К моему счастью меня оставили в покое, дали время на осмысливание. Я даже не заметила, как кабинет опустел, и только два охранника стояли у двери. Тик так, тик так, время шло, а я сидела и злилась на мужа, так как он меня оставил одну. Через полчаса допрос продолжился. Я готова была рассказать, какого цвета у меня трусы, и как часто я их меняю. Меня смешали с грязью и окунули в дерьмо. Потеряв чувство собственного достоинства, я готова была ползать на коленях и просить о пощаде.
Поздно ночью меня отвели в камеру. Тело ныло, душа болела. Что произошло в течение суток, я не знаю. Меня выпустили через день после допроса. Извинились, и дали злосчастную телеграмму. Сам факт передачи 'улики' на руки говорило, что дело аннулировано. Но, надо знать бюрократов, и правила хранения заведенного дела. Поэтому это был намек, что я всё еще под подозрением, или мы знаем, что вы знаете, храните и помните, что мы рядом.
Дома, всё было как всегда, но что-то было не так. Нет, я не имею в виду обыск, проведенный в моё отсутствие, и разбросанные вещи, которые горничная убрала на свои места до моего прихода. Всё это было ожидаемо. Мой дом был нашпигован подслушивающей аппаратурой. Горничная смотрела на меня не как на работодателя, а как на равную себе. Точнее правильно будет сказать высокомерно. Давая всем своим видом мне понять, что моя жизнь в её руках. Увольнять её не имело смысла, мне бы подсунули подобный экземпляр. Да и зачем лишний раз давать повод тем, на кого она работала. Дети, эх... тут было трудно. Они задавали вопросы, постоянно спрашивали, где папа, почему он не пишет. Я отвечала одно и то же: 'занят, в командировке'. Кричала на них, чтоб они занимались своими делами, и не мешали мне. Нужно было их остановить, чтоб не возникали новые вопросы. На улицу я старалась лишний раз не выходить, так как постоянно была под наблюдением. До магазина, и обратно быстрым шагом. Встретив случайно знакомых, готовых поболтать, обрывала на полуслове, ссылаясь, что нет времени.
Я постоянно, думала о телеграмме, старалась найти ответы. Записала всё, что вспомнила о последних днях до отъезда Стефана. Кроме как на его реакцию во время прощания, было, не за что зацепится. И то, я это списывала на его характер. Записи сожгла, когда выучила наизусть всё что написала.
Очень была удивленна, когда мне позвонили с работы и попросили придти. Так как я там числилась последнее время, как внештатный сотрудник. После ареста, я думала, меня вычеркнули из списка. Отказываться я не имела права, поэтому ехала в отдел и думала, что меня ожидает. После разговора с начальником отдела, голова шла кругом. Меня попросили вернуться на свое место работы и продолжить исследования, начатые сотрудником, который умер от инфаркта. Чтоб начальник сообщал детали, зачем и почему я нужна. Звучало странно, и не убедительно. Не нужно быть гением, чтоб понять простые вещи. Наживка должна сработать, а если я сижу дома, то какая от меня польза. Терпение у них кончилось. Посторонние в дом не приходили, я ни с кем не общалась, мне никто не звонил. Предполагаю, что они ожидали другой реакции от меня, когда выпускали на свободу. Например, что я побегу к знакомым, начну собственное расследование. Как-никак муж пропал, любящая жена должна узнать правду. Или я предприму попытки исчезнуть. Короче выведу их на след. Всё это конечно было сразу ясно. Мне хотелось искать Стефана, и даже приходили мысли взять детей и уехать, но любой мой шаг мог бы навредить мне и детям. Нужно было переждать, осмыслить, найти выход, придумать комбинацию, чтоб меня не забрали снова. То, что меня попросили выйти на работу, говорило - у меня осталось мало времени. Если ничего не произойдет, а точнее наживка не сработает, меня отправят в лагерь, или... об этом не хотелось думать.
Напряженная атмосфера на работе, не давала сосредоточиться. Со мной обращались как с практикантом, подай, принеси, напечатай, отнеси. Доступ в лабораторию был закрыт. Ни о каких исследованиях не могло быть и речи. Иногда со мной консультировались, стараясь говорить в общих чертах. Не дай бог я догадаюсь, чем конкретно они занимаются. Смешно а ля комедия. Я контролировала каждый свой шаг, каждое слово сказанное вслух. Превратилась в тень кабинета, на которую со временем перестали обращать внимания.
Отец, вот кто мог знать ответы. Странно, почему меня не спросили про отца во время допроса. Что мы имеем: Отец в Швейцарии, по поручению Гитлера. Значит он в не подозрении. Момент. А просьба Стефана там остаться, от кого исходила? Ведь он сказал, чтоб отец не возвращался, всё улажено. Чья просьба, и кем улажено? Стефана или.... Если придет курьер, то я могу передать письмо. А вот нет, я этого делать не буду, или буду? Проследить за курьером для них не проблема, чтоб выяснить, где конкретно живет отец. Скорее они знают всё про папу. И если про отца не спрашивали, то, что?
Стефан отсылает отца, меня просит уйти с работы. Мог и нас отправить в другую страну, но этого не сделал. Вывод: За семью он не боялся, значит, предавать не собирался. Стоит ли сообщать отцу, что произошло? Или он знает уже.
Я чувствовала, что ответ лежит на поверхности, но не могла найти ниточку. Меня кидало от одной версии к другой.
Возвращаясь с работы, я попала в аварию. И всё бы ничего, да только мне показалось, что я видела курьера стоящего в сторонке. Я хотела махнуть ему рукой, но он быстро отвернулся, перешёл дорогу и зашёл в магазин.
Он должен был видеть меня, из вежливости подойти и спросить: не нужна ли мне помощь. А так как он среагировал, говорило мне, что я наверно обозналась. Я поехала в автосервис, ремонт машины занял два часа. Почему-то решили заменить дверь, могли бы просто выровнять, отшлифовать, покрасить. Я вообще собиралась оставить машину у них, но мне сказали, что полчаса и всё будет готово. Спустя полчаса, у меня попросили прощения, что не успевают, и предложили поменять дверь. Они уже послали мастерового за дверью. Предупредили, что цена будет приемлема, и чтоб я не беспокоилась. Шеф в мастерской предложил выпить настоящего кофе из дорогих запасов, которым угощал уважаемых клиентов. Болтал без остановки, скоро я знала, как зовут его собаку и собаку его соседа. Я уже представляла, как его будут допрашивать, и спрашивать о чём мы говорили. От одной мысли, что он им подробно перескажет всё, мне стало весело. Я в первый раз расслабилась, мне стало легко дышать.
Вернувшись домой, я пребывала в хорошем настроении. Через час горничная сказала, что приходил курьер и оставил письмо. Извинилась, что забыла сразу передать. Настроение, было испорчено. Почему курьер передал письмо через горничную? Курьер, даже когда меня не было, не оставлял письма персоналу. У нас была договоренность, как поступать в случае, если меня нет. Новый курьер? Но никто не отменял инструкции, письма передают лично из рук в руки. Если он не знал, что делать дальше с письмом, он всё равно должен был его оставить при себе. Попытаться зайти еще раз, или вернуть адресату. Отдел изменил правила, дав понять, что курьер их человек, и что они в курсе содержания письма. Да пожалуйста, письмо не содержит ни какой информации, чтоб их заинтересовало. Отец как всегда писал, как он скучает. Предположим, они всех устраняли, кто попадал под подозрения, и предано служил моему мужу. А смысл игры? Если я наживка, то убирать курьера я бы не стала. А теперь интересно, курьер, которого я видела, но сомневалась что это он, зашел в магазин. Авария, трёп в мастерской, новая дверь. И что мы имеем? Нужно проверить дверь, зайти в магазин, и ещё что-то, что я упускаю.
В течение вечера я думала, как проверить дверь, чтоб никто не видел. Мозг работал с удвоенной скоростью, мне не спалось. Прочитала еще раз письмо отца. Он писал: 'Что скучает, и что хочет поиграть с внуками, и если бы была возможность, подарил бы щенка благородной породы внукам, которого недавно приобрёл, чтоб скрасить одиночество. Щенок смешной и шаловливый, погрыз тапки, и тащит всё, что плохо лежит. Скучает по маме, и что ему её не хватает. Надеется, что мы скоро все опять будем вместе. Мы победим. Наш Фюрер найдет способ вернуть всё на свои места. Нужно только верить и работать на благо нашей Родины'...
