дикари» с ней справились. Еще раньше я обратила внимание на необычные браслеты Каланты – ничего подобного я не видела раньше, – прекрасный иссиня-черный металл ярко блестел на ее бледных запястьях. А как зазвенели металлические кольца вниз по ее рукам, когда она подняла блюдо с костями, – почти как колокола в Сакристе Терравина. Слушайте. Боги близко. Эти люди пренебрегали благословением богов – тем более поразительной была тишина, воцарившаяся, когда Каланта заговорила.

– Каден, – прошептала я, – там, на ужине, когда Каланта благословляла пищу, ты еще сказал, что это благословение жертвоприношения. Какие там слова? Я поняла несколько, но были и новые для меня.

– Ты понимаешь больше, чем я ожидал. Сегодня ты удивила всех, когда заговорила.

– Уж для тебя-то это не было сюрпризом – после моей отповеди утром.

Он ухмыльнулся.

– Употреблять выразительные венданские словечки – не то же самое, что владеть языком.

– И все же: там были слова мне не знакомые. Никто из вас ни разу не благословлял еду на пути через Кам-Ланто.

– Мы привыкли проживать самые разные жизни. Выезжая за пределы Венды, кое-какие привычки безопаснее оставлять дома.

– Научи меня молитве Каланты.

Каден приподнялся и сел ко мне лицом. Пламя свечи освещало его лицо с одной стороны.

– E cristav unter quiannad, – благоговейно произнес он. – Вечно памятная жертва. Meunter ijotande.
 Никогда не забываемая. Yaveen hal an ziadre. Во все дни нашей жизни.

Слова проникли мне в душу, и я поняла, до чего неверно истолковала ношение костей.

– В Венде часто приходится голодать, – объяснил Каден. – Особенно зимой. Кости – символ благодарности и напоминание о том, что мы живы только благодаря жертве, пусть даже самых мелких и ничтожных существ, общей жертве многих.

Meunter ijotande.
 Я покраснела от стыда, вслушиваясь в красоту каждого звука того языка, который совсем недавно называла рычанием дикарей. И странно было, что я испытываю это чувство одновременно с горькой обидой, даже озлоблением из-за своего плена.

Сколько раз там, в Терравине, я всматривалась в Кадена, пытаясь понять, какая буря бушует в его глазах. Что ж, теперь я хотя бы отчасти понимала, что это за буря.

– Прости, – прошептала я.

– За что?

– За то, что не понимала.

– Как бы ты могла понять, не очутившись здесь? Венда – другой мир.

– Там было еще одно слово. Его говорили все вместе, под конец. Paviamma.

Выражение его лица смягчилось, в глазах зажглись теплые искорки.

– Это значит… – Он потряс головой. – Знаешь, в морриганском нет точного перевода для paviamma. Это слово любви, и оно имеет множество значений, в зависимости от ситуации. Даже интонация, с которой его произносят, может менять его смысл. Pavia, paviamas, paviamad, paviamande. Дружба, благодарность, участие, милость, прощение, любовь.

– Это прекрасное слово, – шепнула я.

– Да, – согласился он. Я смотрела, как его грудь поднимается от глубокого вздоха. Он заколебался, как будто хотел еще что-то добавить, но потом лег на спину и уставился на балки. – Нам надо хоть немного поспать. Комизар ждет нас завтра рано утром. Может, ты хочешь еще что-то узнать?

Комизар ждет. Тепло, только что наполнявшее комнату, улетучилось от этих слов, и я плотнее закуталась в одеяло.

– Нет, – прошептала я.

Каден протянул руку и пальцами погасил свечу.

Но один вопрос продолжал меня мучить – вопрос, который я боялась задать. Правда ли, что Комизар отошлет Рейфа домой по кускам? В глубине души я знала ответ. Венданцам не в новинку были кровавые расправы над людьми – среди их жертв был и мой собственный брат, я видела эту бойню, а Комизар похвалил их за нее. Славная работа, чивдар. Что для них какой-то эмиссар? Единственное, что я могла сделать, это не дать понять, что Рейф и есть то ценное, что можно у меня отнять.

Я отвернулась к стене, но заснуть не могла и слушала, как шумно дышит и без конца ворочается Каден. Я задумалась, сомневался ли он когда-нибудь в выборе, который делал, и обо всех глотках, которые он перерезал без сожалений? Насколько проще была бы его жизнь, если бы он, повинуясь полученному приказу, перерезал горло мне. Ветер усиливался, дул во все щели. Я куталась в одеяла и размышляла, что меня ждет немало сомнений по поводу вещей, которые мне только предстояло сделать.

Комната надвинулась на меня. Темнота и мрак вдали от всего, что только было мне знакомо. Я снова была ребенком, которому хотелось забраться на руки к маме, чтобы она обняла и шепотом прогнала все страхи. Неукротимый ветер все бился в стены, рвал ставни. Я почувствовала на лице что-то мокрое. Вытянув из-под одеяла руку, я смахнула со щеки соленую влагу.

Удивительно.

Просто удивительно.

Так, пожалуй, можно поверить, что в мире есть вечные вещи.

Слеза.

Если бы только она могла что-то изменить.

Развлекайся пока со своей зверушкой.

Каждое слово в этой фразе вонзалось в меня, как кинжал.

Развлекайся.

Видя ужас Лии, я не мог даже думать о каких бы то ни было развлечениях. А видя, как она идет по залу в рубище, я почувствовал себя так скверно, как не бывало мне, пожалуй, с раннего детства. Почему я не догадался, что будет именно так? Неужели я туп, как Малик? Конечно, Комизар не стал бы чествовать ее как дорогую гостью. На подобное я и не рассчитывал, но видеть, как она придерживает мешковину, пытаясь прикрыть наготу…

Я хлопнул дверкой одного шкафа в кладовой и бросился к другому под испытующим взглядом кухарки. Она явно была недовольна моим набегом на кухню.

– Ну-ка! – рявкнула она и шлепнула меня по руке, когда я потянулся к кругу сыра. – Я сама.

Она взялась за нож, чтобы отрезать для меня кусок. Я наблюдал, как она снует по кухне, собирая мне поесть.

Со своей зверушкой.

Я знал, как Комизар относится к дворянам и королям. И не винил его за это. Я и сам относился к ним так же, но Лия не была похожа на изнеженную эгоистку в короне. Когда она, бросив вызов всем нам, убила коня Эбена, это не было поступком неженки.

Пока.

Временно. Мимолетно. Непостоянно. Но я считал, что привел Лию в Венду на всю жизнь. Что это конец – и начало. А может, это было и возвращение какой-то частицы меня самого? Частицы, которую я считал давно умершей, но теперь не хотел бы ее утратить. Не делай этого. Эти слова обожгли меня словно удар бичом там, в Терравине, когда я смотрел, как она идет одна по лесу. Они стучали у меня в голове позже, когда я точил свой нож о брусок, таясь в конюшне.