— Ты вибрируешь, — Айвен не стал заходить в комнату, остановившись на пороге. Иногда Тей любое вторжение в своё личное пространство не переносил особенно. Сейчас, похоже, был тот самый случай. — Что случилось?

— Ничего, — с секундной заминкой ответил тот, не шевельнувшись, и Айвен шагнул вперёд, наконец-то разобравшись в эмоциях Матея. Глухое отчаяние, старая обида, чувство одиночества и ненужности. Не то, что стоит переживать в одиночку. Подойдя к другу, он прижался грудью к его спине, обнимая руками и зарываясь лицом в затылок.

— Снова родители? — спросил негромко, чувствуя напряжение под ладонями. Матей вздрогнул, весь словно сжался и на подоконник с тихим шелестом опустился исписанный мелким почерком лист бумаги.

— Я не знаю больше никого, кто с таким упорством продолжал бы писать бумажные письма в век телефонов и компьютера, — невесело усмехнулся Тей, откидываясь на него и устраивая голову на плече. — Матери кажется, что это так… утончённо и изящно, так аристократично — высказывать своё «фи» моему недостойному поведению.

— Она все ещё надеется, что ты вернёшься домой и станешь наследником?

— Им плевать на меня, — а теперь в голосе Тея запела боль. — Всегда было. Я должен соответствовать высокому званию наследника семьи Коста. Учиться не меньше, чем в Оксфорде или Гарварде, ходить на приёмы, заводить связи, слушать старых пердунов и думать только о том, как приумножить славу, благосостояние и благополучие семьи. Когда пришло письмо из филиала, их не было дома, и я просто сбежал. Собрал вещи и сбежал. Отец пытался задействовать какие-то свои политические связи, чтобы вернуть меня, но у института они оказались гораздо более действенными. Да и Грек решил, что из меня получится хороший ученик.

— Ты никогда нам это не рассказывал, — после недолгого молчания произнёс Айвен. — То есть мы знали историю в общем, но…

— Это не то, чем стоит хвастать, к тому же вся эта история банальна, — Матей развернулся в его руках, поймал взгляд, легко коснулся губами губ. — Займись со мной любовью, Ваня. Пожалуйста.

Айвен нахмурился. Матей почти никогда не просил, тем более близости, тем более у него. В их безумном четырехугольнике они были единственными, кто никогда не спал друг с другом в полном смысле этого слова, несмотря на всю страсть и желание. Оба были слишком упрямы, чтобы сдаться и уступить инициативу, оба были слишком… альфами, как говорил Анжей. И ненавидели любую потерю контроля. И то, что Матей попросил об этом…

— Ты уверен? — Айвен провёл ладонью по щеке Матея, запустил пальцы в его волосы.

— В чем? В том, что хочу тебя? Или в том, что мне это надо? Ты не будешь моей таблеткой, Ваня.

— Для этого у тебя есть Санада, — не вопрос, утверждение.

— Как и Анжей для тебя.

— Я был бы разочарован, если бы ты ответил по-другому, — Айвен привлёк его к себе, поневоле заводясь. Анжа нет, Санады тоже. И язва-Тей, зануда-Тей и умница-Тей будет только его. Их самая первая встреча закончилась почти-дракой. Вторая — обоюдными презрительными взглядами. Потом Тей сох по Тимуру, и не замечал никого вокруг себя. Мелкий, дерзкий, злой, красивый. Сам Ваня выкарабкивался из собственных фобий и комплексов, пытался найти себя в новой жизни и смотрел большими глазами на словно летящего по жизни Матея, искренне ненавидя его за ту кажущуюся лёгкость, с которой он делал все, за что брался. И вот они оба здесь.

Они встретились на полпути друг к другу. Губами врезались в губы, раскрывая и раскрываясь, мягко подчиняя и подчиняясь. Далеко не первый их поцелуй, который был почти случайным и очень неуклюжим. Но какой-то совершенно особенный.

— Тей… — Ваня с трудом отпустил его губы, прижался щекой к щеке, потерся совсем как Анж перед сном. — Надеюсь это не твой первый.

— Нет, — тот покачал головой с лёгкой улыбкой.

— Хорошо, — Ваня отразил его улыбку. — Сан?

— Ему это было нужно. Он был осторожен.

— Даже не сомневался. — Странное ощущение. Они уже любовники, так откуда эта странная неловкость?

— Ты слишком много думаешь, — Матей провёл губами по его лицу, куснул кончик носа. И Айвен облегченно рассмеялся, чувствуя, как растворяется непонятная серьезность.

— Придурок, — выдохнул он и, развернув Матея, опрокинул его спиной на постель. Опустился сверху, целуя жадно, голодно, почти больно, получая такую же боль в ответ.

— Кажется, тут кто-то проголодался. Не ужинал? — фыркнул Матей в его губы.

— Не я один, — не остался в долгу Айвен, втираясь между его ног, прикусывая и оттягивая его нижнюю губу.

— И это меня ты называешь занудой? — Матей, явно забывший о недавних переживаниях, подался вперёд, перекатился, подминая Айвена под себя. Навис на руках, заглядывая в глаза. — Помнишь наше милое приключение на троих на островах? Никогда я не хотел тебя так, как тогда.

Айвен вскинул бровь.

— Только тогда?

— Тебя я тоже хочу всегда, — Матей наклонился над ним, лизнул его губы. Потерся пахом о его пах, и Айвен усмехнулся, почувствовав как именно Тей его хочет.

— Убедил…

…Не было нежности. Была забота. Осторожность. Страсть яркая и сильная.

Айвен умел обнимать так, чтобы не возникало и мысли выбраться из его объятий. Умел ласкать голосом, заставляя дрожать и кусать губы в попытке сдержать стон.

Боящийся потерять контроль Матей умел отдаваться полностью, до последней мысли и вздоха. Доверившись, он терял все свои маски, обнажая страхи и сомнения. Он не боялся боли физической и только подавался навстречу сильным движениям Айвена внутри себя, обнимал всем собой, цеплялся за сильные плечи, как за спасение, оставляя следы на светлой коже. С ним Айвен не сдерживался, вколачивая в постель, жёстко фиксировал узкие бёдра, даря то боль, то ласку. Где-то на грани сознания звенело жадное и чуть ревнивое любопытство Анжея, удивление и беспокойство Санады, но все это казалось сном. Очень далеким сном.

…Реальность не вернулась ни сразу после оргазма, ни пять минут спустя. В постели было тепло, в сильных «медвежьих» объятиях — почти жарко. Матей потерся щекой о руку Айвена, на которой лежал, и медленно выдохнул, откровенно нежась под ленивой лаской припухших губ, изучающих его шею, скулы, плечи.

— Спасибо, — выдохнул Матей.

— Мы всегда будем рядом, — Айвен, как всегда, ответил на незаданный вопрос. — Ты не один и очень нам нужен. Нужен Сану, Анжу. Мне.

Матей прикрыл глаза, утыкаясь носом в сгиб его локтя.

— Я слабак, я знаю. Но вы нужны мне. Я не смогу без вас. И если нас разорвут, если только попытаются… Я стану чудовищем, если понадобится, но мы будем вместе.

— Тогда мы все слабаки, — Айвен притиснул его к себе сильнее. — Не думай об этом. Лучше подумай о том, что будет с нами, когда до нас доберутся наши половинки.

Матей фыркнул, расслабляясь окончательно.

— Тут нечего и думать. Затребуют своего.

— Не факт. Анж бурчал утром, что ты нас совсем забросил.

— А Сан мечтает о твоём чудесном массаже, — Матей повернул к нему голову, ловя губы. — Предлагаешь набраться сил?

— Потренироваться, — Айвен улыбнулся, провёл ладонью по его животу, боку. — Как насчет сеанса тактильно-голосового массажа?

Матей улыбнулся, демонстративно облизнулся, и Айвен выдохнул. От Тея больше не веяло одиночеством и отчаянием. Значит, можно пока расслабиться.

========== Прошлое ==========

Комментарий к Прошлое

Генри Гилрой|Марек Арестов, пре-пост-слэш, упоминается Марек/Тимур

Таймлайн драббла: во время работы комиссии после рождественской вечеринки, Марек и Деймос под домашним арестом.

В четырнадцать Марек Арестов не особо понимал чем отличается максимализм от перфекционизма. Мама называла его максималистом, отец — перфекционистом. А старший брат — занудной задницей. Как показало время, он оказался к истине ближе всех. Для перфекциониста Марек был не слишком требователен, для максималиста — слишком ленив. Его характера хватало как раз только на занудство, хотя, справедливости ради стоило сказать, что оно проявлялось далеко не во всем и не всегда. Например, он был почти повернут на безопасности. Родителей, брата, своей собственной. А ещё слишком остро чувствовал любое нарушение порядка. Не настолько, чтобы ставить диагноз, но достаточно, чтобы выносить мозг окружающим.