В национализированном дворце Юсуповых также проходили заседания Комиссии по изучению старой Москвы, более известной как «Старая Москва». Когда-то, еще до 1917 года, одним из учредителей научного общества был неутомимый искатель библиотеки Ивана Грозного археолог Игнатий Стеллецкий[8], готовый перерыть всю Москву в поисках так называемой Либереи.
Феликс и Ирина Юсуповы, 1914
Однако историки тогда не поддержали честолюбивых планов археолога, сподвигнув его на учреждение собственного научного общества – Комиссии по изучению подземной старины, которую он и возглавил. В феврале 1912 года в газетах появилось сообщение: «В Москве организовалось новое общество по исследованию памятников древности, ставящее своей задачей изучение подземной Москвы. В первую очередь обществом будут продолжены уже начатые раскопки в Кремле, на Девичьем поле, а затем начнется исследование Китай-города. По имеющимся у учредителей общества сведениям, сохранились подземные ходы в Богословском переулке, на Большой Дмитровке и под домом князей Юсуповых у Красных ворот. Последние вряд ли будут доступны для исследования ввиду отрицательного отношения домовладельцев к раскопкам… Комиссия по исследованиям подземных сооружений при Московском обществе по исследованию древностей разрабатывает план так называемой подземной Москвы. Древние подземные ходы в Москве образуют сеть, мало еще исследованную. Пока обнаружены подземные ходы между Новодевичьим монастырем и мануфактурой Гюбнера, под Донским монастырем, Голицынской больницей и Нескучным садом… Обнаружены еще и другие подземные ходы, по-видимому стоящие отдельно от общей сети».
Судя по всему, в числе недовольных домовладельцев имелись в виду и Юсуповы – мешали они Стеллецкому в изучении подземной Москвы, что еще раз подчеркивало необходимость ликвидации всех буржуев, зато при советской власти он по-настоящему развернулся. Ему оказалось мало того, что он уже нашел, наконец кирка и лопата первого русского диггера дотянулись и до дворца Юсуповых. На плане подземной Москвы бывшей Огородной слободе Стеллецкий отвел особое место. Он полагал, что это есть конечный пункт кремлевского подземного хода, по которому Иван Грозный мог выбраться из Москвы, чтобы дальше направиться в столь любимую им Александровскую слободу. В подтверждение своих доводов Стеллецкий в начале 1930-х годов обнаружил во дворе дворца аж четыре люка, ведущих под землю. По одному из них даже удалось пройти – по белокаменному коридору, облицованному известняком, археолог надеялся проникнуть в тайны Москвы времен Ивана Грозного. Однако больше пяти метров продвинуться он не смог из-за удушливых газов (по другой версии – помешал завал). Вот если бы московский горком партии объявил здесь ударную стройку, а Стеллецкий позвал бы на помощь комсомольцев-добровольцев, но им, вероятно, было не до этого – они прокладывали метро.
А вот в Кремле его раскопки увенчались куда большим успехом. Сам товарищ Сталин наложил положительную резолюцию синим карандашом, разрешив рыть землю в сердце советской столицы (как часто именно цвет карандаша решал судьбу миллионов людей!). Под угловой и средней Арсенальными башнями Стеллецкий нашел подземные этажи с колодцами, горизонтальными проходами и лестницами, а еще подземный ход из угловой Арсенальной башни в Александровский сад за Кремлевской стеной. Жаль, что Кирова убили в декабре 1934 года, а то бы рыл он носом и дальше, несмотря на противостояние с Петром Барановским[9], считавшим Стел-лецкого варваром.
С 1929 года во дворце Юсуповых располагался президиум Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. Ленина – ВАСХНИЛ. Трагедийный накал научных дискуссий в Большом Харитоньевском отражает печальная статистика: из восьми президентов академии трое закончили свою жизнь либо в тюрьме, либо, образно выражаясь, на плахе. Здесь же находился кабинет Николая Ивановича Вавилова (президент академии в 1929–1935 годах), а затем – Трофима Лысенко (руководил академией в 1938–1956 годах). История противостояния выдающегося ученого Вавилова с псевдоученым Лысенко изложена в литературе давно и в подробностях. Трудно вообще себе представить, в какой еще стране такое было возможно – всемирно известный генетик, автор множества научных открытий в лучших традициях средневековой инквизиции был посажен в тюрьму, его долго пытали и мучили, добиваясь признания в несуществующих преступлениях. Разгромили научную школу, уничтожили лучших из лучших ботаников и селекционеров. В то время когда Вавилов умирал от голода в саратовской тюрьме в 1943 году, в блокадном Ленинграде обессилевшие ученые сохраняли его уникальную коллекцию культурных растений, насчитывавшую более 250 тысяч образцов. Даже в блокаду ни одна горсть семян не была съедена. В Эрмитаже съели всех кошек (скончавшихся от истощения людей тоже ели – за всю блокаду было отмечено около тысячи случаев людоедства), а вот коллекцию семян Вавилова не тронули. Ученый собирал ее много лет, побывав более чем в сотне российских и международных экспедициях и создав по сути первый в мире селекционный банк.
Что же до Лысенко, царствовавшего во дворце Юсуповых и в советской агрономии более двух десятков лет, то последствия его «научной» деятельности сказываются до сих пор и очень точно названы «облысением» науки. К сожалению, его «мичуринская агробиология», согласно которой марксизм влияет на развитие и рост растений, слишком поздно была признана в Советском Союзе антинаучной. Лысенков-щина стала синонимом шарлатанства, а в Европе вручается даже специальная премия Лысенко – аналог Шнобелевской премии. Зато и сегодня у нас находятся те, кто боготворит «народного академика» Лысенко, ставя все с ног на голову, утверждая, что благодаря ему во время войны и после нее народ не умер с голода.
Просвещенный князь Николай Борисович Юсупов и на порог бы не пустил Лысенко с его бредовыми идеями по выращиванию ветвистой пшеницы. Но кто же тогда открыл Лысенко двери древних палат в Большом Харитоньевском? Да сам Вавилов. Это он и вытащил босоногого одесского агронома, который Москву до этого всего пару раз видел, да и то на фотографии, с его опытами по яровизации на научную поверхность. Выступая на VI Международном генетическом конгрессе в США в 1932 году, Вавилов сказал: «Замечательное открытие, недавно сделанное Т. Д. Лысенко в Одессе, открывает новые громадные возможности для селекционеров и генетиков». В 1934 году Вавилов выдвигает Лысенко на Сталинскую премию. А еще через год в этом здании Лысенко избирают в члены-корреспонденты ВАСХНИЛ.
Вавилов открыл ящик Пандоры, возможно желая лишь поощрить молодого ученого, но мог ли он предполагать, какие несчастья и беды распространятся по России с появлением академика из народа? Лысенко, честолюбивый карьерист, быстро понял, как угодить власти: пообещать быстро накормить голодный советский народ, ставший таковым в результате коллективизации и уничтожения кулачества как класса. Он также заявил, что вредители есть не только на пашне, но и науке – они-то и не дают ему работать. Это было для Сталина как елей, вождь на одном из высоких собраний прилюдно подбодрил Лысенко: «Браво, товарищ Лысенко!»
К 1940 году отношения Вавилова с Лысенко обострились до предела, однажды они чуть не подрались на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Вавилов в полемическом раже, не найдя более других аргументов, схватил Лысенко за лацканы пиджака, решив, что называется, поговорить по душам. «Не троньте меня! Вы не имеете права. Я депутат Верховного Совета СССР. Это для вас плохо кончится!» – как мог, отбивался Лысенко. Последняя их стычка случилась в президентском кабинете в Большом Харитоньевском. Находившиеся в приемной люди видели, как красный от гнева Вавилов, выйдя от Лысенко, бросил ему жуткое по тем временам обвинение, что из-за него страна далеко отстала от Запада, и хлопнул дверью. Через день Николай Иванович уехал в командировку, где его и арестовали. Вероятно, для Лысенко слова Вавилова стали последней каплей, своеобразным спусковым крючком.
