Однако, на самом же деле, внимательно присмотревшись, можно было отметить одну общую для всех посетителей деталь. Практически ни на одном столе не было ни привычных блюд, ни бутылок с алкогольными напитками. Кроме, разве что, бутылок с водой.

И ни одной женщины! Посетители ресторана были сплошь мужского пола. Все это смутно напоминало трапезу в отдаленном мужском монастыре в день самого строгого поста.

Когда Виталий Андреевич прошел через весь зал, охранник открыл перед ним малозаметную дверь и показал, что тот может войти.

Виталий Андреевич проскользнул внутрь сквозь придерживаемую дверь и очутился в отдельном кабинете с огромными панорамными окнами, за которыми открывался живописный вид на пруд с мостками и небольшой лесок неподалеку. Посередине кабинета довольно большой площади стоял широкий стол, уставленный всевозможными закусками и напитками. В кабинете играла тихая музыка, проистекающая из скрытых динамиков.

За столом сидел всего один человек. Среднего роста, в хорошем дорогом, очень дорогом, костюме, не говоря уже о галстуке и часах. Стоимость последних приближалась к стоимости автомобиля, на котором приехал его гость, а, может, и превосходила ее. Высокий лоб с крупными залысинами выдавал в нем человека недюжинного ума и столь же значительного характера. Красивая седина обрамляла виски, придавая его внешности благородства и величия.

Человек сидел спиной к двери и, не притрагиваясь ни к чему, стоявшему на столе, с неподдельным интересом и неотрывно наблюдал за красотой простой Подмосковной природы за огромным окном. Он глубокомысленно вглядывался в открытую перед ним перспективу, словно на широком экране кинотеатра, и, казалось, ничто сейчас не могло оторвать его от миросозерцания. Глубокое единение с родной природой было поистине эпическим! В этот момент с него нужно было писать картину с проникновенным патриотическим смыслом.

Виталий Андреевич замер в нерешительности, опасаясь нарушить идиллию.

– А бывали годы, когда в эти дни уже все было в снегу, – в глубокой задумчивости произнес человек, и трудно было понять, к кому была обращена эта поистине философская сентенция.

– Все меняется, – добавил он, – Как все меняется! А? Как думаешь, Виталик?

Он обернулся через плечо, и слегка наклонив голову, чуть искоса смерил взглядом вошедшего.

– Проходи, не стой в дверях. Чего ты там жмешься? Проходи, садись.

Виталий Андреевич суетливо подскочил к столу.

– Здравствуйте, Феликс Велиорович, – подобострастно приветствовал он хозяина кабинета.

– Да, ладно тебе, давай без церемоний, – вместо приветствия сказал человек, – Есть будешь?

– Да, я не очень…– замялся Виталий Андреевич

– Ну, как знаешь. Тогда давай пройдемся немного. Разговор будет серьезный.

– Где пройдемся? – опешил Виталий Андреевич.

– Да, вот прям здесь, – Феликс Велиорович показал рукой на ландшафтную картину непосредственно за окном.

– Мне надо за пальто послать, – промямлил Виталий Андреевич. Он уже проклинал себя внутренне за то, что оказался настолько непредусмотрителен.

– Не надо никого никуда посылать, – отреагировал хозяин кабинета.

Он махнул кому-то невидимому рукой, и в ту же секунду в кабинете оказался охранник, держа в одной руке вешалку с темным пальто на ней.

– Толя, мы еще одно пальто найдем для нашего гостя? – спросил у него Феликс Велиорович, одеваясь.

Получив утвердительный ответ, снова обернулся к Виталию Андреевичу:

– Вот так, Виталик. Найдем, все, что надо, – а потом, улыбнувшись ледяной улыбкой, добавил мрачно, – Мы сами всегда пошлем, кого захотим.

Виталий Андреевич в ответ также попытался выдавить нечто, смутно напоминавшее улыбку.

После того, как они оба, одетые сообразно холодной предзимней погоде, вышли через стеклянную дверь, до этого бывшую незаметной, Виталий Андреевич обнаружил, что с веранды спускалась лестница в сквер перед прудом.

– Здесь нам никто не помешает, – уверенно сказал Феликс Велиорович, когда они шагали по песчаной дорожке, и на всякий случай нашел взглядом находившихся на почтительном отдалении – впереди и сзади – двух охранников в черных костюмах.

Виталий Андреевич учтиво пропустил хозяина вперед и медленно шел за ним, выдерживая короткую, но постоянную дистанцию.

– Виталик! Сколько мы с тобой знакомы? – начал разговор Феликс Велиорович, и его собеседник несколько растерялся.

– Э-э. Давно знакомы. Уже больше тридцати, – судорожно пытаясь вспомнить что-то, неуверенно ответил он.

– Да, нет, Виталик, ровно сорок. Сорок лет, – как будто взвешивая каждое слово, продолжил хозяин, – Ты помнишь, как ты, тогда еще совсем малахольный журналистик, приехал в семьдесят восьмом в ГДР? А это было как раз сорок лет тому. А? Припоминаешь?

– Да, было, – нехотя подтвердил гость. Словосочетание, употребленное по отношению к нему, имело откровенно унизительный оттенок. Оно ему не доставляло особой радости.

– А уже каким важным тогда казался!

На эту сентенцию Виталий Андреевич не отреагировал.

– А сыны ваши будут кочевать в пустыне сорок лет, и будут нести наказание за блудодействие ваше, доколе не погибнут все тела ваши в пустыне…

– Простите? – не очень понял Виталий Андреевич

– А сейчас ты весьма неплохо устроен. Не так ли? – откровенно нарочно, будто не услышав вопроса, так же задумчиво продолжил Феликс Велиорович.

– Да, отлично. Все это благодаря Вам, Феликс Велиорович.

– Вот, отлично. Хорошо, что ты этого не забываешь.

– Но, как я могу?..

– Сорок лет позади. Пора, наверное, совершать поступки. Как ты думаешь?

Виталий Андреевич молча внимал рассуждениям своего собеседника. А тот, по всей видимости, и не ждал никакого ответа. Тут Виталий Андреевич, обладавший по природе немалой интуицией, понял, что вот сейчас и будет сказано что-то главное.

Так оно и произошло.

– А ситуация меняется, – внезапно голос Феликса Велиоровича приобрел металлический оттенок, – Все зашло слишком далеко. Поэтому просто необходимо переводить процесс в активную фазу.

Он уже совсем не философствовал и говорил отнюдь не библейскими цитатами, а какими-то четко выверенными отрывочными фразами, не требующими обсуждения.

– Но, Вы же говорили, что ближе к Новому году, да и то… – Виталий Андреевич сразу сообразил, о чем речь.

– Не перебивай. Я так раньше считал. Но все изменилось. Теперь понятно, что с этим человеком больше нельзя ни о чем договариваться.

Оба собеседника прекрасно понимали, о ком идет речь. Виталий Андреевич весь обратился в слух.

– Мы наивно полагали, что после решения вопросов в мае все идет более-менее. А после весьма недвусмысленных намеков во время Чемпионата мы еще сможем договориться о чем-то большем. Но теперь понятно, что это была ошибка. И большая ошибка!

– И что теперь? – осмелился вставить Виталий Андреевич.

Ему льстило, что такой человек посвящает его в секреты, которых ему никто прежде не доверял. Было страшно, но тщеславие перекрывало чувство страха. По крайней мере, до поры.

– Полагаю, ты в курсе событий. Новости смотришь? Нет, не твои. Не нашего издательства.

Виталия Андреевича сильно покоробила уничижительная оценка, походя выраженная его собеседником, но он не подал виду.

– Новые накаты на наши банки. Непозволительные аресты наших людей. Которые были неприкосновенны ни при каких раскладах. Он решил окончательно лишить нас финансовой базы. Мы не можем этого допустить. Короче, все решено.

– Но, я бы сказал, что это похоже скорее просто на реакцию. Реакцию на митинги…

– Митинги, конечно, были к месту. Но нет. Тут дело в другом. Он окончательно потерял берега. Это очевидно.

Виталий Андреевич поежился от холода, идущего с берега ближайшего пруда. Начинавшийся неприятный озноб уже понемногу его донимал.

– Назад пути нет. Надо все решать сейчас. Тем более, обстоятельства на нашей стороне.

– Что Вы имеете в виду?

– Ты не слышал еще? Серебров – в госпитале. Сегодня-завтра будет операция. Это нам на руку. Нацгвардия пока будет чуть ослаблена. А она и так неоднородна… А дальше…