И вот теперь, стоя на привокзальной площади под моросящим дождём, он был зол. Зол на всех: на Юлю, которая вечно опаздывает и придумывает идиотские встречи, на себя, за то, что так легко поддался её убеждению, и на Гришу, за его, как ему казалось, высокомерное отношение.

– А вот и она, – Гриша посмотрел на часы, – как раз вовремя.

К ним подошла миниатюрная девушка в камуфляжных штанах, штормовой куртке и с рюкзаком за спиной. Светлые вьющиеся волосы скрывала разноцветная вязаная шапочка. Её лицо было в веснушках. Не извинившись и формально чмокнув ребят в щёку, она вошла в вагон электрички.

– Ну же, идёте? – обернулась она в тамбуре.

Ребята молча взяли свои рюкзаки и вошли за ней. На удивление, Юля была в мрачном расположении духа, и Максима это так удивило, что он сразу забыл про всю свою злость на неё. Компания прошла вглубь вагона и разместилась на свободных местах. Динамик прошипел название следующей станции, и поезд тронулся.

– Юль, что-нибудь случилось? – спросил Максим.

– Нет, ничего не случилось! – резко ответила Юля. – Просто все, блин, такие нежные, боятся дождика. Испачкаться боятся и замёрзнуть. Я им вчера весь вечер и сегодня утром звонила, никто не передумал, а Таня вообще трубку не стала брать!

– Ты что, злишься, что никто не поехал? – улыбнулся Гриша.

Юля состроила недовольную гримасу и уставилась в окно.

– А почему ты всё не отменила, если никто не захотел поехать? – со слабой надеждой, что это произойдёт прямо сейчас, спросил Максим.

Юля наградила его таким взглядом, что он решил больше с ней не заговаривать, пока у неё не изменится настроение.

– Да ладно, главное, что мы решились и исполним намеченное, – сказал Гриша.

– Гринь, просто в следующий раз, когда ко мне обратятся: «Юль, давай куда-нибудь съездим, сорганизуй всех, придумай, куда и что мы там будем делать», – я пошлю всех подальше. Раз никому не нравится, что и как я делаю, так и пускай идут спать.

– Ага, – безучастно кивнул Гриша, – итак, куда мы едем?

– Ехать недалеко, это километров семьдесят от Москвы, там в Великую Отечественную войну, при обороне Москвы, шли бои. Там лесок небольшой, местные туда не ходят – боятся и говорят, по ночам совсем непонятные штуки там происходят.

Последнюю фразу Юля произнесла, слегка улыбаясь и подняв руки на уровень груди, как будто хотела кого-то напугать.

– Ого, прикольно. Теперь понятно, почему все не поехали, просто испугались.

– Нет, я специально никому не рассказывала, чтобы был сюрприз. Всё должно было быть по-взрослому, – сказала уже улыбающаяся Юля. – Макс, а ты памперсы захватил? Там будет страшно, – и она залилась смехом.

Гриша только усмехнулся, а Максим, как это часто бывало в компании Юли, почувствовал себя неловко.

Юля нравилась ему своей весёлостью, эпатажем, грубыми шутками, но он не любил, когда эти шутки отпускались в его адрес, потому что не знал, как на них реагировать. Съязвить в ответ? Но он не всегда чётко чувствовал грань между сарказмом и банальной грубостью и не хотел случайно её обидеть. Юля же не занимала себя такими рассуждениями – обижают её шутки окружающих или нет, а просто говорила вслух всё, что думала. Не отдавая себе в том отчёта, Максим завидовал этой её черте. Юля для него была олицетворением действия без размышления. Она обладала решительностью, которой так ему не хватало. Юля давно решила для себя, что лучше сразу действовать, рискуя совершить необдуманный поступок, чем всё обстоятельно обдумать, рискуя упустить момент. Несмотря на такие явные различия, Максим надеялся, что рано или поздно вызовет ответную симпатию у Юли. Поэтому он старался не обращать внимания на её колкости. Тем самым в её глазах превратившись в безропотного мальчика для битья.

– Жалко, что нас так мало едет, вот я бы хотела посмотреть, как Катя бы там осталась ночевать.

– А тебе самой-то не будет страшно? – спросил Гриша.

– Мне?… Ээээ… После коньяка, думаю, нет! – снова рассмеялась Юля. – А тебе?

– Ну, честно, немного не по себе. Но нас же трое, и, я думаю, наши страшные истории скорее будут нас веселить, чем пугать.

– Да уж, – мрачно произнёс Максим.

По стеклу скатывались ручейки воды, а за окном вагона проплывал размазанный дождём пейзаж с серым небом, заросшим полем, грунтовыми дорогами, заборами и гаражами, расписанными расистскими лозунгами. У самого горизонта темнел лес.

Ехать оставалось ещё полчаса, и ребята не знали, чем себя занять: играть в шарады было неинтересно из-за малого количества участников, пиво кончилось, а от выпитого уже хотелось в туалет. Гриша с Юлей пошли в тамбур курить, а Максим, который не курил, остался сторожить вещи. Он смотрел в окно, и его одолевали тяжёлые мысли о его работе. Вернувшись, ребята больше не разговаривали, каждый думал о чём-то своём. Максим думал, с какой тайной целью они пытают друг друга этой поездкой. Ведь и так ясно, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Они проведут в сыром лесу ночь и наутро, невыспавшиеся и продрогшие до костей, вернутся в город. Будет чудом, если никто из них потом не заболеет. А с его ситуацией на работе ему совсем болеть сейчас нельзя. Придётся покрепче налечь на коньяк. И зачем он только купил такой дорогой. Хотел, блин, произвести впечатление.

Юля думала, почему ей всё время приходится всех шевелить, что без неё никому ничего не надо. Вот как сейчас, у неё плохое настроение, а никому и дела нет, чтобы ей хоть как-то его поднять, как это обычно делает она. Лучше уж сидели бы, как все сейчас, в тёпленьких домах перед телевизором.

А Гриша думал о том, куда они едут. Не будет ли это невежественно с их стороны – устраивать пикники в подобных местах. Но втайне он надеялся, что там произойдёт что-то таинственное, нечто особенное.

Выйдя на перрон, ребята расположились на скамейке, и Юля достала карту.

– Вот, в лес зайдём с этой стороны, тут нет дач и идти, в принципе, недалеко, к этому озеру, – водила пальцем по карте Юля.

– Слышь, но это нехилый крюк. Может, пойдём через деревню? – спросил Гриша.

– Нет, местные могут подумать, что мы копатели, и вызовут ментов. Забросимся незаметно.

Перекурив и зайдя в магазин, троица пошла вдоль раскисшей грунтовой дороги. Глина налипала на подошвы, и идти было достаточно трудно. Большую часть пути косой дождь бил в лицо, отчего приходилось отворачиваться или придерживать козырёк капюшона рукой. Но ребята с тупым упорством продолжали идти. Максим шёл, матерясь про себя. Юля была погружена в мысли, далёкие от этого места. А Гриша старался ни о чём не думать и просто рассматривал окружающую природу. У развилки они свернули и пошли через поле. С промокшими насквозь от высокой травы ногами они вышли к небольшой речке, которой оно заканчивалось.

– Пойдём вдоль речки и придём прямо к озеру.

Они шли ещё полчаса и наконец пришли к небольшому лесному озеру. Подойти ближе было нельзя, потому что земля под ногами превращалась в сплошное болото. Дождь начал стихать, и в воздухе появился комариный писк.

– Ну и что мы в этом болоте забыли? – с нескрываемым раздражением спросил Гриша.

Юля молчала, решая, что делать дальше: начать ругаться с Гришей или сразу искать другое место для лагеря.

– По-моему, можно встать с той стороны озера, – вмешался Максим, чтобы смягчить ситуацию. – Там вроде возвышенность и нормальный берег.

Обойдя болото, ребята наконец-то нашли подходящую поляну с хорошим спуском к воде и, скинув рюкзаки, уселись прямо на мокрую траву. Дождь совсем прекратился, и водная дымка, развеявшись, открыла очень умиротворённый вид. Стояла абсолютная тишина, лишь ветер шумел верхушками деревьев и срывал с листьев капли воды. На этом берегу озера болотом не пахло, а воздух был каким-то по-осеннему свежим.

– А тут красиво, – сказал Гриша.

– Ага, красиво, – согласился Максим.

– Говорят, все эти овраги и ямы – это воронки и окопы. Я читала, – пояснила Юля.

Лес окутали сумерки. На фоне светлого неба на западе чётко выделялись верхушки елей. Уже почти стемнело, когда Гриша поставил палатку, а Макс с Юлей, натаскав наименее сырых дров, пытались разжечь огонь. Костер долго дымил, и вот появились первые языки пламени. Максим с Гришей разлили по кружкам коньяк, а Юля вытащила бутерброды. Когда импровизированный стол был накрыт, она выключила свой фонарик, и теперь поляну освещал только костёр. Максим перестал катать коньяк по языку и, проглотив его, ощутил разливающееся по телу тепло.