Тщательно редактируя телеграммы и донесения, Макартур убирал имена других генералов (это, естественно, тогда, когда сообщалось об успехах).
Прессу при штабе Д. Макартур держал в ежовых рукавицах. Ничего сомнительного - ни о Макартуре, ни о его командовании. Только хвалебные материалы. Любое отступление от правил, установленных Д. Макартуром, малейшая критика вызывали жуткий, оскорбительный поток ругани. "Его (Макартура) отношение к репортерам,- свидетельствуют очевидцы,- было похоже на отношение к Исабеле Купер (содержанка Д. Макартура в 30-х годах.- Л. К.): их следует использовать так, как он считал нужным, и они должны безмолвствовать, быть послушными. В противном случае Д. Макартур приходил в бешенство, не стеснялся в выражениях. Неугодивших блестящий знаток Цицерона в лучшем случае называл "безграмотными полицейскими репортерами".
Один из самых занятых людей в штабе Макартура, бывший журналист Л. Лехрбас, постоянно устраивал брифинги, пресс-конференции, интервью. Пресс-офицер внимательно читал каждую строку, выходившую из-под пера или пишущей машинки корреспондентов, вымарывая решительно все, что хотя бы в какой-то степени могло умалить достоинства генерала, что не соответствовало бы портрету, сделанному мастером еще в конце прошлого века на берегах Гудзона.
Однако в вест-пойнтские времена фотография была лишь скрытым богатым "месторождением славы" и не она стала главным козырем, тем "тузом", который обеспечил победу. Основное поле соперничества - учеба. Дуглас Макартур соединил свои природные способности с трудолюбием, усидчивостью, со смирением. Порой складывалось впечатление, что он целиком, безоговорочно принял институт, созданный полковником С. Сэйером. Но вот тут-то обнаруживается еще одна черта Д. Макартура - скрытность. На самом деле его угнетал общий низкий интеллектуальный уровень преподавателей и курсантов. Вызывала презрение неграмотная речь, косноязычие, выдаваемое за "американский диалект английского".
Правоверному христианину тем не менее не нравилось, что слишком много времени уделялось богослужениям, религиозным церемониям. Ведь сюда пришли учиться войне, а не богословию. Он видел огромный интерес американской молодежи (из такого "теста" был сделан сам) к истории, культуре, философии. И не только к мыслям, идеям, выразителями которых были картезианцы или последователи Александра Гамильтона. В сравнении со студентами гражданских университетов вестпойнтцы проигрывали в эрудиции, общей культуре, манерах. А слава о них, как воздержанных, скромных, не поддающихся соблазнам (вино, сигареты, женщины) людях никак не могла компенсировать своего рода интеллектуальную недоразвитость. Дуглас Макартур утвердился в своих сомнениях относительно "совершенства" Вест-Пойнта, побывав на фронтах первой мировой войны, увидев и уяснив для себя, какое огромное влияние произвела на мир Октябрьская революция в России, и ему не нравилось, что вестпойнтцы в большинстве своем оказались не на высоте - одни растерялись, другие озлобились против своих же, американцев, третьи заняли позицию выжидания, четвертые отнеслись к событию с симпатией.
Упомянутые черты характера, то есть скрытность, обнаружились только тогда, когда в выделяющееся белизной здание под горами Нос Энтони и Медвежья Дуглас Макартур пришел во второй раз, 12 июня 1919 года, начальником академии. Так вот, вернувшись в Вест-Пойнт, он прежде всего добился того, чтобы академия отказалась от двухгодичной программы обучения, введенной в связи со вступлением США в первую мировую войну и необходимостью готовить офицеров в максимально сжатые срока. Без старших курсов, которые должны быть выше младших, без "тайной", "темной" второй академии Академия главная не мыслилась. Вскоре снова вступили в полную силу знаменитые сто правил и приемов воспитания новичков. Казалось, бывший выпускник решил оставить все как есть. Это правда. Но бывший выпускник решительно взялся и за модернизацию своего нового детища, за этого "неотесанного вундеркинда" военной политики США, который нуждался в новом современном воспитании.
Настойчиво Д. Макартур исправлял недостатки Вест-Пойнта, с которыми он мирился, будучи курсантом, но которые не принимал. Так, время для богослужения по утрам было отдано спортивным занятиям и физическим упражнениям - Макартуру представлялось, что богу гораздо угоднее, чтобы Вест-Пойнт подготовил физически сильного, развитого офицера, который мог уверенно одержать победу на полях соревнований, ибо это шаг к победе на полях сражений. В какой-то степени для Макартура спорт давно стал носителем второй религии. Не случайно его назначили руководителем национальной команды США, участвовавшей в Олимпийских играх в Амстердаме.
В Вест-Пойнте "отодвинули в сторону" не только Иисуса Христа. Но и самого Марса. Однако отодвинули не для того, чтобы ослабить того и другого, а сделать более сильными. Д. Макартур методично, настойчиво выступает за отказ от ненавистного ему узкопровинциального мышления, настаивает на необходимости овладевать чисто "гражданскими" науками, прежде всего экономической и политической. Здесь вдохновлял пример отца: он прекрасно знал, скажем, труды Адама Смита. Почерпнутые знания, сугубо гражданские, практически ничего общего не имевшие с профессией военного, вовсе не мешали ему модернизировать "приказы No 100", не говоря уже о том, чтобы применять их на практике. Д. Макартур укреплялся в своей позиции, исходя из того, что идеологический климат в США быстро менялся, приобретая вместе с новой информацией новые черты.
В апреле 1918 года вооруженные силы США совместно, с войсками Англии, Франции и Италии высадились в районах Мурманска и Архангельска, а в августе того же года на советский Дальний Восток прибыл в том же качестве, то есть интервента, американский корпус под командованием генерала Гревса.
Идеи социалистической революции в России, несмотря на все препятствия, несмотря на действия реакции, доходили до американцев. "Наши сердца с большевиками",- говорил видный деятель американского рабочего движения Ю. Дебс. "Лига друзей Советской России" организовала сбор подписей под петицией к правительству Вильсона с требованием прекратить интервенцию против Советского государства. Петицию поддержали 90 профсоюзов, объединяющих сотни тысяч рабочих. В 1918 году 3,5 тысячи американцев записались добровольцами в Красную Армию. А ведь Красная Армия с самых первых дней своего существования вызывала у Вест-Пойнта сначала опасения, а позднее откровенную вражду. Отсюда одним из главных направлений в программе академии становится идеологическое и политическое воспитание будущего офицера. Сердцевина его - антикоммунизм. Причем грубый, примитивный. Любопытно, что история повторилась. В будущем антикоммунизм менялся, становился тоньше, изощреннее, наукообразнее. Но в Вест-Пойнте к самому первому "привидению", с помощью которого оправдывалась любая война, присоединилось еще одно. С его участием воспитывалась ненависть к любому образу мыслей, могущему поколебать американизм, - антикоммунизм образца 1918 - 1919 годов. Это "привидение" тоже не ограничивает свои действия "подвалами" Вест-Пойнта. Оно постоянно выходит за стены академии. Мне довелось встретиться с ним даже во второй половине XX века.
В самом начале 60-х годов, незадолго до введения в учебных заведениях США "Курса о коммунизме" президент Джон Кеннеди заявил, что каждый школьный класс в Соединенных Штатах следует превратить в Ватерлоо. Ибо здесь надо начинать главную "битву с коммунизмом": если американцу с юных лет раскрыть глаза на коммунизм, дальше дело пойдет легче. Раньше первым таким классом был Вест-Пойнт. Теперь каждая школа должна стать "маленьким Вест-Пойнтом". Одной из книг, которая "раскрывала глаза", стал учебник "Угроза коммунизма", изданный в городе Принстоне (штат Нью-Джерси). Авторы определяют коммунизм как "господство нескольких людей, которые захватили власть путем насильственной революции". Анализируя историю коммунизма, они пишут: "Русские заимствовали у монголов и татар идею, что индивидуум должен полностью подчиняться и служить своим господам". В разделе о революции 1905 года говорится, что "после кровавого воскресенья поп Гапон бежал из страны и присоединился к Ленину в Швейцарии. Позже он стал коммунистом".
