1

Весна 2090 года выдалась неспокойной: то в безоблачном небе висело раскаленное солнце, то, обычно после обеда, набегали черные тучи и разражалась гроза. Яростный ливень с особой злобой набрасывался на цветущие яблони, срывал с них все до последнего лепестки.

Через пол часа – снова выглядывало солнце, и яблони, откуда ни возьмись, опять стояли нарядные и пышные.

В тот вечер гроза затянулась. Вспышки молний уже больше часа освещали просторные и пустые комнаты Анны Павловны. Шумел дождь.

Не зажигая свет, в вечернем сумраке Анна Павловна суетилась у зеркала, наряжаясь.

Наряжалась она к какому-то особому, никому не ведомому случаю, потому что не надела ни один из сорока шикарных, одноразовых (теперь одежду шили так быстро, что не было нужды носить один наряд дважды, все давно было одноразовое), расшитых камнями комбинезонов, предназначенных специально для торжеств. А вытащила из-под двойного дна комода семьдесят лет назад вышедшее из моды шифоновое платье.

После невесомых «умных» комбинезонов, в которых теперь ходили все, запоминающих форму тела хозяина, регулирующих температуру, не промокающих и не продуваемых, не пачкающихся и, разумеется, шелковистых к телу, после них некогда любимое шифоновое платье показалось Анне Павловне настоящей робой, тугой и колючей, выдуманной единственно для пыток…

Тем не менее платье она уже не сняла, сама не зная почему, а принялась завязывать пышным бантом на шее разноцветный платок.

– Карета подана, ваше сиятельство, – сказал браслет на руке Анны Павловны.

– Сейчас, сейчас, – забегала она в поисках башмачков и, не найдя старинных босоножек, которые тоже где-то до сего дня прятала, натянула первые попавшиеся.

Это были не то туфли, не то черевички, с причудливым зауженным и чуть загнутым носком, серебряные, с парой розовых камушков на взъеме и, конечно, как вся обувь теперь, не промокающие, не пачкающиеся, самостоятельно регулирующие температуру.

Завязав, наконец, бант, Анна Павловна выпорхнула из дома, двери сами неслышно затворились.

В то же мгновение к крыльцу, плывя по воздуху сантиметрах в десяти над травой, на магнитной подушке, приблизилась небольшая каплеобразная ячейка-карета. Дождевые капли быстро-быстро стекали по ее блестящим белым бокам, по стеклу. Дверцы распахнулись, миниатюрный двухступенчатый трап разложился, приглашая внутрь.

Звякнули башмачки, ячейка качнулась, затворила двери и отплыла от крыльца.

– Добро пожаловать, ваше сиятельство. Куда прикажете? – спросил ласковый голос из динамиков.

– Ближайшим путем до кольцевой дороги, потом по Четвертому тракту тридцать километров.

– И далее?

– На тридцатом километре остановиться.

– По указанному адресу нет никакого жилого пункта. Это лес и поля Н***ского хозяйства. Возможно, вы ошиблись, ваше сиятельство. Повторите, пожалуйста, адрес.

– Не ошиблась. Поезжай, как говорю.

– Возможно, вы ошиблись, ваше сиятельство. Повторите, пожалуйста, адрес…

Анна Павловна сморщилась, поняв, что компьютер зашел в тупик и не повезет, пока не добьется другого адреса.

Рванув пластмассовую заглушку со стенки, закрывающую доступ к пульту управления, Анна Павловна принялась нажимать кнопки. Компьютер сопротивлялся пару минут, но Анна Павловна не первый раз обходила систему безопасности.

Наконец тронулись.

Анна Павловна откинулась в кресле и стала смотреть в окно.

Вокруг плыли сотни таких же белых ячеек, мерно, ловко, бесшумно. Шумел только не унимающийся дождь…

Город даже в пасмурную погоду представлял собой благоухающий сад. Всюду цвели яблони, вишни, извилистые улицы-тропинки выстилал шелковый травяной ковер. На холмиках у домов-дворцов островками пестрели разноцветные тюльпаны и нарциссы. Редкая клумба была перекопана и безобразно чернела обнаженной землей, подобно глубокому ранению. В этой клумбе обязательно копошился ловкий робот, сажающий новые тюльпаны.

Браслет на руке Анны Павловны мигнул пару раз красным огоньком, заметив изменение температуры тела, выходящее за рамки безопасных показателей и произнес:

– Вам холодно, ваше сиятельство. И вы… оригинально одеты. Впереди магазин комбинезонов в вашем вкусе, прикажете остановиться?

Тиароновый браслет, последнее слово науки, призванный облегчать, скрашивать и в крайних случаях спасать бесценную человеческую жизнь, умел все: быть для хозяина и секретарем, и врачом, и даже искусным собеседником в случае нападок скуки.

В то же мгновение, когда браслеты впервые и уже навсегда смыкались на запястьях счастливых покупателей, они знали и состояние здоровья, и характер «подопечных». Не умели еще разве что читать мысли, но сенсационное обновление было не за горами.

Первая и главная задача, которую вписывали программисты в острый железный ум браслетов, звучала патетически: «Спасать и сохранять». Следуя ей, браслеты многим вещам научались уже сами, в работе, как то: успокоить разволновавшегося на первом свидании хозяина дежурной дозой успокоительного, незаметно пущенного в вену, подсказать батюшке, забывшему на литургии слова, помочь женщине решить, что надеть, когда надеть нечего… и много прочего.

Браслетам давали имена и обращались с ними, как со слугами: кто-то с напущенной строгостью, кто-то подчеркнуто снисходительно… Каждый хотел обзавестись понятливым рабом, и несмотря на цену в три зарплаты, раскупали чудо-браслеты быстрей, чем собирали, и носили поголовно.

Браслет Анны Павловны, разумеется, знал, что подопечная его – дама вспыльчивая и капризная, потому слова всегда подбирал тщательно. Так, например, теперь назвал ее безвкусный опасный для здоровья наряд оригинальным, чтобы не спровоцировать учащение пульса и повышение давления.

Анна Павловна удивленно вскинула брови: про одежду она слышала от браслета впервые.

Посмотрела на колени и даже испугалась, увидев на них странную ткань… За двадцать лет она так привыкла носить комбинезон, что теперь, забыв о надетом платье, несколько мгновений не могла понять, глядя на полупрозрачный шифон, что это такое и как оказалось на ней. Наконец, вспомнила и нахмурилась.

– Нет, спасибо, дорогой, едем по маршруту.

– Слушаюсь, ваше сиятельство, – ласково ответил браслет и отдал сигнал карете включить печку. Сию секунду из воздуховодов полился теплый воздух.

– Нет-нет, спасибо, Риша, не нужно…

Печка тотчас выключилась.

Зашевелилась спинка сидения и стальными руками, обтянутыми тканью, обняла Анну Павловну за плечи.

– Это что такое? – удивилась, высвобождаясь из объятий, – что-то новенькое…

– Последняя модификация, ваше сиятельство!

– Любопытно… Но спасибо, не нужно… Я… просто не привыкла к такому…

Анна Павловна за двадцать лет ношения браслета тоже успела адаптироваться и знала, что говорить нужно всегда ласково. А если только чуть повысить голос или рассердиться, даже молча, то потом отчего-то болит голова…

Ей было невдомек, что голова потом болела от тройной дозы успокоительного, которую браслет автоматически пускал в вену на запястье при первых признаках подступающего раздражения.

– Покорно слушаюсь, ваше сиятельство – мигнул браслет.

Спинка втянула механические руки и вернулась к обыкновенной форме. Браслет еще раз измерил температуру тела, пульс, давление, убедился в наличии переохлаждения и нарастающем волнении и выпустил в тоненькую вену Анны Павловны положенную дозу иммуномодулятора.

Никакого сиятельства Анна Павловна из себя не представляла. А обращались к ней все так просто потому, что при покупке браслета она выбрала режим «Французские дворцы». Были еще «Демократичный», «Старый русский», «Английский» и сотни прочих, предлагающих самые разнообразные обращения и строения фраз, речевые обороты, но Анне Павловне приглянулся этот. Он хотя бы веселил ее и тешил самолюбие.