Вот какой я в свои двадцать семь. Всего лишь такой, который просыпается утром и лежит на кровати в свои двадцать семь. Исчезни кровать, исчезни утро, исчезни день и первобытное. Руки стянулись, нужно наматывать пленку на глаза, запускать фильм твоего дня, потому что пустая пленка не радует, слишком пустой взгляд в себя, слишком не хочется ничего, это не пессимизм, это я смотрю на вещи как на вещи, а не на мои представления о вещах, нет никаких представлений о вещах, я лишь смотрю на вещи и ничего не чувствую, я лишь смотрю на людей и ничего не чувствую, как размываются границы моего безликого лица, как скучающе не может дописаться текст, как вырвать из себя пленительное сквозь, как стыдиться самого себя внутри себя за все, что ты недо. Но я не стыжусь внутри себя в покое оставьте, не говори со мной, не смотри на меня, не думай меня, не трогай меня, что ты сам, Толик, можешь дать, если в тебе ничего нет, что можно дать.
В какую сторону повернуться, полуповернутый ты мой, в какую сторону смотреть, чтобы глазам было где остаться навсегда и во всю, куда уходит моя жизнь, во все стороны, во все слова, во все виды, во все предметы, во все, все, что я могу сделать - не смотри в этот текст, не знай меня, мое лишь желание, чтобы ты знал меня и принимал просто за то, что есть я, а не за то, что сделал я так, как нравится тебе.
В комнате все спят. В комнате мама, старший брат, младший брат. Все спят. Ногами тихо перебегаю от кровати к телевизору, большие наушники штекером в телевизор, включил телевизор, улыбка радостная, быстрее быстрее, на кровать прыгнул, наушники большие на уши, все полностью поглотилось, любая передача, на кровати с протянутыми ногами, звук в уши, изображение только для тебя, никто ничего не слышит, ты никому не мешаешь, но полностью живешь и так и заснешь, так бы и жил, так бы и был рад, что в тебе есть, кроме желаний, что в тебе есть, ты что, хочешь быть счастливым или что, текст возникает как пустышка, очевидности никогда не пытаются улизнуть, ты никогда не пытаешься доделать, и только доделывание пытается доделать тебя.
Прозрачные ярки вспышки детства. Дети, друзья, выпалил что-то о себе и замер, словно сейчас замерзнет все, опрокинется, не поверится, всколыхнет, но ничего не происходит, ведь услышал ребенок, что сказал ему ребенок другой, и все есть в каждом, лишь слои наслоение мешают быть чем-то особенным и одним, каким же ты хочешь быть, что ты готов на себя взять, на плечи поднимай это все, чтобы все были сильные, дай пример, сам будь сильным, но делай не то, что нужно слоям, а делай то, что нужно тебе. И эта мысль успокаивает, жить хочется, смотреть хочется, удивлять хочется, играть хочется, летать хочется, а не умереть без страшно предательской смерти. Нет нет, я никогда не думал о самоубийстве серьезно, вы можете не переживать, мне даже смешно, если вы думаете, что я думал о самоубийстве серьезно, просто я думал о самоубийстве как о чем-то отстраненном от меня, моя жизнь сегодня по большей части - это самоубийство, постоянная и перманентная биполярная жижа, словно смотрит животное глазами в стену и видит стену, а это всего лишь стена. Вот, чего ты стоишь, человек, вот чего ты стоишь человек в двадцать семь, вот чего стоил всегда и будешь стоить дальше, если ты не решишь в раз и во веки стянуть кожу сталью, голову обернуть смелостью и забыться о собственном упоительном счастье, когда ты один дома, когда никто не смотрит, и даже немного странно, ведь ощущение, что смотрит. Писал бы ты этот текст, если бы ты был один? Писал бы ты этот текст, если бы в мире, кроме тебя, больше никогда никого не было?
А в мире и так кроме тебя никого нет. Мои глазные призмы смотрят и замечают лишь то, что в тебе зеркальное светится, лишь то, что стыдится, лишь то, что хочется и не хочется, что раздражает, что прощаешь ты всем, то прощаешь и себе, чем радуешь всех, то радует в себе, что все, то и ты. Голословно и косоугольно, косноязычно и глупо, никак и по-детски. Смотришь глазами на старые места и предметы и видишь лишь места и предметы, а твоих предощущений как не было, так и нет. Утром проснулся, как-то пришел в порядок и текст вытекает из под пальцев, вот такой он я, какую еще правку вы хотите обо мне узнать, секреты какие вы хотите узнать, чтобы было больше секса, чтобы было больше лжи, чтобы было больше грязи и мои топ-3-5-10. Все, что интересует меня, а не вас. Все, что нравится вам, а не мне. Вот и весь я, который родился, потом умрет, и только текст за мной единственным вечным шлейфом в прошлом тянется, как идиома порченная, как опыт, но какой там опыт, если тянется за мной то, в чем меня больше нет. Только в эту секунду я тут, привет. Послушай. Секунду. Остановись. Стоп. Оставить. Хватит течь сквозь текст на секунду, буквально секунду.
Это я. Остановись. Посмотри. Это я. Вот он. Привет. Привет. Привет, любимая. Привет, мир. Привет. Слишком много говорю о себе? Я больше не знаю, о чем говорить. Придумай что-то, ты же писатель или хотя какой ты писатель, так, рефлексия юности по юности, так, рефлексия жизни по смерти, так, никто и ничего в сравнении со всем, что нравится мне и что я считаю важным и нужным, и на что хочется равняться, что хочется строить, что хочется в принципе, и что делает жизнь ценной и важной. Ничего не могу сказать по этому поводу. Вот он я и мне сложно сказать что-то больше по этому предметному поводу. Так вот ты какой, всего лишь? Такой вот ты какой, всего лишь? Пустая пустота, скучная пустота, и не нужно сейчас ковыряться, а что ты хотел, чтобы узнали, и чтобы все повергло во что-то безмерно великое и безмерно. Предметы важнее, чем люди. Предметы и есть мир. Предметы и есть клетки. Предметы и есть вселенная. Предметы и есть я. Я есть предмет. Туманится взгляд, предметы текут и видишь их что что ты видишь, смешно сказать, ничего не можешь описать, а где мораль, где мораль, в чем смысл, это просто дневник, даже не обращай внимания, а что такое, по вашему, литература, как не просто дневник, суть, осмысление, вот что такое литература, тогда я не писатель, тогда я музыкант, отмазка, иди играй, не нуди мне глаза, не трогай мою душу своими этими, хуйня, что вообще об этом говорить, разговор, кстати, не с тобой, а сам с собой, вот и все, вот и все, видишь я, видишь я, никакой грусти, никакой печали, я сижу и улыбаюсь, просто вот он я, вот он я, я так хотел, чтобы был просто я и просто ты, и просто мы, и просто мы идем, и процесс ходьбы в процессе меня радует, как тебя не радует процесс ходьбы в процессе, тебе нужна только цель, что тебя смущает, что нет цели, а расскажи о своих целях жизненных, есть цели, я понял, есть преджелания, так вот я - преджелание, с этого все начинается, выбирай, во что вольешь пустотную сквозь, я выбираю влить пустотную сквозь в текст.
Я выдумал всех из себя - всех персонажей этого текста, все предметы этого текста, всю всех этого текста, а если бы я букв не знал - на чем бы играл, какими струнами билась бы моя душа, если так можно назвать меня, картинку рисуй, руками расплескивай, а не плескай. Как оказывается, за Соркошем есть я, за Атаелем есть я, за всеми есть я, а за мной меня нет. За мной меня нет. За мной меня нет. За мной меня нет.
Выдуманная мной комната была в тексте. Оставался пустотный стул, которого почти не было, и по поводу которого никто из нас ничего не думал. Вот чем оказался ты в свои двадцать семь лет. Вот чем оказались мы в свои двадцать семь лет. И что ты, где же твоя помощь другим, где поддержка? Я сижу за столом, сюжет моего сердца, моего призрачного бьющегося сердца, смотрю глазами внутрь глаз и вспоминаю стих про образа, смешной повторяющийся по кругу стих, как каждая буква этого текста, который плывет и стынет, плывет и стынет, ты всегда был таким, а теперь оставь хотя бы что-то вразумительное. Хотя бы в самом ебучем конце.
Я точно не собираюсь на этом останавливаться. Я сыграл это для того, чтобы себя передать, чтобы долг отдать. Больше не будет понурых рефлексов моей души, я себя буду раскрывать, конечно, но совершенно не так, мне уже надоело до жути, картина последними мазками ложится на холст моего пространства, комната последними штрихами исчезает из моей жизни, комната последними мыслями останавливается и больше мне не хочется об этом чувствовать. У меня нет никакого спора, нет никакой беды, вот это я, и больше мне нечего из себя выдавить, только истории, которые подтверждают все то, что есть во мне и что я могу собой сейчас предложить. То, что вы сейчас видите - я продам, позволю себе временем ворочать силу, стесненно встраивая, нет, я не считаю это эксгибиоционизмом, себя в куски предметов на века и космическая пыль сквозь все возвращается к обратному, и вдох моего горла, и стыд моего рождения, и принципы должны быть, я стаю взрослым, я стал взрослым и тупым, я стаю взрослым и тупым, но точно лучше или по-другому, чем сейчас, потому что стаю хоть чем-то, чем сейчас, я всегда мечтал об этом голодном тексте, я всегда мечтал о себе в этом тексте, я всегда мечтал об этой картине, об этой мелодии, об этом призрачном горящем и сквозном, об этом себе в тебе, когда ты читаешь это, ведь я есть только тогда, когда ты читаешь это, и даже сама возможность того, что ты это можешь прочитать, делает меня вечным хотя бы на несколько секунд вселенского вечного времени, даже если текст сжечь, даже если текст пропадет, не напечатается, сама возможность быть исключает возможность не быть. Я каменею. Я словно удаляюсь в прорубь. Я знаю, что это последние строки. Я раньше написал последние строки, но это был стих. Я хочу быть честным. Я честен. Я боюсь честности, потому что я боюсь не присутствия в твоей жизни. Я пытаюсь отдалить последнюю строчку, которую я только что придумал, но всегда знал. Потерпи, пожалуйста, несколько предложений. Больше говорить нечего. Больше о себе говорить нечего. И я еду в маршрутке. Смотрю в окно. За окном мир, который стоит и не взрывается одновременно. Все сквозит бешеной энергией, панически тисками разрывает предметы, я отвожу глаза к ближним предметам и запускаю обратный отсчет. Я и есть Сквозь.
