– Флойд остался еще поохотиться, а я вернулся нарубить дров, – продолжил отец.
– Так почему же ты здесь, вмешиваешься в наш разговор, вместо того чтобы рубить дрова? – задала очень логичный вопрос мама.
– Том, – сказал отец, будто не слыша маминых слов, – послушай, это очень важно. Я тебе рассказывал о Флойде и соседских овцах? Нет? Так вот, соседи завели овец, чтобы те подгрызали траву. Я вчера пошел за кукурузой, которую вырастил на участке Роджера и Беатрисы, а Флойд с Каспером увязались за мной. По-моему, они раньше овец не видели и здорово удивились. Один баран, огромный парняга, черно-белый, пошел прямо на них, серьезно так пошел. Флойд было полез с ним драться, но я ему сказал: «Не связывайся…» Там еще какие-то чужаки были, я одного застал в теплице, он кабачки компостом обкладывал.
– Слушай, Мик, – вмешалась мама, – мы тут говорили о переезде. Том не хочет нанимать грузчиков, думает все сделать сам. С ума сошел.
– Все адвокаты и нотариусы сволочи. Продавать дом – это кошмар. Хуже развода или даже смерти.
– Ты-то откуда знаешь? – спросил я. – Ты же никогда не разводился и не умирал.
– Знаю. Мне шестьдесят четыре года, и я с пяти утра на ногах.
– Я тоже с пяти утра на ногах, – ответил я, но последние слова до моих собеседников не долетели, так как Ральф уселся на телефон и отключил его.
– Рааааууууаааальффф! – сказал Ральф.
– Может, прекратишь это безобразие? – спросил я Ральфа.
– Рааауулллооо! – ответил мне Ральф.
Папа, конечно, прав. Когда мне было четыре года, я так тяжело заболел, что чуть не умер, а спустя тридцать лет пережил все прелести развода. Уж мне-то не надо было объяснять, что переезд несравнимо сложнее всего прочего. Мне приходилось менять жилье раз десять, не меньше, и я наивно полагал, что с нажитым опытом на этот раз все пройдет гладко. Самое сложное в одновременной продаже старого дома и покупке нового – правильно рассчитать время. Бегаешь, как ошпаренный, в поисках идеального дома, а потом дом твоей мечты покупает кто-то другой, потому что на твой собственный покупателей не нашлось. В данный момент мое финансовое положение не позволяло мне задуматься о покупке нового дома, и я был, к счастью, избавлен от заполнения бесконечных бумаг по оформлению недвижимости в собственность. Но чем дольше тянулось дело с продажей моего дома, тем сильнее я беспокоился. Я без устали просматривал объявления о сдаче в аренду домов в поисках такого же, в каком прожил последние десять лет жизни, однако постепенно убедился, что второго такого просто не существует. Я читал даже самые старые объявления, уверяя себя, что был когда-то в каком-то пригороде дом со встроенными книжными полками, похожий планировкой на провинциальную больницу 1960-х годов, который за разумную плату сдавали семье с кошками.
В поисках нового дома я задавал себе всего два вопроса. Первый: «Понравится ли дом кошкам?» – и второй: «Нравится ли дом мне?» Если ответ на оба вопроса был положительным и дом нравился Джемме, можно было переходить к деталям. С таким подходом количество потенциально подходящих домов в моей ценовой категории резко сократилось. Честно говоря, несмотря на мое нежелание расставаться с Перевернутым домом, в глубине души я понимал, что нам с Джеммой переезд пойдет на пользу. Беспокоился я о кошках. Взять хотя бы Медведя – это наш пожилой поэт, любитель побродить при лунном свете, непонятным образом заключенный в кошачье тело. Медведю целых восемнадцать лет, он больше не втягивает когти, ходит покачиваясь, будто у него артрит, и если не сидит на балконе, то спит в старой картонной коробке, на которой я черным маркером вывел «отель «Котифорния»». Он приходит с балкона или выбирается из коробки («Можешь съехать из номера утром, но уйти – никогда…»), только чтобы побродить за мной по комнатам, так пристально глядя своими огромными зелеными глазами, словно задавая извечный вопрос: «Не могли бы вы объяснить, как это меня угораздило родиться в кошачьем теле?» Будь он человеком, Медведь наверняка слушал бы рок-группу «The Smiths» и песни Леонарда Коэна. Относительно мыслей, бродивших в голове этого мурлыки, мнения разделились. Мы с Джеммой считали Медведя личностью интеллектуальной, склонной к сопереживанию, и полагали, что он целыми днями мучительно размышляет о несовершенстве мира. Мои родители, напротив, считали, что кот выжил из ума.
– Он совсем чокнулся, – объявил отец в свой последний приезд. – Шарики за ролики заехали.
Медведь достался мне от бывшей жены, а ей, в свою очередь, от бывшего приятеля. В молодости это был упрямый и своенравный кот, однако с возрастом характер у него сгладился. Медведь, совсем как известный актер Морган Фримен, нашел свое истинное предназначение только в зрелые годы. Мне сложно даже представить Медведя юным, таким харизматичным он стал в своем более мудром, философском воплощении. К восемнадцати годам Медведь превратился в вежливого, мягкого, слегка чудаковатого собеседника. Его кулинарные пристрастия лишь подкрепляли мою уверенность в том, что в шкуре старого кота заключен благонамеренный философ. Медведь любил брокколи – я никогда не видел котов, которые с удовольствием поглощали бы зеленые капустные соцветия. Охота на грызунов и споры из-за территорий этого кошачьего патриарха не интересовали – он был выше подобных глупостей.
Каждый из моих котов выпрашивал еду по-своему. Ральф вопил коронное «Рааааууаалфф!», Шипли ругался, как сапожник, на своем кошачьем наречии и взбирался на мою ногу, как на деревянный столбик. Роско, единственная кошка в компании котов, танцевала по комнате на задних лапах и размахивала передними, словно приветствуя воображаемых партнеров по игре в воображаемый боулинг. Медведь подходил к вопросу кормежки более тонко. Он пристально смотрел мне в глаза, тихо и только один раз мяукал – «мияу!» – и кивал на кухонный шкафчик, где хранился кошачий корм.
В нашу спальню дорога кошкам закрыта – Джемме с ее астмой такое соседство по ночам противопоказано. Однако Медведя мы иногда пускаем, не в силах устоять против его обаяния. «Вы серьезно? Мне можно? – словно бы говорит старый кот, кружа по одеялу в поисках теплого местечка. – Право же… такая честь. Не нахожу слов». Ходит Медведь не так уверенно, как прежде, хуже слышит, но шерсть у старичка лоснится, да и к ветеринару в этом году его возили гораздо реже, чем остальных питомцев. В последний раз у Медведя проверяли щитовидную железу – он похудел, хоть ел, как всегда, с аппетитом – однако, судя по результатам анализов, кот вполне здоров, снова прибавил в весе и стал еще пушистее. Конечно, Медведь не будет жить вечно, но иногда мне кажется, что дождевая вода, настоянная при лунном свете, которую наш старичок лакает из лейки на балконе, – не иначе как эликсир вечной кошачьей жизни.
Обычно Медведь различает шаги агентов по недвижимости задолго до их появления в доме и растворяется в воздухе, но на этот раз, когда к нам пожаловали агент и фотограф осмотреть мои отремонтированные и избавленные от большей части мебели комнаты, старый кот не двинулся с места.
– Животных на снимках быть не должно, – заметив на кровати Медведя, сказал фотограф.
Интересно… когда я рассматриваю снимки домов, которые продают или сдают в аренду, мне больше нравятся картинки с кошками, свернувшимися на диване или нагло взирающими на гостей с кухонной столешницы.
– Но фотографировать этот дом без Медведя немыслимо! – хотел было запротестовать я. – Медведь – наше главное достояние!
Однако, как вежливый до мозга костей англичанин, я покорно перенес Медведя на балкон, чувствуя себя предателем.
– Прошу прощения, – добавил фотограф, – я не против, если они где-то рядом, только дотрагиваться до них не могу.
Не знаю, кого он имел в виду – всех кошек вообще или исключительно умудренных опытом котов-дипломатов, чьи глаза прожигают вам душу.
Ральф выводил все более замысловатые рулады на мотив собственного имени, Шипли ругался почем зря на своем кошачьем языке (подозреваю, что порой нецензурно), Роско явно тревожилась, но чувствовал я себя преступником под укоризненным вопрошающим взглядом Медведя. «Ты решил переехать? После всего, что мы с тобой пережили?» – говорил его взгляд. Медведь многое повидал и многому научился: он знал, когда вовремя остановиться, пил дождевую воду, ел мясной фарш с брокколи, но у меня были все основания полагать, что именно счастливая жизнь в нашем уютном доме удерживала его на этом свете. Уж если перевозить куда-то моих мурлык, то в удобное для них жилище, без автомагистралей по соседству, зато с садом, с просторными комнатами, где всем хватит места. И еще лестница… Медведю с его больными суставами крутые лестницы были противопоказаны.
