— Просто пойдем, — он отстраняется и, не оглядываясь, решительно тянет меня за собой.

Деревянные двери… Наш коридор… Чайный зал, слишком пустынный без мебели… Пусть все отмыто, очищено, но повсюду видны следы запустения и нужно делать ремонт. Мой дом. Обещаю, однажды я тебя оживлю.

Старый Тикси, появившийся в глубине коридора, низко кланяется, утирая подолом глаза, и семенит к моей детской комнате, услужливо открывая перед нами обе двери.

Поттер еще увереннее тянет меня за собой.

— Это здесь.

— Что ты… — я не успеваю договорить, потому что двери распахиваются, и там где еще недавно царила разруха, я вдруг вижу это.

Пусть в комнате по-прежнему пусто, и даже нет обоев на стенах. Но сейчас это полная ерунда. Потому что все стены вручную покрашены белым, и от этих грубых мазков в комнате стало легко и светло. В самом центре стоит незатейливый стол на тонких выгнутых ножках, с которого в обе стороны ниспадает тонкая кисея. Прозрачная, белая. Вокруг стола светлые стулья с состаренной позолотой. А на столе букеты белых тюльпанов и высокие тонкие свечи. И по всему полу рассыпаны кремовые и кипенно-белые лепестки.

Все это так непривычно и изысканно в своей простоте, что мое горло сжимается. Я просто молчу.

— Ну что ты? Не нравится? — Поттер тревожно заглядывает мне прямо в глаза.

Я мотаю головой и тут же следом киваю, выдавливая из себя кривую ухмылку — на большее я сейчас все равно не способен. Это он? Для меня? Во мне такая буря эмоций, что горло снова сжали тиски.

Но Поттер понимает это по-своему:

— Я все уберу!

Он рвется к столу, но я успеваю схватить его за рукав.

— Стой, идиот! — мой голос хриплый настолько, что я его сам не узнаю.

Поттер растерянно глядит на меня, ожидая вердикта, а я просто тяну его на себя.

Тяну и тяну, пока он не оказывается вжатым в меня что есть силы.

— Идиот, — повторяю я, сам не замечая, как начинаю его целовать — скулы, ресницы, вихры, теплую шею и даже плечи сквозь мантию.

— Драко, ну что ты, — он пытается отстраниться, но я его не пускаю.

Понимаю, что мои исступленные поцелуи способны его, скорей, напугать, но я так безумно влюблен в него, так безумно хочу, что вся моя привычная сдержанность в одно мгновение рушится в пропасть:

— Люблю тебя, как ты не понимаешь, люблю, — шепчу я, не выпуская его ни на секунду. Как я раньше умудрялся жить без него?

Его сердце колотится рядом с моим, бухает так тяжело, что я ощущаю его грохот буквально всем своим телом.

— М-малфой, — он запускает свою руку мне в волосы, пропуская сквозь пальцы мои отросшие пряди и тоже прижимает к себе. — Я хотел сказать тебе…

— Не надо. Заткнись.

Зачем мне слова, если он сделал то, что он сделал? Поэтому я просто снова целую его.

— Люблю тебя. Так сильно люблю, — шепчу я, понимая, что обратной дороги не будет. Но мне все равно. Хоть раз в жизни я должен выпустить из себя эту боль. — Каждый день, каждый час только ты, чертов Поттер. Засыпаю с тобой. Просыпаюсь с тобой. А ты в школе… совсем на меня… Никогда. Так больно… Но я все равно… от тебя без ума… Пожалуйста, не бросай… Я не выдержу… я не смогу больше этого, Гарри… Для меня… только ты, — я запинаюсь все больше и уже совсем задыхаюсь в словах, чередуя их с поцелуями, когда он тоже начинает шептать мне такое, что я и во сне не мечтал:

— Малфой, ты кретин… Я же и в школе, и после… только тебя… никого больше так… Следил за тобой… глаз не мог оторвать… думал, что ты ненавидишь… Поэтому с Джинни… а сам любил тебя… И сейчас безумно люблю… Еще больше, чем прежде… Я думал, такого вообще не бывает… Думал, за что это мне.

Он тоже целует меня безумно и страстно. Мне кажется, я и так сейчас просто взорвусь, но тут он меня добивает болезненным шепотом:

— Выходи за меня? По-настоящему, Драко? Я же сдохну, я не смогу без тебя.

И я не могу. Падает пелена.

Наша страсть похожа на зверя, выпущенного из клетки на волю: долгая сдержанность, наконец-то перешедшая в дикую страсть. Я не просто целую, я впиваюсь в его кожу зубами, до боли, до крови, чтобы пометить, чтоб не смел убежать. Сосу, кусаю, дую, лижу и снова впиваюсь, чувствуя, как все мое тело ответно горит под огнем его пальцев, губ и зубов. Мы стонем, рычим, касаясь друг друга то жестко, то нежно, то снова пытаясь жадно присвоить себе все, до чего только способны дотянуться наши дрожащие руки. И в каждое мгновение он прекрасен настолько, что мне кажется, я умираю от невозможности его получить… Мне так мало его, что я почти что бешусь от отчаяния. Я хочу его. Хочу целиком.

— Гарри, дай… Пусти, умоляю, — слышу я словно со стороны свой хриплый жалобный голос. Да что со мной происходит? Я просто не мог сказать это вслух. И если он теперь… Я пойму. Но он только жадно целует меня и неожиданно раскрывается, позволяя мне творить с собой всё, что угодно. С меня слетают последние тормоза. Не думая ни о чем, я его забираю. Присваиваю себе. Безумно боюсь причинить ему боль, но все равно не могу: почти врываюсь в него, вбивая, вколачивая собой свою давнюю ненормальную страсть.

— Люблю. Я люблю тебя, Поттер, — шепчу я при каждом ударе, и это настолько остро, что невыносимо терпеть. И когда он, тоже не выдержав, протяжно стонет и с силой выгибается подо мной, начиная выстреливать в мою грудь теплым и липким, все мое тело взрывается. На мгновение мне кажется, что я оглох и ослеп.

—… Так выйдешь? — не знаю, сколько раз он успел повторить эту фразу, пока ко мне возвращались мои органы чувств.

Мы лежим голыми на холодном полу, прямо посреди противно прилипших к вспотевшей спине лепестков, и я полностью, безоговорочно счастлив.

Поворачиваю голову и лениво смотрю на него. Меня нет. Я растворился в любви.

— За тебя? — я лениво подбираюсь к нему, покрепче вжимаясь в горячее тело.

— А у тебя есть еще варианты?

— Идиот, — я поудобнее пристраиваю голову ему на плечо.

— Так все-таки? Выйдешь? — настойчивый он, как баран. Как с ним таким вообще можно ужиться?

— Еще сомневаешься? — мне решительно лень шевелиться, хамить или спорить. Люблю его, вот и все.

— Уже почти нет, — его пальцы снова в моих волосах. — Обрежешь? — он легонько тянет за самую длинную прядь.

— Не знаю. Как тебе нравится? — ради него я сейчас готов абсолютно на все. Даже поспать.

— Мне по-всякому, — я слышу, как он улыбается. — Это же ты.

— Слушай, — я неожиданно вспоминаю важную вещь. — Кто такой Золушка? — мне так интересно, что я даже забываю про сонную леность и приподнимаюсь на локте, заглядывая в его расслабленное лицо.

— Золушка? — он удивленно поднимает вверх брови. — Откуда ты взял это слово?

— Неважно, — я требовательно смотрю на него, но под его настойчивым взглядом сдаюсь. — Ну ладно, допустим, близнецы рассказали. Сказали, что хотели подарить эту сказку тебе.

Он так таращится на меня, что я будто слышу, как поскрипывают его незатейливые мозги.

— А ведь и правда… Сказка про Золушку, — он глядит на меня, смешно округлив рот и глаза. — И как я сразу не понял? Вот идиот!

Я хмурюсь, потому что не понимаю куда больше него.

— Кто такой Золушка? — требую я, не давая ему увильнуть от ответа. Я хоть когда-нибудь получу этот ответ? — Или ты мне немедленно скажешь, или я…

Я замолкаю, потому что впервые в жизни не могу придумать угрозы. Потому что я для него теперь всё. Всё, что он только захочет.

А он склоняется надо мной, единым плавным движением прижимая меня спиной к лепесткам, и тихо шепчет мне в самые губы:

— Все просто, Малфой. Золушка — это ты.

Эпилог

Я просыпаюсь и лениво открываю глаза. Неужели я выспался? Я в постели один, только по подушке ползет солнечный луч.