Они вошли вслед за Ганичевым, не все, только Снегов и Володя Полян. Володя осенил себя крестным знамением, огляделся. Снегов остался у входа. Людей в храме было мало. Возле иконостаса, у окон, выходящих на Ордынку, сидел служка, две женщины торговали свечами в церковных лавках.
В тусклой круглой зале с колоннами по окружности и редкими бедными иконами Ганичев, крестясь, подошел к храмовой иконе, поцеловал ее и вышел на улицу.
Постояв перед церковным входом минут пять, он пустился в обратный путь. На Балчуге свернул на Обводный канал и дошел до Павелецкого вокзала. Дабы не намозолить парню глаза, оперативники шли по параллельной улице Осипенко. Вскоре из переулка со стороны Москвы-реки вынырнула снеговская "шестерка", и их сменили напарники. Теперь по набережной Обводного за Ганичевым шел Володя Полян. Ему же и пришлось ехать вместе с Ганичевым на метро до Речного вокзала, там он снова сел в машину. Как уж удалось Снегову за двадцать минут доехать от Павелецкого до Речного -- через центр или по Садовому, -выяснять было некогда.
-- Теперь все дружно выходим, ребята, -- приказал Снегов, -- чует мое сердце, в парке Дружбы у него встреча. А тут в аллеях и заблудиться можно, гляньте. Ты, Володя, -- повернулся он к Поляну, -- не светись, сиди в машине, подруливай потихоньку за Ганичевым, если возможно будет, запиши встречу на видео и магнитофон, теперь живенько рассыпались по парку.
В городе быстро стемнело.
Пышные заснеженные кроны сосен, мохнатые стволы лиственниц закрывали пространство, смыкались над аллеями. Ноябрь перевалил к зиме. Сгустилась тьма, вдалеке, на Ленинградском шоссе мелькали яркие огни фар. Снегов знал, что с той стороны парка, куда направился Ганичев, нет перехода на другую сторону, там высокая металлическая ограда Речного вокзала подпирает тяжелые ветви деревьев, не пуская кустарник на тротуар. Ганичев в серой короткой куртке маячил прямо перед Снеговым, потом повернул в сторону памятника Махатмы Ганди.
Там, вокруг клумбы стояли скамьи, на одной из них сидел уже помощник Снегова, на другой старик делал вид, будто читает газету. Снегов понимал, что при таком освещении, пусть даже невдалеке горят фонари, ни один пожилой человек читать не станет, старики берегут свое зрение. Он узнал в старике того самого "служку" из церкви на Ордынке.
Снегов остановился у памятника, рассматривая высеченное в ногах Махатмы имя скульптора. Ганичев прошел мимо клумбы, ушел далеко, почти до детской площадки. Потом быстро вернулся и уселся возле старика.
На других скамьях уже никого не было. Оперативники, дабы не спугнуть Ганичева и его визави, разбрелись поодиночке в разные стороны. На обочине Ленинградки стояла "шестерка" Снегова, за рулем сидел Полян, внимательно слушая первые реплики сидящих в парке людей. Снегов собрал своих у детской площадки:
-- Только наблюдаем, ребята. Этот старик -- не тот, кто нам нужен. Почти не тот. Если что-то произойдет, я подойду к памятнику поближе. Если нужно будет их брать, дотронусь до памятника рукой. Но до этого постарайтесь не обнаружить себя. Вы двое поведете Ганичева домой, я и Полян поедем за стариком.
-- Марк Захарыч, -- тихо сказал Ганичев старику, -- мне нужна Вероника Сергеевна.
-- Что за срочность? Мог бы в институте ее найти.
-- У нас каникулы небольшие, -- пояснил Ганичев.
Голову старика обрамляли римские кудряшки, не хватало только лаврового венка, чтобы схожесть его с патрициями была стопроцентной. Правда, в зубах у него вскоре оказалась небольшая трубка, которую он долго раскуривал, слушая молодого человека. Вряд ли патриции баловались такими.
-- Понимаете, Марк Захарыч, есть работа, то есть покупатель. Ему нужно много ВС, он сам связан с какой-то частной клиникой.
-- Что значит "с какой-то"? Вы человека проверили?
Ганичев начал раздражаться:
-- Это не мое дело. Я от этого ничего не буду иметь. Я вам заказ передаю, а клиента проверяйте сами. У меня нет такой возможности.
-- Ну, ладно-ладно, Толик, не кипятись. Нам твои мозги в сыром виде нужны, а не в вареном. Будет тебе работа. Как Раечка?
-- Раечка вас волнует? -- Ганичев повысил голос. -- Вот и взяли бы ее себе, долго еще мне с ней...
-- Толя, Толя, придержи характер, -- усовестил старик, пыхнув трубкой, -- тебя же не кирпичи заставляют таскать, а я не могу, я уже стар, да и Вероника Сергеевна прирежет. Как там папаша Козловский, не проявлялся? К вам никто не приходил?
-- Нет, -- фыркнул Ганичев, -- кроме Юлдашева никто. Там менты что-то мудрят на "Киевской". Цаплин пока прикрытие давать не будет, нужно переждать. Так что клиент объявился весьма кстати.
-- Только ты мне фамилию его скажи, разузнаем, что за птица... Да и сырье есть, Вероника Сергеевна уже обработала...
-- А племянник ее? -- вдруг спросил Ганичев. -- Откуда он взялся-то?
У старика расширились зрачки, как у кота во время животных колик, взглянув на Толика, он резко дернул головой.
-- Не твоего ума это дело. Чтоб больше не заикался, сынок. И не вздумай домой к Веронике соваться, там менты караулят. Только на кафедре.
-- Та-ак. Начинается. А где ж она живет? -- удивился Ганичев. -Долго-то скрываться нельзя...
-- Живет у меня, а скрываться ей и не придется. Она в другое государство перебираться надумала, к брату в Киев.
-- То есть как в Киев? -- возмутился Ганичев. -- А мы? А вы?
-- Я, конечно, уеду с ней, у нас общее хозяйство. А работать оттуда даже легче. Будем тебе готовое сырье пересылать: граница-то свободная, кто стариков обыскивать станет. Одна ночь, и мы уже в Москве.
Полян давно уже лежал на передних сиденьях, чтобы не привлечь внимания старика, то и дело зыркающего по сторонам. Небольшой объектив был выставлен в окно автомобиля, Володя смотрел на монитор, который был предварительно спущен на дно машины. Значит, Нестеров не ошибся: Сапарова не только имеет отношение к наркобизнесу, но и руководит этой шайкой-лейкой, работающей под прикрытием милиции. Вот так-то.
Ганичев выпятил вперед челюсть, отчего стал похож на каменное изваяние. Кожа на его лице была тонкая, обтягивала скулы и челюсть, как серый матовый чулок.
5
Ганичев немного успокоился. Он пожертвовал всем, чего мог бы достигнуть, ради перспективы уехать на Запад. Из института его никто не гнал, кандидатскую он защитит. Статьи его тоже заметили в Америке и в Израиле. Он перестал уделять время своей диссертации. Она была написана давно и ждала своего срока -- Ганичеву нужно было продержаться на кафедре еще год: там лаборатория, реактивы, оборудование. Туда, кстати, полгода назад пришла Вероника Сергеевна Сапарова. Декан факультета привел ее и представил так, как будто она была по меньшей мере женой Генерального секретаря ООН.
Толик и сам конструировал синтетические транквилизаторы, всякие там допинги и просто веселенькие порошки, пока Вероника Сергеевна -- заведующая лабораторией -- не поймала его за руку. Ганичев решил, что его выгонят из института, но Сапарова, наоборот, предложила ему научный опыт по созданию лекарственного препарата, формула которого была напечатана в журнале "Chemical education", правда, в более упрощенной форме, да еще пачку "зеленых" авансом выложила. Толик понял, что напал на золотую жилу.
Единственное, что его не устраивало в его работе, -- это знакомство со стюардессой. Но Вероника Сергеевна настояла: свела их в ресторане, организовала шумную компанию и изысканные блюда. Ганичеву пришлось выселить Юлдашева на квартиру, встречаться они стали совсем редко. Сапарова их пасла, она исключила Юлдашева из института, зато смогла привлечь его для работы на вокзале. Леша Юлдашев не хотел уезжать к себе в Баку. Там четыре сестры, там больная мать Ханум, безработица, погромы.
Конечно, Баку ему часто снился. Леша не был там уже семь лет. Когда его дядя приехал к ним в дом и сказал, что Леша может поступать в Москву, Ханум устроила пир на весь мир. Родственники дали деньги, много денег. Леша их долго не тратил, даже не залезал в кошелек, который хранился в общежитии у коменданта. А когда кончились наличные и первая стипендия, Леша попросил коменданта открыть сейф. Комендант удивился: зачем студенту понадобился сейф? Денег своих Леша больше не увидел. Вот тогда-то и приняли его в свою компанию оболтусы с четвертого этажа. Привилегированные шестикурсники, "старички", "отцы".
