С каждым словом становится проще. Да и щекотка, которой неизменно сопровождаются все новые и новые появляющиеся надписи на лодыжках уже, не способствует напряжению.

– О да, в общаге. Давай на столе комендантши? Чтобы сразу наверняка. Как думаешь, много просмотров соберем?

Мои маленькие идейки явно вызывают сарказм, а не одобрение. Хотя он наверняка хотел бы попробовать такое тоже, я уверен. Попробовать там, где нас стопроцентно никто не прервет и не услышит.

– Явно меньше, чем твоя голая задница на ютубе.

– Думаешь, твоя в кадре смотрится хуже?

– Не знаю, не было возможности проверить.

– Если хочешь, мы могли бы провести эксперимент…

– Не хочу!

– А чего хочешь?

Поймал снова. Поймал, согнув мою ногу в колене и поставив ступню на свое бедро. Принялся за пальцы.

Смотрю на его белую, настолько, что отливает голубым, футболку и, кажется, знаю, еще чего.

– Хочу, чтобы ты не раздевался. Чтобы я мог забраться в твои штаны, оттянув резинку.

Поощряет улыбкой и нежными поглаживаниями. Мне кажется уже, что он вообще улыбается ненормально много. И слишком широко.

– Продолжай.

– Мне кажется, есть в этом что-то такое, непонятно-странно приятное. Чувствовать себя полностью уязвимым, когда ты, наоборот, совсем одет. Я хотел бы так попробовать.

– Оке-э-й. И давай третье, на сладкое. Скажешь – и я отстану от тебя. На сегодня. Только постарайся выбрать что-нибудь впечатляющее.

– Вроде футфетиша или пристрастия к иглам где не надо?

Склоняется вперед и легонько прикусывает меня за коленку. Понижает голос до заговорческого шепота и глядит прямо в глаза.

– Давай, будет классно.

О да. Особенно будет, если я озвучу то самое единственное «впечатляющее», с которым частенько смотрю порнушку или передергиваю, представляя.

И стоит только на секунду подумать о возможной реакции Влада, как тут же мрачнею. Он, конечно, да, он – Жнецов, ему все пофигу и классно, но… Что, если не все? Что, если я скажу, а он скривится в ответ? Как мы будем продолжать тогда?

– Или нет.

– Или да. Без вариантов. Говори уже, я хочу закончить с этой частью и приступить к следующей.

Следующая – это та, в которой мы наконец трахаемся, завязав с разговорами, да? Ну или, по крайней мере, если нет, то микрофон будет явно не у меня.

– Ну?.. У меня сегодня будет секс, или просто поспим вместе?

Закатываю глаза одновременно с чувствительным тычком защелкнувшегося и вставшего на место колпачка.

Усердно тру глазницы. По новой. От привычки прятаться хоть за чем-нибудь – избавиться не так-то легко.

Кусаю губы, прихватывая и потирая зубами то нижнюю, то верхнюю, но даже боль, пускай тупая и тут же отступающая, не помогает.

– Давай так: я скажу, а ты не станешь комментировать это. Просто кивнешь, поцелуешь меня, и мы больше не будем разговаривать?

– Ну, если это единственный способ чего-то добиться… Давай, выкладывай, а после я обещаю заткнуться на ближайшие полчаса.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Помнишь, что ты делал в наш первый раз? – Присказки помогают мне абстрагироваться и сосредоточиться на тонкой паутинке, свисающей с потолка в углу комнаты, а не на своем внимательном парне. – Ну, перед самим сексом?

Задумчиво хмурит брови и смотрит куда-то вбок – как и всегда, когда думает.

– Римминг, что ли?

О господи! Прижимаю обе ладони к вспыхнувшим щекам и мысленно спрашиваю, ну нахера же было орать так громко?! За что?!

– Я и после его частенько делал. И что, это все? Ты вот об этом стесняешься говорить? Серьезно?

Хуезно! Кто-то вообще обещал заткнуться и быть предельно понимающим! Ага, как же! Забыл тут же!

Отрицательно мотаю головой и вдруг замираю на середине второго или третьего преисполненного отчаяния движения. Если я скажу, что так и есть, он же отстанет?

– Считай, что да. Именно про него я и говорил. Обожаю римминг. Очень. Круто. Да. Мы можем уже начать трахаться?

– Кирилл…

Конечно, не верит мне ни на грош. Отбрасывает маркер, и тот откатывается к стене. Принимается поглаживать мои ноги обеими ладонями и снова каким-то немыслимым образом выглядит виноватым.

– Просто скажи уже, и я клянусь, что отъебусь от тебя.

– Но ты всегда делал это до секса. – Господи, пожалуйста пусть в меня прямо сейчас ударит молния, и мне отшибет и память, и остатки мозгов! Я обещаю, начну в тебя верить! Господи, пожалуйста, пусть я ничего не говорил. Нашариваю пальцами складку на пледе и, сжав ее, трусливо жмурюсь. – Ну, до того, как… До того, как… Я сдохну, если договорю это.

Сдаюсь снова. Не ему на этот раз. Но теперь точно может отрезать мне пальцы по одному – хрен вытянет хотя бы еще слово. И без того безумно стремно. Горит от прилившей краски даже там, где в теории не может гореть.

– Да уже и не надо. – Кажется, это не то кусочек усмешки в голосе, не то просочившаяся тень улыбки, несмотря на то, что стремится оставаться серьезным. – Я понял.

– И по пятибалльной шкале: насколько это отвратительно? – спрашиваю, а у самого голос дрожит. И не только голос – исписанные коленки немного тоже.

Насколько?..

Ответил он мне, как же, ага. Или все-таки ответил, но вовсе не словами. Опирается на широко расставленные ладони и в одно движение протаскивается по моему телу своим. Быстро, задирая футболку, прижимаясь к моему животу и словно делится теплом.

Скорее, даже жаром. Чувствую себя будто ошпаренным кипятком.

Замирает над лицом, глядит в него и медленно, невозможно плавно, словно в неправильном отжимании, опускается сверху.

Прижимается своим приоткрытым ртом к моему, лениво прикусывает за верхнюю губу, обводит ее языком и отстраняется.

Давит, накрывая собой, и, запустив ладонь под подушку, сосредоточенно ищет что-то.

– Твоей футболке пиздец, – сдавленно шепчу, понимая, что мы только что ненавязчиво сменили тему и, скорее всего, к ней больше не вернемся. И еще не разобрался, что испытывать: облегчение или разочарование. – Она никогда не отстирается.

Отвечает смазанным кивком, едва не заехав мне подбородком по носу, немного неловко опирается на локоть и показывает мне то, что он там так тщательно искал.

Маленький невзрачный тюбик. Бежевый и без особых опознавательных надписей.

Отвинчивает большим пальцем крышку и чуть давит на мягкие стенки двадцатиграммовой, как гласит надпись на упаковке, емкости, разглядывая выступившую прозрачную субстанцию.

Пробует смазку на язык, всего каплю, показывая, что она съедобная, и, перекатившись на правую сторону, перенеся на нее почти весь свой вес, левой поудобнее перехватывает маленький тюбик. Но только для того, чтобы с силой сжать в ладони, выдавив добрую половину содержимого. Протягивает мне ее, предлагая вложить свои пальцы, и я догадываюсь. Прекрасно догадываюсь, чего он хочет. И почему, собственно, нет? Провожу указательным пальцем по его, скользкому и сладко пахнущему какими-то цитрусовыми, а после соединяю наши ладони. Ощущения странные. Не липкие, а какие-то прохладно влажные.

Приподнимает брови, мол, давай, и я делаю так, как он хочет. С замиранием сердца и легким нарушением координации. Касаюсь своего лобка кончиками пальцев. Сжимаю вставший, еще когда Влад сверху рухнул, член, провожу по нему всего раз, прочувствовав это неторопливое плотное вверх-вниз, и спускаюсь дальше. Развожу ноги шире и указательным пальцем, поглаживаю себя по нежной коже под мошонкой. Все это не сводя с Влада глаз. Не разрывая зрительного контакта. Следит за моим лицом и, когда я, выждав немного, начинаю осторожно растягивать себя, проникая не больше чем на полфаланги, обхватывает мой член. И от того, что использует левую, движения непривычные.

Резковатые.

Двигает кистью неторопливо, немного рвано, и я невольно подстраиваюсь под этот странноватый темп. Просто смотрим друг на друга. Просто едва ли наберется пять сантиметров между лицами. Ловит каждый мой вздох приоткрытым ртом, следит за движением ресниц…