Игорь потерял себя, потерял умение осознавать окружающий мир. Старые навыки восприятия казались бесполезными, новые были ещё не приобретены. Он летел рядом с Учителем и ловил всполохи, токи, отходящие от того. Он впитывал его знания, они втекали в него размеренно, спокойно, медленно. Ученик чувствовал всем существом, что процесс этот измеряется не количеством полученного, а оттенками, запахами, душевным трепетом. То есть это был процесс ради процесса, то, что ценно само по себе, как созерцание цветения ветки сакуры, как блаженство от вида текущей реки, как тепло от солнца на ласковом морском берегу. Знания и ощущения притекали медленно, и Игорь понимал, что источник бесконечен, что он мог бы нежиться в этом потоке без границ во времени, что оттенки чувств и гамма эмоций не имеют пределов.

Игорь насыщал душу. Не сознанием, но чувствами, он переживал воспоминания учителя, он участвовал в процессах былого. Он видел, как создавался этот материальный мир. Он переживал рождение неизвестного ему мира, страхи первых растений. Он жил страхами невиданных существ – этих ещё не совершенных творений, примитивных машинок, созданных изначальными частицами по заказу и схемам бестелесных людей. Он видел, как люди играли, погружаясь в эти несовершенные тела, ограничивая себя только теми органами восприятия, которыми они сами наделили свои создания.

Это была игра. Забава, которой души отдавались с понятным для нас азартом, но и непонятной для нас целью – не выхватить новые ощущения, а наоборот, попытаться воссоздать происходящее вокруг себя в полном диапазоне его сущности. Ограничив себя тем минимумом в восприятии, который допускали вмещенные в тело органы чувств. Используя малое – понять реальность, более глубокую и выходящую за рамки столь скудного восприятия материального творения.

Игорь переживал жизнь растения. Он воспринимал мир сквозь щель чувств, отведенных для него. Он сходил с ума от открывающихся видов. Необъяснимые краски того восприятия, где нет места зрению и слуху, где картина ощущений другая, куда более полная и яркая, чем тот же мир в восприятии человека. Игорь понял и сумел насладиться отсутствием возможности передвижения у растения. То, что казалось ущербным, оказалось даром, элементом, в котором нет потребности. Эмоциональная насыщенность восприятия самой тоненькой травки оказалась настолько сильной и разнообразной, что мысли о физическом перемещении казались простой нелепостью.

Игорь наблюдал процесс создания, улучшения и отбраковки новых и новых разработок. Он поражался гению способному соединять чувства, дар восприятия с материальной сущностью. Вложенность энергетических перетоков, взаимное питание одно другим, всеохватывающее взаимное пожирание, перерождение, слияние, умение быть рядом и не сталкиваться. Бестелесный человек, обладая фантастическими возможностями, кропотливо переносил свою сложную структуру на тот крохотный мирок, который выбрал полигоном своих изобретений. Если бы только биологическая энциклопедия могла себе представить тот ряд удачных и неудачных творений, она бы самоуничтожилась, осознав свою реальную смехотворность и скудность.

Игорь проснулся в Шелле и долго лежал, глядя в безжизненный экран. Состояние было ужасным. Он осознал себя. Он в полной мере ощутил сейчас верность названия, данного Шеллу – «скорлупа». Действительно, пережив в одном полёте сотню жизней, потеряв понятие «расстояние», сейчас он чувствовал себя загнанным в ящик. Нестерпимо захотелось выйти, прыгнуть, побежать, почувствовать себя свободным. Мышечная напряженность сковала тело и рвалась наружу. Игорь направил свой Шелл туда, где встретил Женщину, в то единственное место, где Шелл мог дать выход в другое пространство. Маленькое пространство, кусок мнимой ограниченной свободы.

Игорь влетел в пустое помещение «реальки». Как же он жаждал действия! Он, как тигр по клетке, носился из угла в угол. Он искал выхода, но выход не находился. Энергия рвалась наружу и выплескивалась в этом бессмысленном метании от стены к стене, от двери к двери. «Господи! Господи!», – орало всё внутри него. Он бы побежал по потолку, по стенам, если бы смог! Его душа ещё мчалась сквозь пространство, сквозь века и измерения, она не остановилась от полёта. Ей было тесно! Ах, как же ей было тесно в казематах человеческого тела, да ещё ограниченного стенами этой убогой камеры.

В голове мелькнула сумасшедшая мысль: «А может попробовать через шлюз прорваться наружу? И будь, что будет!». Но здравый смысл быстро разобрался с сумасбродством: «Нереально, двери не откроются человеку без Шелла, а если бы и открылись – какая радость сдохнуть от голода?» И, тем не менее, Игорь подошел к двери шлюза, открыл её и, как бы примеряясь, смотрел некоторое время на одинокий Шелл. Как ни странно, он совершенно не чувствовал отвращения или неприязни к этой железяке, к своей персональной одиночной камере. Скорее наоборот – он чувствовал к ней какую-то жалость, как к доброму и преданному зверю, с которым предстояла разлука. Хотя, о чём он? Они связаны и связаны навсегда. Его самого нет, он не реален, реален Шелл. Питание – идентификация Шелла, защита от внешнего мира – Шелл, выход в сеть – Шелл. Лекции и полёты – Шелл!

Игорь с силой хлопнул дверью и сел тут же на пороге, бессильно вытянув ноги и облокотившись спиной о дверь. Он дал телу слабость потихоньку сползать по скользкому ворсу пола, пока наконец не вытянулся в полный рост на прохладной и твердой поверхности. Он долго лежал, глядя в потолок и постепенно успокаиваясь. Эта комната поневоле становилась свидетельницей его самых сильных и страстных переживаний, и ему начинало здесь нравиться. Здесь было тихо, никто не пытался вызвать его по терминалу, и здесь так хорошо думалось, и вспоминалось о полёте, об Учителе, о ней. Реальность недельной давности – добрая, спокойная, сытая реальность сейчас казалась столь далекой, как будто целая жизнь разделяла их. Да и он ли там был? Он уже не был тем человеком, который гладил розовый живот робота и наслаждался имитатором солнечного тепла, и он знал, что уже никогда им не будет.

Игорь повернулся на бок, положил руку под голову и уснул.

Ему снились белые медведи, но не злые и кровожадные, какими они остались в документальных хрониках, а добрые и мягкие. Они подходили к нему, лежащему на ледяной необозримой глади, и обнюхивали, обдавая теплыми потоками воздуха. Он разговаривал во сне с самым большим из них и звал его полетать вместе с собой. Медведь охотно соглашался, сидя на льду и вытянув кожаные пятки в сторону Игоря, но они никуда не летели, а разговор всё затягивался и затягивался.