Дугласу, правда, было легко. Сын потомка рыцарей голубых кровей и дочери плантатора еще в детстве научился "залезать в шкуру простого человека". Не случайно Д. Макартура называли "патрицием и плебеем одновременно". При этом, однако, добавляет У. Манчестер, "тога патриция для него была все-таки желаннее". Поэтому он быстро наладил хорошие отношения с Бакнером своего времени и относился к нему так же почтительно, как Уэстморленд.
Время заставляло "отцов академии" опираться не только на "старые привидения войны"; развитие науки, новая военная техника, совершенствование вооруженных сил за рубежом требовали изменять, дополнять программы обучения. И здесь важная роль отводилась интеллекту, способностям, трудолюбию. "Среди моих однокашников,- вспоминает Д. Макартур об успехах, зафиксированных в высоких баллах,- было много курсантов умнее меня, и, безусловно, их было гораздо больше в предыдущих двадцати четырех выпусках. Я учился не больше и не усерднее других. Может быть, мои успехи следует рассматривать как результат того, что каким-то образом я четче мог представлять будущие события, обладал лучшим пониманием, что есть и должно быть первым, что должно выступать первым".
С самого первого дня пребывания в Вест-Пойнте у Дугласа серьезный соперник - Улис Грант III. Его также опекала мать. Фредерик Грант жила в той же гостинице, что и миссис Макартур. Улис обладал незаурядными способностями, подавал большие надежды. Но этого курсанта в первые годы делало "крупнее", "тяжелее" происхождение и родственные связи. Да, отец Дугласа стал заметной фигурой. Но ведь генерал Грант уже много лет ходил в национальных героях. Более того, он был восемнадцатым президентом Соединенных Штатов! Именно этому человеку Улис приходился внуком.
До поры до времени Дуглас, миссис Макартур, исходя из позиции "поживем, увидим", довольно спокойно переносили все, что было связано с Грантом III. Но вот в Вест-Пойнт приезжает скульптор, чтобы создать монумент молодого американца, решившего "посвятить себя войне", изваять обобщенный образ будущего офицера. На роль модели вест-пойнтское начальство рекомендовало внука президента.
Тщеславный Дуглас не мог смотреть на своего конкурента в камне. Тем более Грант-монумент выглядел настоящим героем. Дуглас даже изменил маршрут (на встречу с матерью, занятия, строевую подготовку, на прогулку с девушками), чтобы не казнить себя за то, что бросил на скульптуру завистливый взгляд. Однако Мэри Пинки Макартур, которая, свидетельствуют служащие отеля, "всегда была готова сжать кулак" (лайковые перчатки не боксерские, но в такие моменты и они выглядели очень грозными) при встречах с миссис Грант, немедленно решила взять реванш за скульптуру. Она пригласила известного фотографа (в те времена за немалые деньги). И вот перед объективом предстал юноша в отутюженном сером мундире, увенчанный фуражкой, которой была придана элегантная и вместе с тем лихая форма. В фигуре чувствуется напряженная готовность (так и напрашивается сравнение с леопардом перед прыжком), взгляд устремлен через Гудзон на вершины гор.
Снимок, сделанный мастером, умевшим, подобно талантливому живописцу, художнику-портретисту, увидеть в человеке, чтобы моментально схватить сначала на негативную пластину, а потом не спеша, маневрируя светом, временем в проявителе и фиксаже, передать уже на позитив его суть, главные черты, понравился матери и поддержал веру в Дугласа.
Конечно, миссис Макартур в душе не ограничивалась скромными мечтами, она была уверена, что герой на фотографии действительно станет достойным не только каменных, но и бронзовых, золотых фигур. Так, кстати, в будущем и случилось. Золотых скульптур я не видел (говорят, их отливали в послевоенной Японии в виде миниатюрных фигурок по типу бангкокских золотых будд), но в Маниле, на Филиппинах бронзового и каменного Дугласа Макартура сегодня встретишь. Существует огромное количество других портретов - в масле, высеченных из камня, отпечатанных на открытках. Однако прежде всего фотография.
Д. Макартур был благодарен матери за то, что она открыла ему глаза на возможности объектива и журналистского пера. Даже если вдруг исчезнут все библиотеки, все архивы, где-то у кого-то останутся газеты, журналы, и на какой-нибудь их странице обязательно Макартур. Генерал, в отличие от некоторых деятелей, считающих журналистов дармоедами, приспособившимися к легкой жизни, всегда старался ладить с ними. Ведь журналисты пишут историю. Одна фотография хорошо, а сотня (в газете миллион!) еще лучше.
С помощью Макартура фотообъектив, фотопропаганда и просто классическая пропаганда США демонстрировали "единство" в рядах американской армии, отсутствие в ней социальных барьеров, классовый мир, который следовало бы перенести и на гражданскую жизнь. Макартур, когда хотелось понравиться, легко отбрасывал снобизм, он (потомок рыцарей) не задумываясь, доброжелательно, по-свойски протягивал пачку с сигаретами солдату, соскучившемуся по американскому табаку, перед боем он однажды снял с себя Крест "за выдающиеся заслуги"{7} и прикрепил его на грудь майора, который еще не выиграл сражения. "Уверен, вы сделаете это",- сказал Макартур.
Как-то во Франции Макартур подписал увольнительную десятой части личного состава бригады, которой командовал. Счастливцам предстояли развлечения (двое суток!) в Париже. Военная полиция вернула из французской столицы первую часть "туристов", а до второй, тпетьей и так далее дело вовсе не дошло. Но порыв делать добро, который должны были расписать журналисты, принес желаемые результаты только Д. Макартуру. Правда, командование обвинило его в нарушении полномочий. И это тоже попало в прессу. К большому удовольствию Макартура, он считал, чем больше шума, тем больше популярности. Д. Макартур, кстати, бравировал непослушанием. Однажды он заявил: "Приказы, которым вы не подчиняетесь, приносят вам славу".
Однако и в данном случае не будем упрощать, не будем искать у Макартура вину там, где он не виновен. Конечно же, выпускник Вест-Пойнта не против правил, приказов. Он - за разумное либо их использование, либо их игнорирование. Позиция далеко не оригинальная. Но чаще всего передовая, говорящая о смелости и творческом подходе к проблемам мира и войны. Вспомним обращение Федора Федоровича Ушакова к своим подчиненным. Он сказал:
- Господа офицеры флота христианского, сами вы убедились ныне, что противу неприятеля, сражавшегося по правилам, мы, правил ненужных отвратясь, действовали по обстоятельствам, и виктория состоялась славная, России подобная.
Конечно, масштаб несопоставим: победа в баталии флотоводца адмирала Ф. Ф. Ушакова (русско-турецкая война 1787 - 1791 гг.) - классика морских сражений - и "увольнительная солдатам к парижским жрицам любви". Но если разобраться, то таким образом, весьма примитивным, Д. Макартур выступал за независимость мышления и действий. Стремлению выделиться, подняться над толпой, в данном случае полковничье-генеральской, любой ценой стать известным лучше, быстрее, надежнее способствовали журналисты. Служба Макартура по связи с прессой всегда работала не покладая рук. Приезжих газетчиков и фоторепортеров жаловали особым вниманием. Чем крупнее была газета, чем большим тиражом она выходила, тем шире открывались объятия навстречу ее посланцу. Но это в том случае, если посланец готовил хвалебный репортаж.
Появление фоторепортеров и журналистов для Д. Макартура всегда было праздником. Он охотно позировал - то в старой фуражке, то в банном халате с драконом на спине, то вглядываясь в океанскую даль. Когда во время какой-нибудь военной операции не было фоторепортеров или снимки получались неподходящими, легко и быстро использовался архив. Так в американской прессе появляется снимок "Генерал Макартур при взятии Буны на Новой Гвинее". Однако на фотографии (результат спешки) четко виден радиатор генеральского "паккарда", на котором он разъезжал по Австралии, а на поле боя, то есть на месте съемки, мог появиться лишь с помощью парашюта. Ну и, конечно же, не для того, чтобы отвезти Макартура на обед - дорог в тех местах не было.
