Однако "стрекозу" наизнанку они все же вывернули. Один хотел даже в контейнер сунуться, но я ткнул его носом в пломбу галактического центра связи и пояснил, что бывает за ее вскрытие без надлежащих полномочий, но они не успокоились. Тот, что ростом пониже и голосом пописклявее. Неожи­данно уставился на моего Кыра и даже рот раскрыл. Кыр себе и ухом не ведет, вылизывает банку синтбаранины, посапывая от удовольствия.

-- Это что? -- вопрошает таможенник таким голосом, словно узрел у меня раскрытый ящик с галлюциногенной пеной Дебельяна.

Кыр вздрогнул и уронил банку: бараноеды вообще очень чувствительны к интонации.

-- Собака, -- нахально заявляю я, почти физически ощущая приближение неприятности.

-- И это, по-вашему, собака? -- таможенник подозрительно оглядел Кыра от кончиков когтей до прижатых к голове ушей.

-- Собака, -- стою на своем я. -- Мутант с Араи.

Таможенник порылся в документах:

-- Собака не числится в описи корабельного имущества.

-- Пес принадлежит лично мне.

Таможенник снова пошелестел страницами:

-- Животное нигде не числится! Это контрабанда!

У Кыра на холке шерсть встала дыбом, а голубые глаза стали быстро темнеть.

-- Вы будете нести ответственность за попытку провоза на планету животного неизвестной породы с неизвестными целя­ми.

Тут у меня, как обычно, возникли вопросы "по существу дела":

-- У кого из нас неизвестны цели -- у меня или у животного?

-- Вы арестованы! -- сурово возвестил таможенник и подал знак соп­ро­вож­даю­щим.

Бараноед глухо заворчал, "кыр-ря", перекатывающееся в его горле, грозило возмутителям спокойствия немалыми бедами.

-- Собака находится в пилотской кабине! -- пятясь от че­ресчур ретивых служак, напомнил я. -- Кабина -- суверенная территория, находящаяся под контролем моей базы. Все претен­зии шлите туда. Без согласования с дежурным диспетчером рас­поряжаться здесь вы не имеете права! Если бы я пытался утаить собаку в грузовом отсеке, тогда дело другое. Я не обязан включать в реестр все вещи, принадлежащие лично мне! Кыр -- подарок, можете связаться со штурманом корабля "Яраль" Траном Модетти, он подтвердит.

Таможенник в легком замешательстве почесал подбородок:

-- А вы можете удостоверить, что этот зверь действитель­но является собакой-мутантом, а не представителем какой-либо разумной расы, направленным сюда с разведывательными целями?

Ого, это уже похуже: если моего Кыра объявят шпионом, я непременно попаду в соучастники. Да, все-таки Капариде в своеобразии не откажешь.

-- Официальных документов на этот счет у меня нет, так как до сих пор моего пса в шпионаже никто не подозревал, но я могу дать поручительство...

Таможеннику очень не хотелось выпускать из зубов добы­чу, но прицепиться больше было не к чему. Я немедленно напи­сал расписку о том, что Кыр не предпримет никаких враждебных действий в отношении граждан Капариды, в противном случае за все его поступки отвечу я. Документ был тут же заверен корабельным опознавателем.

Через полчаса опять стучат в броню: явился усач с пред­ложением перетащить контейнер на грузовую платформу для последующей закладки в мобиль.

А Василь, спрашиваю, уже прибыл? Нет? Никаких мобилей.

Тут усач начинает кричать, что моя "стрекоза" занима­ет взлетную полосу, портит вид космодрома и вообще, неиз­вестно сколько еще Норин собирается отсутствовать. Дескать он (усач) совершил ошибку, позволив внерейсовому аппарату опуститься на космодром, но исправить ее еще в его силах. Сейчас "стрекозу" подцепят к тягачу, загонят в трюм во-он того транспортника и отправят на орбиту, где можно дожидать­ся Норина в свое удовольствие.

Тут уже я не утерпел и, выскочив наружу, растолковал усачу, насколько аккуратно надо обращаться с представителя­ми космического Содружества, чтобы не нарушать соглашения и не нести впоследствии ответственности за мои жизнь и благо­получие.

Усач поднял такой крик, что сбежался весь обслуживаю­щий персонал. Как из-под земли вынырнули двое в мышиного цвета мундирах, вежливо откозыряли и предложили пройти в административной корпус для выяснения положения. Я благора­зумно согласился.

В административном корпусе меня встретил солидный седо­власый человек, на лице которого царили усталость и внима­тельное сочувствие. Я даже устыдился своего упрямства, от­влекающего почтенного капара от забот насущных. Единствен­ным, с моей точки зрения, легкомыслием в его облике было изображение изогнутой многоножки на левом верхнем кармане комбинезона. Очевидно, рука художника запечатлела насекомое в профиль, так как лапки имелись лишь с одной стороны.

-- Ледок, служба спокойствия, -- представился капар.

Никогда не думал, что этакая каракатица может символи­зировать покой.

-- Я в курсе ваших затруднений, -- сообщил Ледок. -- К со­жалению, Норин уже не в первый раз необдуманными или поспеш­ными решениями ставит нас в неловкое положение. Я надеюсь, вы не замедлите сообщить об этом в секторальный совет безопасности?

-- К несчастью, я не имею отношения к секторальному совету, представляя только лишь космофлот, вам удобнее будет обратиться непосредственно в совет.

"Спокойный" кивнул с таким видом, словно ответ немало его утешил.

-- Если вы продолжаете настаивать на личной встрече...

-- Продолжаю.-- ...в таком случае вам придется самому доставить кон­тейнер на базу Корина и дожидаться наблюдателя там. Норин не ставит нас в известность о маршрутах и продолжительности своих экспедиций, и связи с ним у нас нет.

-- Хорошо. Каким образом удобнее будет переправить кон­тейнер?

-- Мобилем. Дорога отнимет у вас не более четырех дней.

-- Сколько?!

-- Четыре дня в один конец, -- невозмутимо повторил Ледок.

Провести отпуск в капарских лесах -- перспектива не из приятных.

-- А по воздуху? -- неуверенно поинтересовался я.

-- У нас нет воздушного сообщения.

-- Если там нет посадочной площадки, и меня и контейнер можно спустить парашютом.

- У нас нет воздушного сообщения вообще.

Я решил, что ослышался и переспросил еще раз:

-- Что вы сказали?

-- Пользование летаппаратами у нас запрещено. Неужели вы никогда не слыхали о единственной планете, где люди ведут естественный образ жизни? Единственная в секторе А, я имею в виду.

В другое время я не преминул бы заметить, что относясь, к сектору А, не следует вызывать пилота с другого конца га­лактики, но сейчас мне было не до того. Конечно, перед отле­том меня предупреждали о странностях этой планеты, но чтобы до такой степени... Значит, полеты для них ненормальность? А я тогда кто? Я и родился-то на автоматической станции где-то между двумя трассами сектора Б. Интересные люди здесь живут.

-- Значит, у вас вообще летать не на чем?

-- Да.

-- А как же звездолеты?

-- Это не наши корабли. Содружество предоставляет нам их, нуждаясь в натуральных продуктах, поставляемых Капари­дой.

Значит придется все-таки ползти мобилем. У них здесь дороги-то есть или считается, что от пещеры до пещеры на­дежнее ходить пешком? Стоп, а "стрекоза"? Ведь эти машины на атмосферных планетах используются просто в качестве транспорта!

-- А если на "стрекозе"?

Ледок посмотрел иа меня с явным сомнением:

-- У нас вообще-то запрещены перелеты...

-- Но я иностранец, а по нашим законам перелет -- это не преступление! В конце концов, я мог и не знать о запрете.

-- Вы уже знаете. Полет представляет опасность для чело­веческой жизни.

-- Если бы ваши предки этим правилом руководствовались -- Капарида осталась бы необитаемой! -- яростно возразил я.

-- Не будем вдаваться в дискуссию, -- сухо посоветовал Ледок, -- отправляйтесь в мэрию и привезите разрешение на по­лет.

Я съездил в город, где получил разрешение очень быстро, но Кыра в воздушное пространство планеты не допустили и пришлось его оставить в космодромном изоляторе вместе с большим запасом консервов.